Трудно было подобрать цвет, учитывая, что раньше там красовался болотный. Ведьминский.
Хотя и эти нельзя назвать ангельскими…
Они заколдовали меня и не отпускали на волю. А я и не пытался выбраться…
— Это я? — Ева удивленно смотрит на свой портрет.
— Это ты. Нравится?
— Она охренительная! — выкрикивает она довольно. — То есть я охренительная! У меня такие большие губы? А щеки? Там же прыщи должны быть. Неужели я так идеально выгляжу?
— Ты лучше, чем на картине, — шепчу на ухо, обняв свою малышку со спины. Она так часто дышит, руки слегка дрогнули, сердце быстро стучит. И у меня так же. В унисон.
Пытается притронуться пальцем, на пальце тут же отпечатывается темно-шоколадный цвет. Он почти высох, картине не навредил. Да и исправить это было бы легко.
— Могу еще попозировать! — довольно поворачивается в моих руках и кокетливо заглядывает в глаза. — Даже голышом.
Моя ненасытная. Ты попозируешь для меня обязательно, но обнаженной хочу видеть тебя в другом месте. Уж точно не в мастерской.
Подумать только, раньше я почти никого не пускал в мастерскую, даже Яна не всегда имела возможность навестить меня, а Еву впустил с первого прихода. Она не сильно мешала, совсем не отвлекала, разве что однажды, когда наши жизни изменились. Когда я почувствовал к ней нечто большее, чем желание заботиться. Моя маленькая муза, мое вдохновение, моя женщина, без которой больше не представляю свои будни.
Она прекрасна. Моя Ева. А я Адам, согрешивший с ней. И главное, я об этом ни разу не пожалел.
— Ну что, кушать? — спрашиваю ее, неохотно оторвавшись от сладких губ.
— Знаешь… — тянет она. — Я хочу попробовать кое что… с тобой, — робко шепчет Ева в ответ, глядя в пол.
Так невинно смотрится эта картина, учитывая, что она сейчас в моей рубашке, не застегнутой ни на одну пуговицу. Она открывает чуть торчащие соски, плоский живот и сексуально манящую ложбинку между грудью.
Внезапно Ева садится на колени и…
— Стой, не надо.
— Олег, я хочу… — она заглядывает из под пушистых ресниц своими невинным глазками. Умоляя. Не стал говорить, что когда-то давно, казалось, в прошлой жизни, представлял эту картину точь-в-точь, как она сейчас выглядит. И сейчас она воплощается в явь.
Малышка стягивает с меня штаны вместе с трусами и во все глаза смотрит в пах. На твердый половой орган, на дорожку волос, тянущуюся от пупка. Неуверенно берет его в маленькую ладошку, а потом, прикрыв глаза, касается его губами. Языком. Вбирает в свой сладкий ротик. Со стоном наслаждения. Или он с моих губ вылетел?
Целует периодически живот короткими влажными прикосновениями, снова уделяет внимание моему половому органу. Пальчиков очерчивает какие-то узоры на животе, оставляя на моей коже темные разводы.
Блядь! Не думал, что обычный минет сможет так меня возбудить. Но дело не только в нем. В движениях моей девочки, в том, как она наслаждается процессом. Как и я. Периодически смахивает длинные волосы с плеч, а мне так хочется намотать их на кулак, но не делаю этого — не буду пугать свою девочку.
— Тебе нравится? — спрашивает, заглядывая невинными глазами куда-то вглубь меня. Дальше, чем глаза.
— Не останавливайся.
И она не останавливается ни на секунду. Трахает меня своими губками. Двигается вперед и назад. Медленно, немного неопытно. Но и этого достаточно для того, чтобы сорваться окончательно и бесповоротно.
— Вставай! — оттягиваю мою девочку, резко приподнимаю ее за бедра и опускаю на стол. Сметаю неровным взмахом руки. Разбавители, краски, масло, кисти, коллекция мастихинов — все летит на пол, оставляя на моих руках следы, а затем и на коже моей малышки. Сине-зеленые. Но нам было уже плевать, когда и как успели вляпаться в краску, что вещи скоро станут абсолютно грязными и трудно оттираемыми.
Губы сами находят друг друга. Впиваются страстным поцелуем, языки сплетаются в жарком танце, а руки гладят друг друга.
Слышу треск ткани. Ее рубашка превращается в клочья, зато открывает прекрасный вид на обнаженное тело с сине-зелеными разводами на бедрах, животе, груди. Там, где моя рука оставляла след.
— Ты войдешь? — спрашивает Ева, разводя свои длинные ножки шире.
— Войду. Медленно. Чтобы ты знала, как я тебя хочу.
Обнаженная, красивая с искрящимися частичками золота глазами. Порочными. Я не выполнил свое обещание. Не выдержал. Вошел сразу резко. Жестко. И задвигался, не останавливаясь.
— Еще… еще…
Ева так сладко стонет. Все громче и громче. В такт моим толчкам. Царапает спину, плечи, руки, впивается своими губами в мои, крепко сжимая шею. Безумие. Сумасшествие. С ней. Всегда.
— А-ах! — достигает пика с оглушающим стоном, выгибаясь в моих руках. Я догоняю свою малышку через пару минут.
Ноги еле держат, а руки впиты в ее светлые бедра, на которых останутся мои следы.
— Люблю тебя, — шепчет, опустив мою голову к своей груди. Слышу, как быстро-быстро бьется девичье сердечко, готовое вот-вот выпрыгнуть из клетки. И мое готово. От этих слов, не требующих никакого объяснения.
— Люблю, — шепчу в ответ, поцеловав левую грудь как раз в том месте, где четче слышится сердцебиение.
Казалось, счастью нет предела, и сейчас нам никто не нужен. Только мы. Улыбаюсь, как дурак, стараясь успокоить удары сердца, но знаю, что это бесполезно. Не все сразу. Не с ней.
Наше безумие внезапно прерывает телефонный звонок.
Да! — рявкаю в трубку, наблюдая, как моя расслабленная малышка стреляет любопытно-игривым взглядом, прикрывая робко грудь ладошкой.
— Ты куда пропал, брат? Звоню-звоню, а ты недоступен! — звучит в ответ обеспокоенный голос Эдгара.
— Никуда. Что-то случилось?
— Еще как случилось! Яна…
— Стоп! — тут же перебиваю друга. — Ты обещал ничего о ней не рассказывать, — припоминаю наш недавний разговор, когда мы с Евой вернулись из Франции.
— Уверен? Тебе будет интересно.
Снова смотрю на свою любопытную малышку, окидываю взглядом ее хрупкую фигурку, стройные ножки, скрещенные на коленях, сочные губы, которые она временами покусывает. Соблазнительно. Они еще больше краснеют, по центру образовывается маленькая красная капелька, которую так хочется слизать языком.
Какие же двоякие чувства она вызывает…
— Абсолютно.
Ни капли не жалею о своем ответе, ведь меня ждет прекрасное будущее, запечатленное в этих похотливых янтарных глазах.
— Хорошо. Как там наша воспитанница? Или ее можно называть твоей д…
— Перестань! Никак нее не надо называть, и говорить никому не стоит! — срываюсь в трубку. Ева тут же посерьезнела.
— Боишься, что в педофилы запишут?
— Просто помалкивай.
— Ладно. Принцессе привет и чмок от меня.
— Я тебе чмокну, блядь!
Слышу, как моя девочка тихо засмеялась.
— Не ревнуй, на нее покушаться не буду. Кстати, Сантьяго предложил снова устроить совместную выставку. Тобой заинтересовались на западе, расширяться предлагают. Что на это скажешь?
— Ева учится, не сейчас, по крайней мере.
— А перевести ее нельзя?
Неплохая идея, только…
— Она язык не знает. Как там адаптируется?
— А я всегда говорил, что влюбленные дураки!
— Эдгар, блядь!
— Все, бывай! Потом созвонимся.
Все настроение испортил, друг называется. На хрена звонил? Чтобы напомнить о Яне? Она мне больше не нужна, как я был ей не нужен год назад. Так что черт с ней. А предложение из Америки… Думаю, можно что-то придумать. Но не сейчас.
— Ты чего загрузился? — Ева отвлекает меня от раздумий.
— Ничего, все в порядке, — подхожу к своей малышке, опираясь руками по обе стороны от стола. Жидкости на полу разлиты, тюбики валяются в дальних уголках мастерской. Хорошо, что по пути к Еве на мастихины не наступил. — Чего желает моя девочка?
— Тебя. Всего, — она резко прижимает меня к себе, впиваясь губами в шею. Ненасытная.
— Нам завтра рано вставать.
— Переживу одну бессонную ночь.
Когда я был так счастлив? Никогда? Когда чувствовал, как сильно щемило в сердце? Никогда. Когда хотел провести с человеком двадцать четыре часа в сутки? Никогда.
Теперь хочу видеть ее вечно. Как она смотрит, куда смотрит, что читает, чем дышит. О чем думает. Как параноик. Как наркозависимый. Где-то я читал, что любовь — наркотик и считал, что подобное сравнение похоже на бред сумасшедшего. Теперь я готов с этим согласиться.
— Ай! Спина чешется, — Ева пытается рукой достать до лопатки, но получается не особо удачно.
— Давай я.
Нежно провожу ногтями вдоль спины. Снизу вверх и обратно. Останавливаюсь, когда нащупываю руками на ее шрамах. На тех, что она показывала, казалось, сто лет назад. Которые ей оставили в прошлой жизни.
Стоит только задуматься о том, что же тогда с ней произошло. Что она чувствовала. Плакала ли. Звала на помощь. Ей совсем немного было, девчонка мелкая. Сука!
— Тебе было больно? — вылетает вопрос на автомате.
— Мне всегда было больно, Олеж, — отвечает, глубоко выдохнув воздух мне на плечо. — На самом деле я думала, что вся жизнь боль, привыкла к ней, но ты доказал, что это не так.
Замечаю, как глаза начинают темнеть, даже когда она опускает их к ногам. Между нами тишина. Крохотная, но столь ощутимая, что кажется, ее можно потрогать ладонями.
— Эдгар назвал меня педофилом, — говорю как бы невзначай.
— Ты не педофил. Ты мой мужчина. Только мой!
Она лихорадочно касается меня своими ладонями. Трогает руки, плечи, обнаженную грудь. Проводит вниз по шраму между кубиками пресса. Берется правую ладонь в свою. Рассматривает иероглифы на костяшках так, словно впервые видит. Гладит их.
И тихо шепчет:
— Спасибо.
— За что? — недоумеваю я.
— За то, что появился в моей жизни.
Это тебе спасибо. Спасибо, что открыла эту удивительную сторону жизни, что позволила мне страдать, а затем возродиться заново. За то, что влюбила в себя и сделала счастливым. До сих пор делаешь, когда не смотришь на меня такими грустными омутами.