— Добрый, — здоровается Альбина. — Это ваша подопечная? Наслышана.
Да откуда они все знают? Сначала Яна, затем Альбина. Чертовы женские сплетни. Неужели Эдгар разболтал? Не поверю!
— Цените своего опекуна, милая, он дорог нашему обществу, — добавляет она.
— Спасибо, — чувствую, как Ева наигранно растягивает улыбку. — Он замечательный, — и берет меня под руку. Недвусмысленно. Я бы улыбнулся ее ревности, если бы не был так зол. Внутри все раскалывается от ярости на ее поведение. На то, что тот придурок оказался рядом с моей девочкой, а она ничего не сделала, чтобы отвадить его.
Остальная часть выставки проходит спокойно. Ева редко от меня отходит, да и никого это не смущает. Камеры запечатлели нашу общую фотографию и на вопрос, кто это, ответил, как есть. Воспитанница. Скромная, юная и подающая большие надежды в искусстве. Вранье полное, кроме юной. Хотя, надо отдать должное, вела себя Ева скромно. Больше не брала меня под руку и не давала понять, кто сидит в моим сердце.
Едем домой в полной тишине. Я злой, как черт, и она молчаливая. В окно смотрит, руки в замок сложила. Я бы сейчас взял ее ладонь в свою, приложил бы ее к своей щеке и увидел бы в отражении золотистых глаз всю нежность ко мне. И любовь. Но этого не происходит, потому что я, блядь, все еще зол! Картинки их диалога никак не хотели вылетать из головы. Того, как этот придурок на нее смотрел, как касался рукой ее руки. И как она на него зыркала! На него, а не на меня!
Только за нами закрывается дверь в квартиру, я тут же прижимаю мою девочку к стене и впиваюсь в ее сладкие губки.
— Моя…
Мы больше не говорим. Только действуем. На разрыв. На пределе эмоций. Только моя. Никому не отдам. Никому не позволю пользоваться своей слабостью. Она моя слабость. Мое грехопадение. Мой запретный плод.
Моя боль.
— О чем вы разговаривали с тем придурком? — шепчу на ухо, оттянув мочку ухо.
— Он говорил о нас. Что ты много рассказывал обо мне, — судорожно отвечает малышка.
— Ересь! Никогда больше с ним не общайся, — сажаю ее на комод и буквально сдираю платье. Коричневатые вершинки привлекательной груди затвердели, выпирают так четко. Так и хочется вкусить ее плоть. Снова убедиться, какая она сладкая на вкус. Родная. И только моя!
— Олег, стой! Ты слишком…
— И чтобы я не видел никого возле тебя, слышишь? — буквально рычу ее в грудь, вытянув торчащий сосок, сжимая в своих объятьях Еву. — Никого!
— Пожалуйста, прошу тебя, остановись… — малышка цепляется за плечи и пытается оттолкнуть. Слаба. Слишком слаба по сравнению со мной.
Но ее голос что-то переворачивает внутри. В сознании. Что-то не так. Она не возбуждена. Глаза распахнуты, руки чуть подрагивают, по щекам слезы текут. Вашу ж мать!
— Прости…
Только сейчас осознаю, что я поступил с ней, как варвар. До этого тоже был резок, но не жесток. Не говорил таких слов, не кричал на нее. Блядь! А член колом стоит на эту малявку! Ненавижу себя за это.
За страх в ее медовых глазах.
Чертово прошлое. Въебал бы тому придурку, который довел мою девочку до такого состояния несколько лет назад. Себе бы въебал… Идиот! Не мог поаккуратнее с ней? Забыл, что она пережила? Из-за чего ты пальцем боялся к ней прикоснуться, пока она сама не показала, как ты ей дорог?
— Девочка моя, прости, — беру ее красиво личико в руки и аккуратно целую. Смазываю капельки слез, вытираю их большими пальцами. — Я ревнивый придурок.
— Ты мой придурок. Пожалуйста, не делай больше так.
— Хорошо, — касаюсь ее губ губами. Без напора. В ожидании, когда она сама проявит инициативу. И она проявляет.
— Я не только об этом. Не могу смотреть, как левые бабы около тебя ошиваются! — все еще всхлипывая, произносит Ева.
— Ты же знаешь, что я весь твой. Не ревнуй малышка.
Снова целую ее. Уже нежно. Жду, когда она расслабится, когда сама потянется. И она опять потянулась. Начинает раздевать. Вопреки страху. Вопреки прошлому. Вперед к будущему. К нашей любви, которая прет из всех уголком моего разума.
— Я буду нежен.
Касаюсь ладонью ее щеки и внимательно смотрю в родные глаза. Мог бы не говорить — Ева поняла бы меня без слов. По нежным касаниям губами, по легким поцелуям ее прекрасного тела.
Останавливаюсь на уровне груди. Небольшой след остался от моих зубов. Обвожу языком один сосок, перехожу на другой, слыша тихое, но сбитое дыхание в ответ. Спускаюсь все ниже и ниже. Аккуратно снимаю колготки, а не рву, как хотелось до этого.
Сажусь между прекрасных ножек и припадаю к влажным складкам. Сначала оставляю простые поцелуи вокруг. Дразню. Вижу, как ее глаза заволокли пеленой похоти. Затем касаюсь языком самого чувствительного места. Вылизываю, слушая, как воздух покидает ее легкие, как маленькие пальчики впиваются мне в голову, а тело пытается оказать гораздо ближе к моим губам.
Я и забыл, когда в последний раз делал женщинам куни. Яна часто просила сделать ей приятное, но я не особо охотно отвечал согласием. Сейчас все иначе.
— Не останавливайся, — шепчет она, когда на секунду задумался и перестал ласкать свою малышку.
Нравится? Вижу, что нравится. А я с ума схожу от твоей реакции. От того, как ты постанываешь, как закрываешь глаза и пытаешься управлять мной, держа за волосы. Но все с точностью, наоборот, так?
Стоит только остановиться, и ты попросишь меня войти. Медленно. Ощущая каждой клеточкой мою длину.
— Олежа, пожалуйста… — говорит он согласно моему сценарию, когда я выпрямляюсь и расстегиваю ремень брюк.
— Что пожалуйста?
— Хочу еще… Ах…
И я даю то, в чем она так нуждается. Отдаю всего себя. Без остатка. Чтобы снова и снова услышать бесконечно длинные стоны из ее полных уст. Увидеть, как она закатывает глаза, как выгибается в пояснице, выпячивая грудь.
— Скажи, что любишь, — хриплю в ее маленькое ушко, вытягивая мочку зубами. И одновременно вхожу с протяжным стоном.
— Люблю… — толчок. Останавливаюсь.
— Еще…
— Люблю… Люблю… Люблю…
Ее стоны сливаются со словами, с толчками, с нашими дыханиями. Маленькие ладошки хаотично скользят по моему телу, цепляются за кожу. Эти мгновения самые лучшие на свете, самые желанные. Самые прекрасные и самые запоминающиеся.
Наша близость — прямое доказательство нашей любви. Настоящей, не поддельной. Без игры на публику.
И мы практически одновременно кончаем в этой агонии. В страсти. В нашей любви, которой нет начала и конца.
Глава 31. Важная новость
Скорость. Мало скорости. Мало движения. Кажется, что везде пробки, хотя на деле лишь небольшой затор у светофора на набережной. Мчусь, как ненормальный. Объезжаю тормознутых придурков, нарушаю правила. Мчусь к ней. По быстрому звонку.
— Олежа, я в больнице. Приезжай скорее.
Больше ничего не стал слушать, только адрес. Дрожащий голос в трубке тут же навел тысячу и одну причину, почему моя малышка оказалась там. Приступ. Их так давно не было. Ева соблюдала диету, вела правильный образ жизни, с сексом не перебарщивали, хоть и дико хотелось.
В последние дни она часто жаловалась на плохое самочувствие. Но это было приближение месячных, а не чертово обострение! Неужели перенервничала на сессии? Блядь! И этот ветер майский ни хрена не успокаивает. Дует в лицо, когда паркуюсь у какой-то старой больнице у черта на куличиках. Нашли куда мою девочку привезти.
А ведь не хотел ее отпускать. Из-за своих капризов не хотел, но понимал, что учеба важна для моей малышки. Лучше бы проявил свой эгоизм.
— Ева! — влетаю в палату, наплевав на присутствие доктора.
— Олежа… — она смотрит на меня… испуганно? Не понял. Говорит нормально, голос неслабый, лицо чуть бледноватое, но не такое, как во время приступа. И трупом не кажется.
— О, здравствуйте, Олег Дмитриевич, — произносит мужчина средних лет в очках и маске. — Я так понимаю, вы…
— Что с Евой?
— С ней все в порядке, если можно так сказать.
— В смысле?
— Она беременна.
Вашу ж мать…
Это первое, что вырвалось в голове. Хорошо, что не в слух. Хорошо, что не смотрю на свою малышку, которая наверняка ждет хоть какой-то комментарий.
А я не могу его дать…
Не знаю, что чувствую. Все эмоции смешались воедино. Страх, радость, отчаяние, злость, ярость. И теперь они превратились в ничто. Сделали из меня безэмоциональное существо, которое должно сейчас улыбнуться и обрадоваться этой новости.
А я рад?
Откровенно говоря, я думал в последний раз о потомстве зимой на приеме у доктора. Она говорила, что вероятность зачатия повысился, но я не думал, что почти через полгода Ева забеременеет. От меня. Сомнений не было в отцовстве.
— Олег?
Ева все так же продолжает глядеть на меня. Испуганно и растеряно. В ожидании ответа. А я улыбаюсь. На автомате. Полностью осознав новость. У нас будет малыш. Маленькая копия нас с Евой.
Как дурак улыбаюсь, представляя еще одного маленького человечка с глубокими медовыми глазами. Такими же красивыми губами. Пусть это будет не сын, как я когда-то задумывал, а дочка. Красивая, как мама. И такая же красивая.
— Все хорошо …
— Боюсь, не все так хорошо, — перебивает врач. — С этим диагнозом я бы посоветовал сделать аборт.
— Как аборт? — удивленно смотрю на мужчину.
— Вот так. Ева не сможет родить здорового ребенка и сама умрет. В такой состоянии это невозможно.
— Как это невозможно? — взвыла Ева. — Я кого хочешь рожу, ясно вам?
— Послушайте, — доктор снимает маску и устало глядит на меня. — Вам придется постоянно лежать на сохранении, наблюдаться. Вы оба ходите по лезвию ножа. И если ваш малыш родится нездоровым, то…
— То я буду любить его сильнее, чем моя родная мать меня! — жестко отчеканила Ева. — Я рожу, ясно?
В палате нависает тишина. Напряженная. Решающая сейчас нашу судьбу. Наших отношений, нашего здоровья. И ребенка. Тоже нашего. Которого когда-то не хотел, а сейчас представляю, на кого он похож.