— Да.
Мы потом об этом поговорим, надо малыша одеть для матери.
Яна заходит в квартиру через минуту, проходит в гостиную под тяжелым взглядом Евы и садится на диван.
— Я хочу с тобой поговорить, — выдает она, когда я несу одетого в зимнюю одежду Марка.
— Слушаю.
— Наедине.
Ну начинается! Как будто у меня есть тайны от Евы. За эти дни наших минутных встреч задаюсь вопросом, почему я выбрал именно ее и как не разорвал отношения спустя неделю. Или она так сильно изменилась за эти почти два года, как мы расстались?
— Я провожу вас до машины.
Ева на это лишь хмыкнула и ушла в свою комнату. Не переживай, малышка, потом расскажу, в чем дело/что хотела Яна.
Быстро накидываю на себя куртку, обуваюсь и спускаюсь вместе с бывшей на парковку.
— После Нового года мы переезжаем в Нью-Йорк, — начинает Яна, как только мы выходим из кабинки лифта.
— Насколько?
— Навсегда.
Я впадаю в ступор. Нет, серьезно. Хотите верьте, хотите нет, но эта информация никак не укладывается в голове. Вот только что Марк был у на руках, сейчас сидит в детском кресле и смотрит на меня своими зелеными глазками, а в ближайшие дни от этого останутся лишь воспоминания.
— Не понял?
— Что непонятного? — спокойно интересуется бывшая. — Мне работу предложили, мы переезжаем. Если хочешь видеть ребенка, можешь поехать с нами, но в Россию я больше не вернусь.
— Ты не имеешь права увозить ребенка из страны без моего согласия, а я согласия не дам!
— Хочу напомнить, дорогой Олег, — повышает свой наглый тон, — что тебя в свидетельстве о рождении Марка нет! Так что я могу уехать куда и когда захочу!
— Серьезно? Ты будешь мне угрожать? — выгибаю бровь, не замечая, как вокруг напряглось все. Воздух стал более терпким, время прекратило свой ход, даже наш сын замер, глядя на нас с неадекватной матерью.
— Не буду. Я всего лишь ставлю перед фактом.
— Ты в курсе, что я могу подать в суд на установление отцовства?
— Попробуй, и я лишу тебя родительских прав в принципе, понял?
Можете меня расстрелять, но в голове возникает дикое желание врезать этой стерве по лицу. Ударить как мужчину. Чтобы не несла больше такую хрень. Как вообще можно было до этого додуматься? А когда-то я читал ее умной. Еще одно разочарование в своем прошлом выборе.
— Ага. Смотри на дорогу, встретимся в суде, — выпаливаю практически по слогам и ухожу к лифтам.
— Ты никогда не увидишь сына! Ясно тебе? Даже не пытайся рыпаться, я тебя в порошок сотру! — кричит мне вслед.
Насрать! Я выпотрошу мозги этой женщине, буду долбить кулаком во все инстанции, лишь бы она не выиграла суд. Не у одной нее есть связи, я тоже со многими в органах знаком. Будет по струночке ходить, если попытается увезти Марка. Ее никто не выпустит за границу без моего согласия, и я этого добьюсь!
Либо мы остаемся здесь, либо ты уезжаешь одна, чертова сука!
Глава 37. Правда жизни
— Мама! — кричит кто-то позади. — Мама, я здесь!
Голосок такой звонкий, писклявый, еще не сформировавшийся толком. Как у деток лет шести-семи.
Поворачиваюсь и вижу перед собой ребенка. Как я и предполагала, лет шести-семи. Девочка. С двумя темными хвостиками на голове и пронзительно-серебристыми глазами, которые смотрят на меня со страхом. Слезки набегают. И у меня, и у нее.
Понимаю, кого именно она напоминает, понимаю, кто стоит передо мной, но не могу сделать и шагу. Не могу подойти ближе, взять на ручки, почувствовать сладковатый аромат, которыми пахнут детки. Ноги не двигаются, приросли к полу, а между нами, казалось, возникла невидимая стена, разделяющая по разные стороны баррикад.
— Мамочка, я здесь! Забери меня!
Малышка тянет ко мне ручки, кладет ладонь на невидимую стену. Высоко-высоко, чтобы дотянуться до моей. Она такая крошечная. Хрупкая. Наверняка холодная после соприкосновения со стеклом. Хочется сжать ее поскорее в своих руках и согреть.
Но не выходит…
Детский плач слышен даже через эту прозрачную стену. Громкий. Проникающий в самое сердце.
Мама…
Полнейшая апатия, невозможность видеть перед собой реальность. Сначала в глазах темно, как в комнате без окон и света, затем потихоньку маленький лучик проникает в помещение.
А потом приходит понимание, что никакой комнаты нет, а вокруг меня слишком светло и пусто. Но дышать все равно получается с трудом. Воздух несвеж, комната не проветрена. Углекислый газ заполняет легкие, пропитывает их. Из-за этого в груди образовывается неприятный ком, который развеется лишь со временем, и то если я выйду на воздух.
Однако это не помогает. Да и свет заставляет прищуриться. И снег теперь в глаза попадает. Чертов ненавистный снег!
Когда-то я его любила. Когда-то радовалась маленьким снежинкам и ловила их ртом. Это беззаботное время прошло. Выросла. Теперь окончательно. И вряд ли меня что-то может обрадовать, когда в груди кровоточит все еще незажившая рана. Каждый гребаный день она напоминает о себе, разрывает наложенные швы. Точнее, их разрывают детские крики, доносящиеся из ЕЕ комнаты.
А я их ненавижу…
В комнате, как всегда, пусто. С ребенком, наверное, сидит. Заметила это, когда проснулась в холодной кровати. Без одеяла. Вся мокрая и дрожащая после сна. Который раз он уже снится? Не помню. Должна привыкнуть к его периодическому появлению, к одинаковому сценарию. Должна перестать бояться этих снов, но все равно, проснувшись, чувствую на лице влагу.
Когда же это закончится? Когда я перестану плакать каждое утро? Когда смогу вернуться в нормальный мир и радоваться приходу Марка с мамой? Когда разделю счастье отцовства с Олегом?
Если каждый раз при виде его сына буду вспоминать нашу малышку, то никогда…
Олег все больше и больше времени проводит с малышом. Он пережил ту боль, выкарабкался, а я так и застряла в воспоминаниях о своей беременности. Незапланированной, внезапной, но такой желанной.
— Эта сука подкупила судью! — доносится из коридора голос любимого.
— А что ты хотел? — спрашивает Эдгар. А он откуда здесь так рано? — Она же мать и будет бороться за своего ребенка до конца.
— Не можешь ей подкинуть наркоту какую-нибудь? А то не успокоится ведь!
— Вряд ли, — отвечает Эдгар. — Помнишь, кто ее папаша? Сразу же просечет. Не варик, у нее родительские права не отобрать.
— Блядь!
А вот это уже любопытно! Зачем они хотят отобрать родительские права? У кого? Подкрадываюсь к гостиной и стараюсь слиться со стенкой, чтобы никто не заметил мое присутствие.
— Переезжай, Олег! — на какое-то время возникает тишина. Кажется, они меня засекли. А, нет, все в порядке, просто мужчины молча испепеляют взглядами друг друга. — Бери с собой малую, начнете новую жизнь. Она там в университет поступит, ты возобновишь работу.
— Ты забыл, что у нее условный срок? Еще два года она не сможет выехать из России. Ей и так плохо, а тут переезд, тем более за сыном. Она не переживет.
— Сам знаешь, я могу попробовать договориться, чтобы ей скостили срок и отпустили в США, но сомневаюсь, что это сработает.
— Я уже пытался…
— Ладно, я поехал за информацией, может, получится перекупить судью.
Вот черт! Надо валить, пока меня не поймали с поличным, но это сделать крайне затруднительно после того, что я услышала. Не заметила, как прикрыла рот ладонью, как ноги приросли к полу от всей этой информации и множества вопросов, крутящихся в голове.
Никак не могу свести концы с концами. А главное, почему Олегу надо подкупать судью? И почему я об этом ничего не знаю? В последнее время он казался более угрюмым и с сыном больше времени проводил, но я считала, что это из-за Нового года, потому что Яна собиралась отмечать его за городом с родителями.
Что, черт возьми, тут происходит?
— Доброе утро, любимый, — выхожу из комнаты, как бы потягиваясь. Да, моя актерская игра оставляет желать лучшего, но Олег вроде ничего не замечает.
— Доброе, малышка, — мужчина подходит вплотную ко мне легко-легко целует в губы. При таком близком расстоянии четко видны глубокие круги под глазами, грусть в серебре его радужек и вмиг опущенные уголки губ, неспособные в этот раз на искреннюю улыбку.
— Все хорошо?
— Да, не переживай, — отвечает тут же. Хочется пнуть его под зад и крикнуть, что я в курсе его проблем. Ладно, не совсем в курсе. И почему он не доверяет мне? — Как ты себя чувствуешь? — все же растягивает мои любимые губы в улыбку.
— Отлично. Математичка поставила автоматом экзамен, прикинь?
А вот у самой изобразить улыбку не получается.
— Ты молодец.
— Олеж…
Мой мужчина разглядывает меня глазами мученика. Словно говорит: «Не вмешивайся, мне и так хреново!» Я бы оставила его в покое, дала бы, как мужчине, разобраться с ситуацией самому, но, судя по упоминанию о родительских правах, вряд ли здесь не замешан его сын. А для Олега Марк — это святое. Убедилась в этом за последние месяцы общения. Увидев, каким трепетным папашей он становился около него.
Каким мог бы быть отцом для нашей дочки…
Черт!
Не стоит думать о ней, не стоит. Он счастлив, а я как-нибудь выберусь из этой паутины. Возможно, налажу отношения с его сыном, стану для него кем-то близким. Но не сейчас.
Сомневаюсь, что Олег раскроется, что расскажет всю правду. До этого сказал, что все в порядке, хотя я нутром чувствую, что он обманывает. В голове тут же возникает безбашенная идея. Рискованная, но единственная на данный момент.
— Хочу в магазин сгонять, — придумываю на ходу. — Тебе купить что-то?
— Не надо и… будь осторожна, ладно? — он оставляет поцелуй у меня на лбу и идет в комнату, устало проведя пятерней по отросшим волосам. Теперь мне точно надо узнать все подробности.
Бегу в гардеробную, быстро пишу сообщение Эдгару в надежде, что он не уехал, и выбегаю из дома. На месте. Фух! Не заставляю друга моего любимого мужчины долго ждать. Он вальяжно стоит около своей машины и смотрит на меня, когда я выхожу из лифта.