К третьей неделе, примерно ко времени первой ненаступившей менструации, эмбрион достигает около 2 мм в длину и у него формируются части тела. Только с этого времени начинается его зависимость от рудиментарной плаценты. Внешне он немного похож на червя с характерной сегментацией тела[39].
К концу четвертой недели он увеличивается приблизительно до 5 мм. Становится очевидно, что это позвоночное, начинает биться его сердце в форме трубки, оформляется нечто похожее на жаберные дуги рыб или амфибий, имеется выраженный хвост. Эмбрион более всего напоминает тритона или головастика. Так завершается первый месяц после зачатия.
К пятой неделе становятся различимы основные отделы мозга. Формируются зачатки будущих глаз и бугорки, из которых разовьются руки и ноги.
К шестой неделе эмбрион имеет рост 13 мм. Глаза все еще находятся по бокам головы, как у большинства животных, на рептилоидном лице имеются соединенные друг с другом щели на месте будущих рта и носа.
К исходу седьмой недели хвост почти пропадает. Можно различить половые признаки (хотя эмбрионы обоего пола выглядят как самки). Лицо становится лицом млекопитающего, но больше похоже на свиное, чем на человеческое.
К концу восьмой недели лицо приобретает черты, свойственные приматам, но остается не вполне человеческим. В главных чертах сформированы почти все части человеческого тела. Анатомически хорошо развиты некоторые отделы нижнего мозга. В ответ на осторожную стимуляцию плод демонстрирует определенные рефлексы.
К десятой неделе лицо становится, безусловно, человеческим. Иногда уже можно различить мальчиков и девочек. Ногти и основные элементы скелета формируются не ранее третьего месяца.
К четырем месяцам можно отличить один плод от другого по чертам лица. Первое шевеление чаще всего ощущается на пятом месяце. Бронхиолы легких начинают формироваться не ранее шестого месяца, альвеолы – еще позже.
Итак, если убийство – понятие, применимое только к человеку, когда же плод становится человеком? Когда его лицо становится однозначно человеческим – примерно в конце первого триместра? Когда он начинает реагировать на стимулы – также в конце первого триместра? Когда становится достаточно активным, чтобы ощущалось шевеление, что обычно происходит в середине второго триместра? Когда легкие настолько развиваются, что плод (чисто теоретически) способен самостоятельно дышать вне утробы?
Проблема не только в том, что выделение этапов внутриутробного развития носит произвольный характер. Главное, ни на одном из них плод не обладает специфическими признаками человека, за исключением внешнего облика, что не принципиально. Все животные реагируют на стимулы и двигаются по собственной воле. Очень многие могут дышать. Но это не мешает нам убивать их миллиардами. Рефлексы, движение и дыхание не делают нас людьми.
Животные превосходят нас по скорости, силе, выносливости, умению лазать, рыть норы и маскироваться, остроте зрения, тонкости обоняния или слуха, способности летать или дышать под водой. Единственное наше огромное преимущество, секрет нашего успеха – это умение мыслить, мыслить именно по-человечески. Мы способны осмыслять факты, представлять себе будущие события, строить расчеты. Благодаря этому мы стали заниматься сельским хозяйством и создали цивилизацию. Дар мышления – наше благословение и проклятие, именно он и делает нас людьми.
Очевидно, процесс мышления – это функция головного мозга, прежде всего верхних слоев образующего извилины «серого вещества», которое называется корой мозга. Порядка 100 млрд нейронов мозга служат материальным фундаментом мышления. Нейроны соединены друг с другом, и их связи играют главную роль в том, что мы называем мышлением. Массовое формирование нейронных связей начинается не ранее 24–27-й недели беременности, т. е. шестого месяца.
Прикрепляя к голове человека безопасные электроды, ученые измеряют электрическую активность нейронной сети внутри черепа. Различным видам умственной деятельности соответствуют специфические рисунки мозговых волн. Мозговые волны регулярного характера, типичные для головного мозга взрослого человека, фиксируются у плода не раньше 30-й недели, примерно в начале третьего триместра. До этого срока плод может быть сколь угодно живым и активным, но у него отсутствует необходимая человеку архитектура мозга. Он еще не может думать.
Трудно и больно примириться с убийством любого существа, особенно способного впоследствии стать младенцем. Однако мы отвергли крайности «всегда» и «никогда» и вступили, нравится нам это или нет, на зыбкую почву. Если бы нам пришлось выбирать критерий развития, то мы провели бы разграничительную линию именно здесь: когда появляется хотя бы зачаточное, но специфически человеческое мышление.
На самом деле это очень консервативная оценка. Упорядоченные мозговые волны редко наблюдаются у плода. Здесь пригодятся дополнительные исследования. (У плода павианов и овец выраженные мозговые волны также фиксируются лишь к концу внутриутробного развития.) Если бы мы должны были еще больше ужесточить критерий, чтобы охватить возможные случаи опережающего развития головного мозга у плода, то провели бы границу на шести месяцах. Так совпало, что такое же решение принял Верховный суд в 1973 г., хотя и по совершенно иным причинам.
Его решение по делу «Роу против Уэйда» изменило американское законодательство в отношении абортов. Аборт был разрешен по желанию женщины без ограничений в первом триместре и с некоторыми ограничениями, направленными на охрану ее здоровья, во втором. Штатам предоставлялось право запрета абортов в третьем триместре, за исключением случаев серьезной угрозы жизни или здоровью женщины. Решением 1989 г. по делу Уэбстера Верховный суд по всей видимости откатился назад, пойдя вразрез с этим прецедентом, но фактически предоставил законотворцам 50 штатов инициативу.
На чем основывалось решение по делу «Роу против Уэйда»? То, что происходит с детьми после рождения или с семьей, рассудил суд, не имеет веса с правовой точки зрения. Напротив, право женщины на репродуктивную свободу защищено конституционными гарантиями частной жизни. Но это не безусловное право. Нужно выяснить, что весомее: гарантированное женщине невмешательство в частную жизнь или право плода на жизнь. И суд, проведя такую оценку, признал преимущество в первом триместре за правом на приватность, а в третьем триместре – за правом на жизнь. Критерий перехода совершенно не был связан со всем тем, о чем мы рассуждали здесь: ни с моментом «одушевления», ни с обретением плодом существенных признаков человека, что распространяло бы на него действие законов, запрещающих убийство. Критерием стала способность плода существовать вне тела матери – так называемая «жизнеспособность», частично определяемая способностью дышать. Легкие попросту не развиты и плод не может дышать сам – к какому бы совершенному аппарату искусственного дыхания мы его ни подключали – примерно до 24-й недели, т. е. до начала шестого месяца. Именно поэтому решение по делу «Роу против Уэйда» дало штатам право запрещать аборты в последнем триместре. Это очень практичный критерий.
Дальнейшие рассуждения таковы. На определенном этапе внутриутробного развития, когда плод становится достаточно жизнеспособным, чтобы выжить вне утробы, его право на жизнь перевешивает право женщины на неприкосновенность частной жизни. Но что конкретно подразумевается под «жизнеспособностью»? Даже доношенный новорожденный не выживет без огромной заботы и любви. Лишь несколько десятилетий назад, до изобретения инкубаторов, у семимесячных новорожденных едва ли был шанс на выживание. Следовало ли из этого, что аборты на седьмом месяце допустимы? И вдруг стали аморальными после появления инкубаторов? Что, если в будущем благодаря новым технологиям появится искусственная матка, где плод, которому меньше шести месяцев, сможет получать кислород и питательные вещества через кровоток как в организме матери? Можно гарантировать, что эта технология появится не скоро и будет доступна немногим. Но если бы она существовала, сделало ли бы это аморальным аборт на сроках менее шести месяцев, прежде не считавшийся безнравственным? Моральные устои, которые определяются технологией и меняются вместе с ней, слишком хрупки, а для некоторых людей попросту неприемлемы.
Наконец, почему именно дыхание (или функционирование почек, или сопротивляемость заболеваниям) должно давать право на защиту законом? Если бы удалось доказать, что плод способен мыслить и чувствовать, но не способен дышать, можно ли убить его? Неужели мы ставим дыхание выше мышления и эмоций? На наш взгляд, жизнеспособность не может служить надежным критерием допустимости аборта. Нужен какой-то другой критерий. И мы опять-таки предлагаем в этом качестве самые первые проявления человеческого мышления.
Поскольку в норме мышление у плода формируется даже позже, чем легкие, мы считаем решение по делу «Роу против Уэйда» обоснованным и справедливым выходом из этой сложной и неоднозначной проблемы. Запрет абортов в последнем триместре – кроме как по жизненным медицинским показаниям – золотая середина между такими противоположностями, как право матери на свободу и право плода на жизнь.
Эта статья в Parade сопровождалась телефонным номером, по которому читатели могли позвонить и высказать свою точку зрения на проблему абортов. Позвонила огромная масса людей – 380 000 человек. Им на выбор предлагались четыре варианта ответа: «Аборт – убийство уже с момента зачатия», «Женщина вправе предпочесть аборт на любом сроке», «Следует разрешить аборты в первые три месяца беременности» и «Следует разрешить аборты в первые шесть месяцев беременности». Parade выходит по воскресеньям, и к понедельнику голоса распределились довольно равномерно между всеми четырьмя вариантами. В понедельник же вышла регулярная ежедневная телепрограмма г-на Пэта Робертсона, исповедующего фундаментальный протестантизм кандидата от Республиканской партии на выборах 1992 г. С экрана он призвал св