– Вы же взяли. А он нет.
– Я отдал его своему институту, – робко промямлил он.
– Ха-Ха-Ха, – заверещал зал.
Математик попытался что-то добавить, но ему не дали.
– Теперь мы сами ответим на этот вопрос! – громко продолжил ведущий. – Итак, кто желает высказаться?
– Он не стрижет бороды! – воскликнули с дальних рядов.
– Он не стрижет когтей! – вторили голоса.
– Он собирает грибы!
– Живет в стареньком доме и сам ходит в магазин!
– Он ходит в консерваторию!
– И что он там делает? – воскликнул ведущий. – Что он делает в консерватории? Это, пожалуй, главный вопрос! Следите за моей мыслью! Сейчас мы проясним ситуацию и все поймем! – уже кричал он. – Кто хочет ответить? Что он там делает?
– Слушает музыку! – тявкнул кто-то из первых рядов, и мертвая тишина наполнила зал. Тишина повисла в воздухе, и, казалось, ее уже не разогнать, не развеять никакой волшебной силой.
– ВОТ! – прошептал ведущий. – Вот и ответ на вопрос. Вот симптом для постановки диагноза.
Он оглядел собравшихся и в полной тишине повторил: – Мало того, что он ходит в консерваторию, он еще изволит слушать там, пардон, музыку! Понимаете? Вот диагноз и приговор! Теперь вы все понимаете? – заорал он.
И зал взорвался дружным лаем, аплодисментами и смехом (собачьим смехом), и собачьей радостью.
– Простите, а что в этом плохого? – попытался прорваться Математик. – И кому это нужно? Зачем мы вообще об этом говорим?
– Что в этом такого? – ведущий жестом замолчал проснувшийся зал. – А вы не понимаете? Неужели нужно объяснять? Нужно объяснять? – повторил он в камеру.
Зал уже рычал и стонал, стены сотрясались от мощного хохота, возмущения, и воплей собравшихся.
– Вот и ответ! По-моему, все понятно! – сказал он, показывая на зрителей. – А кому это нужно? – повторил он и тихо, со слезами на глазах произнес, – это нужно собакам,… простите, людям. Наша передача нужна людям! – и оглядел собравшихся. – Итак, я считаю, диагноз поставлен! Он понятен и обсуждению не подлежит! Кто еще желает развить тему? Кто хочет высказаться?
Микрофон схватил человек, похожий на человека.
– О! Это наш знаменитый, всем известный писатель! Говорите, Писатель! Вам слово!
Писатель подтянулся и бесстрастно низким голосом заговорил:
– А по моему разумению, этот человек просто сволочь! Подонок!
Зал зашумел, затрясся в нетерпении. Вот когда стало по-настоящему интересно.
– Это урод, которому миллиона мало! И никакой он не сумасшедший, несмотря на то, что он любит музыку, – добавил он. – Просто ему миллиона мало! Он пиарится, набивая себе цену. Он хочет много этих самых миллионов. Те, кто взял их, как наш господин Математик, – и кивнул в сторону потрепанного пиджачка, – больше не получит ничего… и никогда! А этот получит! Получит намного больше! И вот доказательство! Что же ты, Гоша, не взял миллион и не отдал его своей школе? Своему университету? Не отдал институту, в котором работал много лет? Там в нем так нуждаются. Там до сих пор считают по логарифмической линейке, а компьютер увидят через сто лет! Да и то – один! Что же вы так не поступили, господин, Гоша? Ответ прост! Гоше мало, – он забрался в свою нору и ждет много этих миллионов! И получит их! Обязательно получит, а вы останетесь ни с чем, – и снова посмотрел на Математика. – Скажете, что я не прав?… То-то же!
– Вот еще один диагноз! Еще один приговор! Кто еще? Кто добавит? – поднимал рейтинг передачи ведущий, уже подлетая к потолку, к куполу-небесам светлого Шоу-Зала! Превращался в яркое пятно экрана, которое сейчас освещало миллионы телевизоров в домах людей и их собак. – Говорите! Слушаем Вас!
И тут человек, или не человек вовсе… Собака… Нет, не собака. Непонятное инопланетное существо, взяв микрофон, начало ритмично покачиваться на глазах у всех. В ушах его тряслись тысячи маленьких сережек, в носу колечек, а все его тело, одетое в удивительную майку и шорты, было покрыто сплошной росписью, как стены Собора или рекламный щит на улице. Он говорил, покачиваясь в такт:
– Нет, ну чисто банальнно. Блинн.
Мы обсуждаем это баббло.
Почему он не взял егго?
Почему баббло не взял?
Значит, за этим стоялло другое баббло?
Я так понимаю?
Это поп по нятияммм…
И если эта тварь не возьметт егго,
значчит мы помможем ему,
а инначе баббло заввязнеттт…
В натуре завязнеттт…
– Послушайте, мы сейчас обсуждаем тему на центральном телевидении. Нельзя ли повежливее? – снова прорвался Математик.
– Централлльное теллевиденние
имеет централлльное бабло,
и ему без разницы,
кого отгружать, а кого пиарить…
– А тебе мама в детстве не объяснила, что говорить за спиной, за глаза неприлично, невежливо, неэтично? – робко спросил Математик.
– Прилично! Ммамма?
Я скажу тебе такк,
и тогда твоем ммаме ммало не покажется
и всем ммамам в этом зале тожже.
Твою ммаму.
Или твоей мамме еще что-нибудь нужно объяснять?
– Нет, пожалуй, не надо, – сдался Математик.
– Ппожалуй… Пожалуй, не наддо
или я тебе оббяснил ббы
и твоим детккамм тожже и теббе.
Бе-е-е-е-е-е…
– Да он же стихами говорит, как вы не понимаете? – воскликнул чей-то голос из зала.
– Ммаете! Ммаете!
– Это же поэт! Это новый вид искусства! Новая формация, акселерация, деградация, а вы ни в зуб копытом.
– Пытомм, блинн, пытомм…
– Если вы будете так с инновациями, модернизациями? – снова возник чей-то голос.
– Получится деградация блиннн, деградация…
А зал уже в каком-то гипнотическом сне повторял за ним слова и фразы, раскачиваясь из стороны в сторону, взявшись за руки. И страна, тоже взявшись за руки, раскачивалась сидя у экранов телевизоров:
– Инновация, блин.
– Модернезация, блин.
– Акселерация, формация, деградация, блин.
– Кто такой Леонидов? Что это за книги? Что за названия? А обложки? Это же кошмар!
Маленький щуплый человечек сидел за столом, заваленным книгами, а перед ним лежали творения Леонидова. Он скептически, презрительно рассматривал их, даже не решаясь взять в руки. Новым планом Гали был поход в одну уважаемую фирму. Уважаемую, потому что все её знали, а значит, уважали. Без уважения тут никак. Если речь заходит о пиаре, если вопрос касается раскрутки нового, никому не известного бренда, – это сюда, это к ним. И название тоже было уважаемым – 22.2 (Двадцать два и два!) Почему такое название нужно было уважать, и как фирма, специализирующаяся на пиаре, могла его выбрать, было непонятно. Но, «Двадцать два и два» знали все.
– Странное время, – подумал Леонидов. Этот визит с первых же минут начал его забавлять и даже веселить.
– Странное – 22 и 2! Каналы телевидения – «Трижды три» или «Пятью пять». Раньше были названия издательств или агентств – «Наука», «Просвещение», «Молодая Гвардия», а тут. Просвещение сменилось цифрами, Наука знаками умножения, а Гвардия безнадежно постарела. По-видимому, раньше люди читали, а сейчас, в основном, считают, – понял он.
Но все равно, было очень весело. И этот менеджер по продвижению книг был ярким, заразительным и азартным, темпераментным и веселым скандалистом и циником, что ему очень шло. Он был очень обаятелен. И сейчас, с трудом сдерживая гнев профессионала, наставлял их на путь истинный.
– Я вас спрашиваю, что это, мягко выражаясь, за книги, если это вообще можно назвать книгами, что за автор, имя? Леонидовых – тысячи, таких обложек миллионы. А книг таких сотни миллионов.
– Вы их не читали? – возмутилась Галя. – Как вы можете судить о них, если даже не открыли и не пролистали. Вы даже не прикоснулись к нашим книгам!
– Прикоснуться? К этому? – заорал маленький менеджер. – Пролистать? Вы с ума сошли!
Они уже поняли, что этот человек не стесняется в выражениях, а поскольку получалось у него очень обаятельно, прощали ему все. Ангел стоял позади, зависая над его головой, грозно помахивая крыльями, но Леонидов улыбался, и тот пока не решался наброситься на обидчика.
– А что вы так улыбаетесь, господин Леонидов? – уже визжал менеджер. – Думаете, что вы гений, разложили тут свои вечные опусы, так сказать, нетленки. Мне и читать их не обязательно, я итак могу сказать, что ни один уважающий себя читатель в руки их не возьмет, даже не посмотрит. А место им на помойке!
– Ну, это вы уже…, – хотел перебить его Леонидов. Хотел, но не получилось.
– Книги! – и маленький человечек поднял огромный указательный палец. А палец этот был с добрую бейсбольную биту. Он напоминал длинный воздушный шар, угрожающе и убедительно раскачивающийся перед их лицами из стороны в сторону, надутый вовсе не воздухом, а тяжелой едкой смесью. Они замолчали, с удивлением, не отрываясь, следя за ним, как под гипнозом. Человечек понял, какой произвел эффект, и спрятал его в маленькую ладошку. Пока спрятал. Он не терпел возражений.
– Книги! – повторил он, – это обложки! Повторяю еще раз – ОБЛОЖКИ! Никто в наше время не покупает книг, только оболочки, упаковку, внешний вид! И наплевать, что там внутри.
Он брезгливо подвинул маленьким мизинцем с огромным грязным ногтем книги Леонидова. Те подъехали к самому краю стола и зависли словно над пропастью, собираясь в нее провалиться. Маленький человечек с длинным ногтем с интересом на них уставился, наклонив голову – упадут или нет? Те не упали, и он снова посмотрел на Леонидова и Галю. Галя придержала их, и человечек опять начал вынимать большой указательный палец. Грозно надувшийся палец! Но, подумав, оставил книги в покое.
– Значит, первое – это обложки! Смотрите сюда! – и он вскочил с места. – Вот! – благоговейно произнес он, бережно обеими руками протянув им нечто. Они подумали, что находятся в магазине сувениров или в кондитерской лавке. Человечек держал в руках сверток, отдаленно напоминавший книгу. Этот чудесный сверток был обернут… розовой ленточкой, и восхитительный бантик кокетливо украшал его.