И тут Леонидов услышал фразу, от которой ему стало дурно. Нет, не фразу – имя, которое произнесли в этих стенах. Человек напротив продолжал:
– Галина Леонидова – жена и сообщница, стояла на привокзальных улицах, помогая своему мужу продавать книги. Так называемые книги. Товар! Она тоже, как вы понимаете, у нас в гостях.
– Галя! Его Галя сейчас находилась здесь, в этом здании?! Галя ходила по улицам и продавала его книги?! И теперь она снова была рядом! – и услышал:
– Вы опять не даете интервью, господин Леонидов? А это уже совсем другая статья… так сказать расходов. Что скажете? Сейчас мы устроим личную ставку.
Человек в форме сидел на своем рабочем месте, на боевом посту и победно смотрел на задержанного. Смотрел на человека, лицо которого покрывалось испариной. Тот больше не улыбался, не говорил глупые вещи, только по-рабски следил за каждым его движением, ловя каждое слово, взгляд, интонацию. Сколько раз в своей жизни он видел подобное. Все эти людишки, такие разные, по-разному ломаются, но сдаются одинаково. Вот и этот. Какое немыслимое удовольствие сделать свое дело хорошо, довести его до логического конца и сломить противника. Завалить его, дожать. Никакие деньги не сравняться с мигом победы над врагом, и созерцанием этой ломки… Наконец, он услышал знакомую фразу, которая его уже не взволновала, была она предсказуема, привычна и не интересна:
– Командир, может, договоримся? Цена вопроса?
Человек при исполнении назвал цену. Назвал с избытком – так сказать, за моральный ущерб. Деваться этому писателешке было некуда.
– А может, он действительно торговал наркотой? – неожиданно для себя подумал он, про себя посмеявшись такому предположению. Он так завелся, что уже готов был в это поверить.
– У меня нет таких денег, – выдохнул Леонидов.
– Зато у вас есть 24 часа. Посидите-подумайте, – ответил тот, закончив разговор. И подумал: – Странная парочка. Писссатели.
Директор известного нам Математического института, вышел из дома, где несколько часов разговаривал с Клейзмером. Это был сложный разговор, и вообще, день у него сегодня выдался тяжелым. Его предупреждали, что Клейзмер ни с кем не общается, не разговаривает, даже не дает интервью, не вступает ни в какие контакты и сторонится людей.
– Прекрасно он разговаривает, оказался умнейшим человеком, впрочем, кто бы сомневался? Таких умов на планете меньше, чем пальцев на одной руке. Просто, с ним нужно говорить на темы, интересующие его, а эти…
Он сидел в машине, направляясь в аэропорт. Миссия его была завершена. Эта была непростая миссия, но она была выполнена. Он ехал, вспоминая этого удивительного человека, от которого еще вчера зависело многое, зависело ВСЕ!
– Надо же – один человек, одна ничтожная формула и все рушится, летит ко всем чертям, рассыпается вдребезги!
Он сидел в удобном салоне машины, напряженно думая:
– Клейзмер – это лишь первая ласточка. Через год или сто лет появится новый Клейзмер, и снова создаст коллизию, которую предотвратить будет уже невозможно! Мы подошли вплотную к черте, за которую даже заглядывать не стоит, не то что доказывать или строить гипотезы. Нельзя смотреть в эту сторону. Нужно очертить безопасные границы, и никого к ним не подпускать.
И вспомнил знакомые факты из истории, которую изучал еще в детстве в колледже.
– Такая проблема существовала всегда, только раньше ей уделяли должное внимание, а сейчас… Всегда находились умные люди – и в древности, и в средние века. Были структуры, институты, которые зорко присматривали за порядком, а теперь… Теперь они необходимы как никогда! Что же, снова разводить костры, устраивать охоту на ведьм? Почему бы и нет? С такими людьми иначе разговаривать невозможно. Сейчас, когда общество, наконец, избавилось от фанатизма, от лживых идей и пророков, и только деньги мудро выстраивают рентабельность любого дела – стоит только перекрыть финансовый кислород, и всякое порочное изобретение или инновация летит в корзину, любое произведение искусства становится никчемным, а его автор изгоем. Когда появился идеальный механизм, регулятор, контролирующий и фильтрующий все и вся, и только деньги могут принимать и избирать. В этот самый момент является некий Клейзмер! И никакие деньги ему не нужны! А на кой черт ему нужны эти деньги, когда их просто не будет! Они станут бессмысленными бумажками, впрочем, какими и были всегда, – неожиданно перебил он самого себя, но тут же поправился: – Просто об этом никто не знал! Вернее, знали, но немногие. И таких Клейзмеров контролировать будет невозможно! Но не может будущее цивилизации зависеть от такой ничтожной вещи, как какая-то теорема и ее сумасшедший математик. Слава Богу, все удалось…
Неожиданно в голову пришла смешная мысль: – А, может, нужно было убить этого Клейзмера? Уничтожить и все! Как говорится – убрать его.
И теперь он, вытирая пот со лба и стряхивая напряжение, представлял себя киллером, возвращавшимся с задания. Он понимал то состояние – чувство выполненного долга, которое должен был испытывать этот человек. Осознавал, какая миссия, новая миссия, ложится на его плечи. Необходима целая организация, которая будет контролировать подобные процессы. Военные, их службы, разведки безнадежно устарели, отстали со своими переворотами и нефтью, выборами и перевыборами, цветными революциями и переделом земель. Нужны силы, которые будут стоять на страже, охраняя подступы к этой опасной черте. А быть киллером? Зачем? – отмахнулся он от дурацкой мысли, – найдутся другие методы – мы же цивилизованные люди!
Он вышел из машины и уже готов был направиться на взлетную полосу, где ожидал самолет. Внезапно его окружили журналисты. Вспышки фотоаппаратов, свет прожекторов.
– Господин, директор, несколько вопросов нашему каналу…
– …нашей газете…
– …нашему журналу…
Он остановился и не щурился от яркого света. Он давно к этому привык – это была его стихия. А голоса неслись со всех сторон:
– Что вам сказал математик Клейзмер?
– Он стал с вами разговаривать?
– Почему он не бреет бороду?
– Почему уволился из института и нигде не работает?
– Над какой проблемой он сейчас трудится?
– Какую премию ему будут присуждать в этом году?
– Какие его ждут награды?
Подняв руку, он остановил поток вопросов и ответил одной короткой фразой:
– Господин Клейзмер просил вам передать, что математикой он больше не занимается. И просил его больше не беспокоить.
Люди с микрофонами в руках замерли, переваривая сказанное. Вдруг кто-то очнулся и задал вопрос. Тот самый вопрос:
– А почему он не взял миллион?
– Миллион? – рассеянно переспросил директор. – Ах да, миллион, – вспомнил он и задумался.
– Почему он не взял миллион? – заголосили со всех сторон люди с микрофонами, – почему не взялл?… Не взяллл?
– Потому что…, – помолчал мгновение, посмотрел на этих людей, потом, неожиданно для себя, произнес:
– Вы все равно не поймете, – махнул рукой и быстро направился к самолету. Добавить ему было нечего.
– Да, пропади все пропадом! – вертелось в голове Леонидова. – Гори все дьявольским огнем. Что он на самом деле? Ему больше всех надо? Гений! Доморощенный гений! За кого он себя принимает? Довел себя, довел Галю до безумия! Люди вокруг работают, делают деньги, крутятся, а он… Писатель! – и мысленно зло посмеялся нас собой. – Писатель? Ну-ну!
Они с Галей сидели в шикарной машине, которая, рассекая утренние пробки, напролом, без оглядки, неслась по городу. Было как-то уютно в этой машине, в ее просторном салоне. Уютно, и не хотелось больше думать ни о чем. Этот салон напоминал кают-компанию большого корабля, на котором хотелось плыть и больше не смотреть по сторонам, только вперед, уверенно разрезая ее мощным корпусом волны ревущего океана. Где-то за окнами бушевал шторм, а здесь было спокойно, тихо, и только брызги волн иногда надоевшими каплями оставляли следы на плотно задраенных люках.
Галя задумчиво опускала и поднимала затемненное окошко – она давно не игралась в эту игрушку. А на переднем сидении находился их спаситель – тот самый издатель. И даже грузчиком его теперь не назовешь – уважаемый бизнесмен, владелец крупнейшего в стране издательства, солидный человек, богатый человек!
– А откуда вы узнали о нас? – нарушил тишину Леонидов.
– Вы не поверите, – отозвался издатель. На нем был желтый восхитительный пиджак и малиновая рубашка без галстука.
– Утром мне позвонил человек, который представился вашим добрым Ангелом. Он и сказал, что вы готовы подписать договор, только место для этого выбрали экстравагантное. А вы молодец, Леонидов, это отличный пиар! Вы гений пиара! Завтра все газеты напишут, что мы подписали договор… в обезьяннике, – и он зашелся беззлобным, веселым смехом.
– Честно говоря, для меня это первый такой случай. За один день о вас заговорит вся столица! Да, что там, столица?…
Автомобиль мчался по улицам, невзирая на светофоры и правила, на разметку, на прочие машины, толпящиеся уныло в утренних пробках. На нем, казалось, тоже был надет восхитительный костюм и, глядя на него, никому и в голову не приходило его остановить, а потому пропускали без звука, сигналов и гудков, безо всяких правил. Езда без правил – что может быть прекраснее, когда за закрытым окном все пролетает мимо в обреченном стоянии, в раболепном оцепенении, и только для тебя дороги открыты все!
– Я обещал подумать о вашем имидже, не меняя слишком многого, так сказать, сохраняя ваше лицо, – снова обернулся к ним издатель, – я пошел вам навстречу. Мы не изменим ни единой буквы! Мой специалист придумал замечательный псевдоним! Леонидов, вы слышите меня? – уже громче кричал он, как будто издалека. И, если бы окна машины были открыты, его слова слышны были бы на всю улицу. Да, что там, на многие километры, на весь город… страну. Он засмеялся и спросил: – Вы знаете, как теперь, Леонидов, вас зовут?