а он на меня злится. Он – все, что у меня есть.
Он заставит ее выбирать. Он или я. Я чувствую. А еще чувствую, каким будет ее ответ.
Черт. А это больно.
– А как же я? – спрашиваю я.
– А кто ты мне? И кто я тебе?
Я молчу, мысли путаются. Я до сих пор был честен с ней. Признавался в том, в чем, вероятно, признаваться не следовало, но нет же. Вспарываю вены и истекаю кровью.
– Так я и думала, – говорит она, не дождавшись моего ответа. На ее лице написано разочарование. – Возможно, мы поспешили.
– Ты правда так думаешь? Или говоришь так, чтобы самой стало легче? – Черт, я не всерьез. Да, мы спешили. Слишком? Насчет этого не уверен.
– Я не знаю, что думать! – кричит она, и слезы снова текут по ее лицу. – Мне пора. Нельзя опаздывать в класс.
Рен идет прочь, оставив меня. Я смотрю ей вслед, понимая, что должен помчаться за ней. Но не схожу с места.
Она шагает дальше, не оглядываясь, и я стараюсь подавить злость, которая закипает внутри. Рен так легко уходит от меня, будто я ничего не значу. Будто она думает только о своем отце и о том, что не может его разочаровать. Его стандартам невозможно соответствовать. Он хочет, чтобы она всегда оставалась его маленькой девочкой.
Но теперь она моя девочка. Он должен это понять. И она тоже.
– Пташка! – Прозвище вырывается словно само, и, обернувшись, Рен смотрит на меня печальными глазами. – Я хочу увидеться с тобой, когда будешь в городе.
– Не уверена, что у меня получится, – говорит она достаточно громко, чтобы я услышал.
Достаточно громко, чтобы пронзить мое огороженное стальными стенами сердце.
Мы увидимся. Перед ее днем рождения. После него. В канун Нового года.
Я позабочусь о том, чтобы следующие несколько недель прошли у нее хорошо. Докажу, что я не забыл о ней, как все остальные. Я не шутил, когда назвал себя ее другом.
Когда сказал, что она важна мне, тоже не шутил. Я ни за что не могу ее потерять.
Достав из кармана телефон, я набираю номер брата.
– Что теперь? – рявкает Грант.
– Мне нужна твоя помощь, – говорю я предельно серьезным тоном. – Надеюсь, ты сможешь кое-что найти.
– Я могу найти все что угодно, братишка, – отвечает Грант с уверенностью, которая присуща всем Ланкастерам. – Говори, что тебе нужно.
Глава 44
Рен
Я пленница в собственном доме. Забытая. Заброшенная. Папа велел мне вернуться домой, и я послушалась, уехав из школы «Ланкастер», как только сдала экзамен по истории. Вторым по расписанию шел экзамен по психологии, но, к счастью, я уже выступила с презентацией вместе с Крю. Папе не составило труда позвонить в администрацию и договориться, чтобы меня отпустили пораньше.
И теперь я здесь, в бездушной квартире с бездушными родителями. Я приехала всего несколько дней назад, а уже превратилась в очередной предмет мебели. А может, в картину на стене.
Радует глаз. Стоит вложений. А в остальном совершенно не важна.
Сегодня суббота, и я схожу с ума от скуки. Не нахожу себе места. В первую пару дней я много спала. Или плакала, особенно оттого, что отец по приезде забрал у меня телефон. Я не могу ни с кем общаться.
Крю.
Наверное, он меня ненавидит. Считает маленькой девочкой, которая не способна за себя постоять. Я и сама это доказала, когда наговорила ему все те глупости во время ссоры. А ссора ли это вообще была? Не знаю, как это описать. Знаю только, что страшно расстроена от того, как именно все закончилось. От того, что мой отец увидел фотографии, на которых я лежала голая рядом с Крю, хотя в кадре было ничего не видно.
Но все и так ясно. Тот образ запечатлелся в моей голове. Я так и вижу, как лежу, опустив голову на его голое плечо, вижу наши безмятежные улыбки и полуприкрытые глаза. Свои собственные обнаженные плечи, отчего очевидно, что на мне нет одежды. Мятую простынь под нами.
Я скучаю по нему. Сердце щемит от желания увидеть его. Поговорить.
Но я в заточении.
Закончив праздник жалости к себе, я выхожу из своей спальни и блуждаю по квартире. Сердито смотрю на все предметы искусства, мимо которых прохожу. Моим родителям – особенно маме – картины на стенах важнее меня. Она так и не пришла поговорить со мной с тех пор, как я приехала. Не сказала никаких слов утешения вроде «я поговорю с твоим отцом» или хотя бы «все будет хорошо».
Она оставляет меня страдать в одиночестве.
Я подхожу к гостиной, а услышав доносящиеся оттуда голоса, останавливаюсь и прижимаюсь к стене, едва понимаю, что они принадлежат родителям.
И говорят они обо мне.
– Когда ты собираешься вернуть ей телефон? – спрашивает мама.
– Будь моя воля, никогда, – бубнит отец с явным отвращением.
– Верни его. Что страшного может случиться, если телефон будет у нее?
– Этот парень ей напишет. Позвонит. Он постоянно это делает с тех пор, как я забрал телефон.
Сердце наполняется надеждой. Крю не отказался от меня.
– По крайней мере, он настойчив.
– Это ничего не значит. Она занималась с ним сексом, Сесилия. Конечно, он настойчив. Надеется на продолжение, – объясняет папа.
Я морщусь, испытывая отвращение от того, что, по мнению отца, я небезразлична Крю только потому, что у нас был секс. Тогда как на самом деле все казалось намного серьезней…
– Что ж, она понравилась Ланкастеру, и я должна признать, что это отличный вариант. Во всяком случае, она сделала хороший выбор, – говорит мама.
– Она вообще не должна была его делать. Она дала мне обещание, – пылко возражает папа.
– Твои устаревшие порядки не смогут сохраняться вечно, и ты это знаешь. Она красивая девочка. Умная. Интересная. Меня совершенно не удивляет, что Крю захотел уложить ее в постель.
Я потрясена мамиными словами. Она считает меня красивой? Умной? Интересной? Чаще всего она ведет себя так, словно с трудом меня терпит.
– Не говори так, – с горечью произносит папа. – Мне невыносимо даже думать о том, что она была с ним.
– А это правда! Она уже почти женщина, Харви. Однажды тебе придется ее отпустить. У вас с ней очень близкие отношения, но если ты запретишь ей видеться с этим мальчиком, она тебя возненавидит, – говорит мама. – Верни ей телефон. Дай поговорить с ним. Посмотрим, что будет. Она разумная девочка и не станет делать глупости.
– Мы этого не знаем. Я защищал ее все эти годы. Мне страшно даже думать о том, что она будет сама по себе. Совершать ошибки, подвергать себя риску. – Его голос звучит измученно, и я сразу чувствую себя виноватой.
– Ты сам до этого довел тем, что слишком долго ее оберегал. Верни ей телефон. Извинись за то, что вторгся в ее личную жизнь. И дай ей самой принимать решения и совершать ошибки. Если мы хоть что-то сделали правильно, то у нее все будет хорошо. Как я уже сказала, она умная девочка. Сможет справиться и с собой, и с этим парнем. А если он разобьет ей сердце, то так тому и быть. Такова жизнь. Пострадает, оправится и будет жить дальше.
На глазах наворачиваются слезы, когда я слышу поддержку своей матери. Если бы могла, ворвалась бы в комнату и обняла ее. Поблагодарила за то, что верит в меня, когда отец упрямо отказывается это делать.
Вместо этого я возвращаюсь в свою комнату и наблюдаю, как за окном идет дождь. Он бьет по стеклу, облака приобретают грозный серый цвет, и я устраиваюсь на кровати, прижав к груди старого плюшевого мишку.
Раздается стук в дверь, и входит мама с доброй улыбкой.
– Можно войти?
Я киваю, но ничего не говорю.
Она заходит, держа что-то за спиной.
– Тебе пришла посылка.
Я хмурюсь.
– Правда?
– Да. – Она протягивает ее мне, и я, насупившись, смотрю на маленькую белую коробочку, гадая, кто ее прислал. Мама машет ей. – Возьми.
Я беру и осторожно снимаю с коробки крышку.
– Ее доставил курьер, – говорит мама, глядя на меня. – Видимо, отправил кто-то из местных.
Я отодвигаю слои белой бумаги, под которыми оказывается маленькая черная коробочка. Взяв ее в руки, смотрю на логотип.
– Chanel, – говорит мама. – Похоже на помаду.
Я сразу понимаю, кто ее прислал.
Помада Chanel из линейки Rouge Allure Luminous Intense Lip Colour. Открыв маленькую коробочку, я достаю из нее тюбик, снимаю крышку и, выкрутив помаду, вижу, что она насыщенного алого цвета.
– Кажется, оттенок 99 Pirate. – Я озадаченно смотрю на маму. – Это их легендарный красный. У меня такой есть.
Я не удивлена. Мама любит носить ярко-красную помаду и прекрасно умеет это делать.
– Кто мог тебе ее отправить? – спрашивает она.
Я бросаю на нее взгляд, но ничего не говорю. Вижу, что она и так знает.
– У него хороший вкус, – замечает она с легкой улыбкой. – Как и должно быть, учитывая, насколько он богат.
Я улыбаюсь. Не могу сдержаться.
– Я не скажу твоему отцу. Это будет наш маленький секрет, – говорит она, направляясь к двери. – А еще я пыталась уговорить его вернуть тебе телефон. Он не может вечно обращаться с тобой, как с маленькой девочкой.
Мама уже готова выйти из моей спальни, когда я окликаю ее.
– Мам? – Она оборачивается, нахмурив изящные брови. – Спасибо.
Она безмятежно улыбается.
– Пожалуйста, дорогая. Думаю, тебе пойдет этот цвет. Попробуй.
– Хорошо.
Как только она закрывает дверь, я надеваю колпачок на помаду и осматриваю коробку, на дне которой нахожу небольшой конверт. Дрожащими пальцами вынимаю из него карточку и сразу узнаю решительный почерк.
«Можешь поцеловать меня с этой помадой в нашу следующую встречу. Она будет лучше видна на моей коже.
Целую, Крю».
Я закрываю глаза, и на губах расцветает улыбка. О боже.
О боже мой.
Вскочив с кровати, иду в ванную, снова открываю помаду и наношу ее на губы, стараясь, чтобы рука не дрожала. Закончив, я отступаю на шаг и рассматриваю свое отражение: серые спортивные штаны, волосы собраны в небрежный пучок, а губы накрашены ярко-красным цветом.