– Эй, это мое! – Я отталкиваю ее бедром, и она смеется.
Я осторожно снимаю тонкую обертку с картины, которая и не картина вовсе. Сердце бьется быстрее, пока я неспешно ее раскрываю, руки начинают дрожать. Конечно же, я сразу ее узнаю. Разноцветные отпечатки губ на белом холсте, покрывающие почти все пространство. От того, как следы поцелуев перекрывают друг друга, кажется, что картина обретает объем.
Это то самое полотно, о котором я так давно мечтала.
Сердце бьется так быстро, что грозит выскочить из груди.
Я подношу дрожащие пальцы к губам, и пока смотрю на холст, на глаза наворачиваются слезы. Это вообще по-настоящему?
– Боже мой.
– «Миллион поцелуев в твоей жизни», – шепотом произносит мама, глядя на картину. – О, какая чудесная.
– Кто ее прислал? Откуда она? – Я не могу отвести от нее глаз. Не могу поверить, что она правда здесь, в фойе у моих родителей.
И что теперь она моя.
– Я не знаю. – Мама тянется за коробкой, которую разрезала и бросила на пол. – Давай посмотрим…
– Это сделал я.
Мы оборачиваемся и видим моего отца, который лучезарно нам улыбается. Мама хмурится.
– Ты не говорил мне, что собираешься…
– О, папочка! – Я подбегаю к нему и заключаю в крепкие объятия, едва не плача от радости в его темно-зеленую толстовку. Видимо, он не собирался сегодня идти на работу, и я очень рада.
Не могу поверить, что он сделал это ради меня. Что в конце концов все же сумел найти эту картину.
– Тебе нравится? – спрашивает он, крепко меня обнимая.
– Очень нравится. Ты знаешь, как сильно я ее хотела. – Я отстраняюсь и снова смотрю на нее, как завороженная. Она очень красивая. На ней всевозможные оттенки помады Chanel. Разные формы отпечатков губ. Одни интенсивные, другие легкие. Все они наслаиваются друг на друга, поцелуи на поцелуях.
И все это мое.
Что бы ни говорил Крю, мне бы никогда не удалось ее воссоздать. Ни за что бы так не получилось. Не вышло бы так же красиво.
– Знаю, Тыковка. И теперь эта картина наконец стала твоей. С наступающим днем рождения! – Папа посматривает на маму, которая все еще хмурится. – Надо отметить этот момент, что скажете? Давайте сходим куда-нибудь позавтракать.
– Я еще даже не одета, Харви. – Мама не сводит с него глаз, словно не может… что? Поверить, что он купил ее для меня? Она злится из-за этого? Помню, как в прошлом году, когда я очень хотела себе эту картину, мама сказала, что она дороговата в качестве моего первого приобретения. – И Рен тоже.
– Я могу быстро одеться. Мы же пойдем в кафе на нашей улице? – Это мое любимое заведение, хотя мама терпеть его не может. Но там подают самые вкусные французские тосты, и мне вдруг ужасно захотелось есть.
– Прекрасно. Как пожелаешь, ведь завтра твой день рождения. – Он обращается к маме. – Одевайся, Сесилия. Сегодня канун Рождества! Нужно провести его вместе всей семьей.
Я снова смотрю на картину, не в силах отвести взгляд. Я взбудоражена, совсем как мама несколько минут назад.
– Можно я отнесу ее в свою спальню?
– Конечно, дорогая, – говорит мама со сдержанной улыбкой. – Теперь она твоя. Можешь делать с ней все, что хочешь.
Я осторожно беру полотно и неспешно несу его в свою комнату, молясь, чтобы не споткнуться и не пробить холст ногой.
Я бы тогда ни за что не смогла себя простить.
Занеся в комнату, я прислоняю картину к стене, отступаю на шаг и любуюсь ей. Она великолепна.
Потрясающая.
И моя.
Я складываю руки перед собой и подпрыгиваю на месте, как пятилетний ребенок, издавая странный писк. Не могу сдержать ни себя саму, ни своего волнения. Думаю… это лучший подарок на день рождения в моей жизни.
Нужно написать Крю. Рассказать ему о ней. Он будет очень рад за меня, хотя знаю, что сегодня он занят. У него планы с семьей, и они должны были уехать сегодня рано утром, чтобы отпраздновать сочельник в доме его дяди.
Папа стучит в дверь, а потом врывается в комнату с фальшивой улыбкой.
– Давай собирайся, Тыковка. У нас нет лишнего времени. Я умираю с голоду.
– Сейчас. – Я проверяю телефон и вижу, что мне уже пришло сообщение от Крю.
Привет, ленивая птичка, ты уже встала?
Я фотографирую картину у стены, а потом отправляю ему ответ.
Я: Смотри, что папа подарил мне на день рождения! Представляешь? Я В-Л-Ю-Б-Л-Е-Н-А.
А затем шлю ему несколько смайликов с поцелуями.
– Идем, – говорит папа, едва ли не приказным тоном, и, положив телефон на тумбочку, я поворачиваюсь к нему.
– Дай мне минутку. Ладно?
– Надень спортивные штаны, и пойдем. Ты хорошо выглядишь. Я так пойду. – Он указывает на свою толстовку и джинсы. – И мама не при параде. Мы же идем в кафе.
– Я знаю. Хорошо, погоди. – Мне кажется странным, что папа не выходит из моей комнаты, пока я переодеваюсь, но я делаю это в гардеробной, поэтому могу уединиться. Снимаю пижамные штаны и натягиваю пару черных спортивных, затем обуваю найки и выхожу из гардеробной не более чем через пару минут. – Я готова.
Он подходит ко мне, берет за руку и уводит из комнаты.
– Идем. Как я уже сказал, ужасно хочется есть. Не терпится съесть мой любимый куриный бифштекс в панировке.
Мы останавливаемся в фойе и ждем маму.
– То самое блюдо, от которого, по маминым словам, у тебя случится сердечный приступ? – дразню я. Мама постоянно ему это говорила, когда одним летом мы ходили туда завтракать почти каждое воскресенье. Она заставила нас отказаться от этой привычки, и помню, как я тогда посчитала ее ужасной занудой.
– Именно оно. – Он улыбается и стучит меня указательным пальцем по носу. – Тебе нравится подарок?
– Очень нравится. – Я снова крепко его обнимаю. – Знаю, что в последнее время мы плохо ладили, и прошу прощения. Для меня очень много значит, что ты достал для меня эту картину. Она предел моих мечтаний.
– Всегда пожалуйста. Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете? – Папа гладит меня по волосам, на миг прижав мою голову к груди. Оттого, что он в точности повторяет жест, который делал, когда я была маленькой, а он был для меня целым миром, в горле встает ком. А я не хочу плакать.
Я слишком счастлива.
– Я тоже тебя люблю, – тихо отвечаю я, неспешно отстраняясь, чтобы улыбнуться ему. Высвободившись из его объятий, я вижу, что мама наблюдает за нами, и в ее глазах мелькает раздражение.
Она снова завидует нашим отношениям? После нашего недавнего разговора? И все из-за картины, которую она, вероятно, не хотела мне дарить? Я не понимаю.
Не думаю, что когда-нибудь пойму свою мать и перемены ее настроения.
Французские тосты просто искушение, как и прежде, а в кафе полно людей. Все столики заняты, а у входа ждет очередь из посетителей. Рождественская музыка раздается из динамиков так громко, что все пытаются ее перекричать, отчего в зале становится слишком шумно, но я наслаждаюсь каждым мгновением.
Невзирая на мамино дурное настроение.
И папину странную нервозность.
Я так счастлива, что не позволяю им всерьез меня беспокоить, и все еще пребываю в восторге от своего рождественского подарка. Или подарка на день рождения. Я уплетаю бекон и французский тост, щедро полив его кленовым сиропом. Крошечные комочки сахарной пудры то и дело лопаются во рту, и мне приходится подавить восторженные стоны.
Возможно, все кажется вкуснее потому, что я счастлива. Сегодня прямо… лучший день в моей жизни. А мой день рождения еще даже не настал.
Не хватает только Крю. Жаль, что его нет с нами, чтобы разделить мою радость. Отпраздновать вместе со мной. Знаю, что он понял бы мою любовь к картине, которую мне подарил папа, и порадовался бы за меня. Теперь эта картина моя навсегда.
Она принадлежит мне.
Я как идиотка забыла взять с собой телефон, когда папа подгонял меня скорее выйти из комнаты, спеша в кафе, и я оставила его на тумбочке. Он хотел прийти сюда поскорее, потому как решил, что будет очень много посетителей. Кто бы мог подумать, что столько людей придут позавтракать в кафе в сочельник?
– Ты счастлива, Тыковка? – спрашивает папа, когда я уже почти доела завтрак. Он сидит напротив меня и улыбается ностальгической улыбкой, как будто не может поверить, что я уже не его малышка.
– Ты даже не представляешь насколько, – отвечаю я, лучезарно улыбаясь. – До сих пор не верится, что ты ее купил.
Мама окончательно перестала обращать на нас внимание и уткнулась в телефон.
Меня охватывает беспокойство, и я не могу его не замечать, как бы мне этого ни хотелось. Происходящее кажется ужасно знакомым, как бывало в прежние времена, когда мы проводили время втроем. Вот только я думала, что у нас все наладилось, и это ранит. Во всяком случае, наладились отношения с мамой. Отношения с отцом тоже нужно восстанавливать, но из-за них я не слишком переживала. Знала, что он одумается.
Вот он уже склоняет меня сменить гнев на милость своим подарком – словно предложением мира. Отец знал, что я не смогу долго на него злиться, если он подарит мне картину, которую я хотела больше всего на свете.
Мне до сих пор трудно поверить, что она моя.
Папе звонят, как раз когда официант кладет на стол счет. Он отвечает, встает из-за стола и, прикрыв динамик рукой, шепчет нам «сейчас вернусь», а потом выходит из заведения.
Как только он уходит, я смотрю на маму, которая сидит напротив меня и смотрит встревоженным взглядом.
– Что случилось? Скажи, что ты не злишься на него за то, что купил мне эту картину. Я знаю, что она наверняка дорого обошлась, но она мне так нравится, что, клянусь, я…
Она перебивает меня.
– Он не покупал тебе эту картину.
Я смотрю на нее, замолчав на мгновение. Пытаясь осмыслить услышанное.
– Что?
– Он врет тебе. Я знала это с самого начала, просто не хотела верить.
– Не понимаю. – Я озадаченно качаю головой.
Мама озирается, будто высматривает его, а потом продолжает: