– Артем, – обреченно изрекла Ольга и открыла глаза. – Ты жив?
С ответом тот не торопился. Обогнул окаменевшую от потрясения Ольгу и, остановившись слева от нее, запустил руку прямо в сердцевину бело-розовой кипени крема.
– Хочешь попробовать... – Он не спрашивал, он просто-напросто заставлял ее это сделать. – Ну, девочка, давай...
– А почему бы нет? – пожала она плечами и так же, как и ее гость, подхватила пальцами розочку с торта.
– Э-э-э, нет, детка, – Артем хищно осклабился. – Не оттуда, а вот отсюда...
Он протягивал ей свои пальцы, вымазанные кремом, попутно буравя тяжелым взглядом.
– Давай! Ешь!!!
Подавив в себе брезгливое чувство, она обхватила его кисть своими холодными пальцами и осторожно, так, чтобы не задеть его кожу, коснулась кончиком языка душистой взбитой смеси.
Однако это вкусно! Умопомрачительно вкусно! Воистину, люди знают, что делают. Нежный аромат ванили, легкая горечь миндаля вкупе с карамелью, и никакой тебе приторности. Кабы другие обстоятельства, Ольга с превеликим удовольствием отрезала бы себе кусочек этого вкусного торта да запила бы крепким чаем. Но...
– Нравится? – вторгся в ее мысли вкрадчивый голос гостя из прошлого.
– Нет! – Она отстранилась и отбросила в сторону его руку. – Не нравится.
– Почему?
– Твои руки...
– Что мои руки?! – Ей послышалось, или действительно его зубы заскрежетали. – Ну!!! Говори – что мои руки?!
Боже, и с чего она взяла, что этот мужчина не Артем Ленский, а человек, очень сильно на него похожий? Разве могут у кого-то еще глаза так отливать свинцом, напоминая блеск пуль...
– Что мои руки?! – взревел он и вцепился в ее плечи, будто клещ.
– Они пахнут кровью. – Ей бы и хотелось избежать пафоса, да разве такое возможно при подобных обстоятельствах. Нате, получите, гражданин киллер. – Твои руки пахнут кровью!..
На всю голову дура! И раньше дурой была, а пожив в изгнании, окончательно свихнулась. На что, собственно, надеялась, решив поиграть в Зою Космодемьянскую? На то, что он проникнется пониманием и зарыдает у нее на плече, полный раскаяния и боли? Ага, как же! Хорошо, хоть не пристрелил сразу, а лишь пару раз съездил по физиономии. Пусть в результате его рукоприкладства она отлетела в дальний угол, пусть ударилась головой (причем второй раз за день) о стену, но ведь жива же!
– Кровью пахнут, говоришь? – зашипел он змеем-горынычем, склонившись над ней. – А твои чем пахнут, сучка?! Чем твои руки пахнут, отвечай?!
Он снова замахнулся. Ольге пришлось прикрыть голову обеими руками и лишь тогда слабо пискнуть:
– Мои пахнут ванилью.
– Чем?! – Он тяжело задышал над ней, словно загнанное животное, затем вцепился в край ее куртки, которую она так и не успела снять, и сильно тряхнул. – Чем?!
– Ванилью, миндалем, карамелью и еще чем-то очень вкусным. Не знаю, чего они там напихали в этот крем. Умеют же готовить, подлецы. Может, лучше чаю выпьем, чем драться? Ты наверняка с дороги...
Говорить!.. Говорить как можно больше и бессвязнее! Не дать ему времени опомниться и прицепиться к какому-нибудь слову.
– Чаю, говоришь? – Он чем-то зашуршал. Затем повздыхал, потопал по комнате и наконец согласился. – А почему, собственно, нет?! Я не тороплюсь. Тебе – тем более некуда. Уговорила, давай пить чай...
Ольга попыталась встать, но голова отчаянно кружилась (шутка ли, долбиться целый день ею о стену), ноги ползли, не желая подчиняться хозяйке.
– Черт, – слабо выдохнула она и решила для начала раздеться.
Куртку сняла, стянула ботинки, шапку. Кое-как пригладила волосы. Потрогала обе скулы, куда поочередно приложился его кулак, причем второй удар был куда более ощутимым, и со слабым стоном выдохнула:
– Нет, ну какой же ты все-таки гад.
– А ты нет? – с живостью подхватил он ее слова, как бикфордов шнур искру. – А ты не гадина? Упрятала меня за решетку, и ты – святая?! Удавил бы тебя, сука! Если бы ты знала, как хочется мне тебя удавить!!!
– Догадываюсь, – покорно согласилась Ольга и все же выбралась из угла. – Пойду умоюсь, если ты не против.
– Я с тобой.
– С чего это? – Она изумленно вытаращилась на парня, след в след идущего за ней. – И в сортир со мной пойдешь?
– Да, девочка, тебе придется привыкать к моему присутствию в своем сортире, своей жизни и в своих мыслях. Ты же присутствовала в моих все это время, так что теперь мы поменялись местами.
– Думаешь, я о тебе не вспоминала?! – Ольга вошла в ванную и открыла холодную воду. – Не обольщайся! С утра до ночи и с ночи до утра. Твои глаза, шепот твой зловещий, от всего этого меня мутило. И, мало того, это все разрасталось во мне, изводило, подобно раковой опухоли...
– Но ты была на воле, – возразил Артем, не без интереса прислушиваясь к ее словам.
– Я?! На воле?! – Не обращая внимания на то, что с мокрого лица сбегают капли воды и исчезают за вырезом джемпера, неприятно холодя кожу, она повернулась к нему всем корпусом и с чувством изрекла: – А вот здесь ты ошибаешься!!! Я оказалась в куда более худшем положении, чем ты. Да, ты находился в тюрьме, но и я не была на свободе. Сколько времени ты жил жаждой мести, столько времени я жила в ожидании возмездия. «На воле!»
Ольга фыркнула и вновь склонилась над раковиной. Стоящий за спиной Артем больше не пугал ее. Во всяком случае, тот столбняк, что охватил ее при звуке его голоса, пропал. И, к изумлению, своему она (где-то глубоко-глубоко внутри себя) обнаружила нечто сродни облегчению. Правильно сказано: страшна не смерть, а ее ожидание. А уж коли дождалась, то чего уж теперь пугаться...
Она промокнула лицо полотенцем. Расчесала волосы, все это под пристальным взглядом незваного визитера, и как бы между прочим поинтересовалась:
– Толика зачем покалечил? Он-то тебе чем помешал? Шел убивать меня, а ему зачем по голове...
– Какого Толика? Ах, этого... Так я не трогал его вовсе. Недосуг мне тут с твоими хахалями разбираться. Они тут табунами под твоими окнами ходят. То этот самый пострадавший маялся часа два, то черномазый какой-то в дверь ломился минут двадцать назад. Потом еще парочка подозрительных типов по двору шныряла. Не иначе, опять к тебе. Какая ты у нас любвеобильная дама, однако. – Артем выставил вперед руку, уперев ее в притолоку двери и не пропуская Ольгу. – За что они тебя так все любят, девочка моя? За красоту или за подлость? Или им неведомо, какая ты гнусная сука? А?
– На! – насупленно огрызнулась она и слегка ударила его по вытянутой руке. – Пропусти. Чаю хочу! Даже в камере смертников последнее желание выполняется.
– Чаю так чаю. Идем на кухню.
Они молча прошли в кухню. Куцые шторки аккуратно задернуты – предусмотрительность наемного убийцы воистину была выше похвал. Артем сел за стол в самый угол так, чтобы и дверь, и вся площадь кухни хорошо просматривались. Упер обе руки о столешницу и принялся сверлить Ольгу тяжелым взглядом.
Чего он, интересно, ждал от нее? Что, налив чайник, она ударит им его по голове. Или схватит нож (кстати, единственный оставшийся и тупой до безобразия) и вонзит ему в горло? Так не умела она драться. Даже сама мысль об убийстве внушала ей ужас.
Как можно убить живого человека?! Это чудовищно, кощунственно, это в конце концов против законов природы. Сколько сил требуется для того, чтобы зачать, взрастить, воспитать. И тут приходит какой-то говнюк с пушкой, пах-пах – и все готово. Нет человека. И все усилия, весь титанический труд по воссозданию себе подобного сводятся вновь к нулю.
– Чудовищно, – слабым шепотом выдохнула Ольга, поставив чайник на огонь и споласкивая разномастные чашки под краном.
– Это не так страшно, как ты думаешь, – Артем догадливо заухмылялся. – Природу моих поступков пытаешься понять? Не надо, не мучайся. Это не подвластно твоему пониманию. Ты же у нас человек с определенными принципами. С обалденной гражданской позицией. Изменить своим убеждениям для тебя смерти подобно. Так? Я не ошибся?
Ольга молчала. Она оперлась о мойку и впервые с момента появления Артема в ее квартирке засмущалась. А ведь действительно, какова истинная природа ее поступков? Что двигало ею тогда: принципиальная позиция или что-то еще...
– А может быть, ты мне не смогла простить того, что я ушел с твоей подружкой? – ласково так прошелестел его голос, заставивший Ольгу покраснеть до корней волос. – Так ты сказала бы, детка, что влюбилась в меня с первого взгляда, я бы понял и, может быть, тоже полюбил тебя...
– Полюбить киллера?! – Предположение его показалось Ольге столь чудовищным, что она против воли расхохоталась. – С ума сошел?! Полюбить киллера?! Для меня это то же самое, что трахаться с патологоанатомом на прозекторском столе! Все равно что вкушать яства в убойном цехе мясокомбината среди развороченных туш животных! Полюбить киллера... Ты шутник, Артемон. Воистину, ты шутник...
Он не ответил. Более того, он молчал до неприличия долго. Так долго, что она даже забеспокоилась. Ну кто, спрашивается, опять потянул ее за язык?! Разоткровенничалась! Не смогла промямлить лабуду какую-нибудь про ревность или что-то еще, объясняющее ее порыв засадить Ленского за решетку. Хотя, если разобраться, с ее стороны этого порыва почти и не было. Вот Сергей Анатольевич, тот – да, тот подметки рвал на сапогах. И ее заставил. Точно! Вот истинная подоплека ее поступка: ее принудили, заставили. И Ольга поспешила исправить положение.
– Я не ревновала, нет. И гражданская позиция моя здесь никакого значения не имела. Ну, может, самую малость. Все милиция! Они виноваты!
– И кто же самый виноватый? – Артем пододвинул к себе чашку с кипятком, что Ольга поставила перед ним на стол, и снова, как бы между прочим, поинтересовался: – И кто же из них самый виноватый?
У нее просто язык чесался рассказать об инициативном следователе, но, вспомнив о его молодой супруге, она этот самый язычок прикусила, а лишь невнятно промямлила:
– Да все. От мала до велика. Мучили меня с утра до ночи. Протоколы допроса, протоколы опознания...