Как уже упоминалось, за несколько месяцев до белого восстания и появления деникинского десанта большевики принялись закрывать в городе газеты, в том числе и свои, красные. Связано это было с тем, что для них главным стало положение дел на фронтах, а не газетная пропаганда среди населения, как было раньше. И все силы были переключены на фронт, чтобы удерживать ситуацию любой ценой, а это было непросто, учитывая количество противников, в буквальном смысле слова окружившее их красное государство.
К тому же и деньги, все деньги нужно было перебросить на фронт, а не на печать газет. В Одессе с бумагой было плохо, поэтому большевики и принялись закрывать газеты, начав с «Одесских новостей».
Ну а после высадки белого десанта и установления власти ВСЮР в Одессе под эгидой генерала Деникина ситуация стала прямо противоположной. Первое, что сделали белые, это возобновили выпуск самых крупных газет. В городе стали печататься «Одесский листок», «Одесские новости» и «Одесская жизнь». Финансирование их было серьезным, газеты выходили с завидной регулярностью, и туда потянулись все бывшие сотрудники.
Сосновский хотел было пойти в «Одесские новости», но бывший коллега, успевший устроиться на службу в новую редакцию, сказал по секрету, что Володю не хотят там видеть, потому что среди офицеров стали известны его высказывания о большевиках. Сосновскому стало так противно, что он так и не переступил порога бывшей редакции. Тем более, что идти туда было не с чем.
Но теперь все изменилось. Теперь у него появилась история, да еще такая, какую в прежние времена у него оторвали бы с руками в любой крупной газете! Это был прекрасный козырь для возвращения в привычную, прежнюю жизнь, и Володя решил его использовать. Он не захотел идти ни в «Одесский листок», ни в «Одесские новости», а сделал ставку на «Одесскую жизнь», с которой ни разу не сотрудничал в прежнее время.
Написав статью, Сосновский набрался мужества и направился в редакцию. Она располагалась на Екатерининской улице — в бывших меблированных комнатах, — и занимала весь второй этаж. Переступив порог, Володя тут же с восторгом вдохнул знакомый запах типографской краски и утонул в шуме голосов.
В большой комнате было людно, тесно, накурено и шумно. За неимением мебели одни репортеры расположились прямо на подоконниках, выстукивая на машинке свои шедевры с такой скоростью, что из-под клавиатуры почти в буквальном смысле шел дым. Другие, сгрудившись вокруг круглого стола, о чем-то горячо спорили и бесконечно курили. Третьи рассматривали свежие гранки, принесенные из типографии, по ходу дела отпуская в адрес наборщиков далеко не лестные комментарии.
Среди тех, кто возмущался гранками, Володя разглядел яркую рыжеволосую барышню, кричавшую громче всех остальных и потрясавшую прямо над головой бумажными полосами.
— Это ж надо! Второй раз! Я этому придурку все выскажу! — вопила она. — Зарезать мою статью! Сократить на подвал! Да что же это, в самом деле!!
Ей вторили другие, такие же возмущенные голоса, и Володя с восторгом окунулся в знакомый омут газетной жизни.
Между тем барышня была красива, и против своей воли Володя ее отметил. К концу 1919 года в моду вошли короткие стрижки, и большинство женщин состригли волосы, наслаждаясь этой необычной модой. Но, как и большинству мужчин, Володе не нравились женщины с короткими волосами. Однако он предпочитал молчать. У барышни же были длинные вьющиеся волосы, чем она резко выделялась среди стриженых девиц, которых в комнате было достаточно.
Ее пышная рыжая грива спускалась ниже лопаток, и девушка была похожа на львицу. К тому же, губы ее были накрашены кричащей красной помадой, также вошедшей в моду в те годы. В общем, внешность ее была весьма примечательной.
Во времена молодости Сосновского так вызывающе красились только девицы легкого поведения в дешевых заведениях возле московских вокзалов, которые он начал посещать еще на первом курсе Московского университета. Теперь же яркими красками пользовались все, и женщины буквально сошли с ума от этой новой моды. Вот и рыжая девица щедро накрасилась с самого утра, не понимая, что этому не время и не место.
Протиснувшись боком среди каких-то людей, Сосновский подошел к столу и задал вопрос. Его никто не услышал. В этот момент рыжая перевела дух и, обернувшись, встретилась с ним глазами. И тут почему-то стало тихо, насколько это было возможно.
— Вы кто? — Ее лицо выразило неподдельный интерес. — Я не видела вас здесь раньше.
— Я хотел бы поговорить с главным редактором, — вне себя от смущения, Володя откашлялся.
— А зачем вам этот старый дурак? — заявила девица громко, и кто-то хохотнул.
— По делу, — Сосновский не знал, как это комментировать.
— Ну хорошо. Идите до конца комнаты, поверните направо. Там будет коридор. Шуруйте прямо туда. Последняя дверь по коридору.
— Спасибо, — Володя собрался было идти, но девица снова окликнула его:
— Хоть расскажете, порвет он вас на куски или нет, ладно?
— Ладно, — заулыбался Сосновский. Эта яркая девушка очень понравилась ему, и он не мог смотреть на нее без волнения. Ведь уже так давно он не общался запросто с женщиной, тем более с такой необычной и яркой! Володя вдруг почувствовал такое приятное напряжение в груди, что поразился себе самому. И, не удержавшись, спросил:
— А как вас зовут?
— Алена Спицына, — отрапортовала бойкая девица, — я здесь работаю. Ну как работаю — мучаюсь, однако!
В это время ее кто-то отвлек, и, включившись в новую беседу, она забыла о Володе, который, вспомнив о цели своего визита, пошел через всю комнату в указанном направлении.
Он робко постучал в дверь и, услышав приглашение войти, вошел и... остолбенел. В кресле главного редактора сидел... бывший учитель гимназии, с которым Сосновский однажды столкнулся в свой первый год приезда в Одессу, еще находясь на полицейской службе. Затем он видел его еще несколько раз, последний — совсем недавно, в «Шато де Флер», где, как и множество других, бывший учитель стал свидетелем ссоры Володи с его товарищем из Петербурга, вступившим в белую армию.
— Господин Сосновский! Какая неожиданность! — При виде Володи лицо бывшего учителя, ставшего главным редактором, заметно вытянулось, что явно не предвещало ничего хорошего.
— Я хотел бы пообщаться с главным редактором... Я так понимаю, что это вы... — промямлил Володя, категорически не нравящийся себе в такой неприятной обстановке.
— По мере своих скромных возможностей тружусь, — произнес новоиспеченный редактор, и Сосновский понял, что его собеседник достаточно высокого о себе мнения.
— Я... принес статью. Материал... для газеты, — начал было говорить Володя, но почти сразу сбился, — хотел бы предложить... вам... для газеты...
— Что ж, предлагайте, — бывший учитель скривил губы в ехидной усмешке.
— Вот, — Сосновский протянул рукопись. Его собеседник положил ее перед собой.
— О чем же ваш материал? — спросил он. — Расскажите суть в двух словах! Это нам обоим сэкономит уйму времени.
— О криминале, я раньше писал про криминальный мир... — Володя запнулся и просто не понимал, почему вдруг на него напало такое косноязычие. Ситуация становилась катастрофической, но он ничего не мог сделать.
— Да, я это знаю, — ухмыльнулся редактор, — читал в свое время. Ваши статьи мне никогда не нравились. Они не отличались глубиной. О чем же этот материал? — продолжал он издеваться.
— В городе происходят серьезные события... Кто-то убивает людей Мишки Япончика, — выпалил Володя.
— Кого-кого? — Бывший учитель распахнул глаза.
— Бывших соратников Мишки Япончика, криминального короля. Уже есть две жертвы, и обе убиты одинаковым образом, — упавшим голосом протянул Сосновский.
— Кто же их убивает? — нахмурился редактор.
— Я... не знаю. Следствие не знает, это еще не установлено, — ответил Володя потерянно.
— Ну так о чем же материал? — не унимался редактор.
— Зачем это? Кому выгодна их смерть? И почему они были убиты таким странным образом, — все еще пытался достучаться до него Володя.
— Позвольте... Мишка Япончик — это тот красный бандит? Большевик? — Бывший учитель надменно приподнял брови.
— Ну... и не только. Он был в авторитете в городе. Его уважали.
— Насколько я помню, он был обыкновенным вором. Зачем же о нем писать?
— Я пишу не о нем. И он не был вором, — Сосновский совсем пал духом.
— Кажется, его свои же бандиты пристрелили? — спросил редактор.
— Нет. Я... не знаю подробностей. Но говорят, что он мертв.
Бывший учитель вышел из-за стола и заходил по комнате.
— Значит, вы принесли в серьезную газету материал о разборках среди воров и хотите, чтобы мы это напечатали?
— Ну не совсем не так. Это про убийства. Кто убивает... — мямлил Володя.
— Простите, а какое дело до этого нашим читателям? — перебил его редактор. — Зачем им знать, что кто-то убивает воров?
— Но это же интересно... Связь с Мишкой Япончиком... Зачем такое происходит... — Сосновский был совершенно подавлен, все происходило совсем не так, как он себе представлял.
— Какое дело нашим читателям, повторяю, и всем жителям города до смерти воров, которые и без того отравляют жизнь всем нормальным людям? Да одесситы просто вздохнут с облегчением, узнав, что бандиты сами сводят друг с другом счеты! — воскликнул бывший учитель.
— Не сами. В криминальном мире так не убивают, — не выдержал Володя.
— В этой среде ведут себя как пауки в банке, — надменно усмехнулся редактор, — они пожирают сами себя. А люди от этого только вздохнут свободно, когда друг друга поубивают всякие там Мишки Япончики. Зачем об этом писать?
— Японца любили в городе, — твердо сказал Володя, — о нем вспоминают до сих пор...
— Знаете, в чем ваша беда, господин Сосновский? — Редактор пристально, с откровенной неприязнью смотрел на него. — Вы сделали ставку не на тех людей. Бандиты, большевики, всякие там Япончики... Одно недалеко ушло от другого. Насколько мне известно, ваши нелепые радикальные взгляды уже сделали вас изгоем. Почему же вы считаете, что будете интересны одной из крупнейших газет с очень строгими правилами и требованиями?