— Что ищет? — не понял Сосновский.
— Сокровища Мишки Япончика, говорю, ищет, — пояснил брат Алены, — и нам раньше них нужно его найти.
— Ты серьезно? — Володя не верил своим ушам.
— Где миллионы Японца? Он был самым богатым бандитом Одессы! Награбил столько, что никому и не снилось. И где, спрашивается, это всё?
— Я не знаю. Как-то не задумывался об этом, — растерялся Сосновский.
— А надо было бы задуматься! Ты здесь дольше меня живешь. В общем, так. Говорю тебе, потому что скоро ты станешь мне родственником. Женишься на Алене и войдешь в мою семью. Всегда лучше иметь дело с родственниками, чем с теми, кто тебя подставить может. Сокровища Японца нам обязательно надо найти! Мы их себе заберем. Поделим поровну. Большевики перебьются. И вот ради этого нам надо суку эту прищучить, лживого Японца, пока он заместо нас их не уволок.
— Утаить клад от Ревкома — это будет серьезное революционное преступление! — веско сказал Володя.
— А, не гони волну! — махнул рукой Патюк. — Сейчас время такое — ты не хапнешь, тебя хапнут. И потом, кто донесет? Ты донесешь?
— Я — нет, — испугался Володя.
— Ну вот видишь! А я донесу. На других. На тех, кто мне жить мешает. Я донесу, всегда доносил. Не от одного уже так избавился. А деньги — они всем нужны. Шо красным, шо еще там каким-то. Так шо...
— Соблаговоли объясниться... Как мы их найдем? — Володе стало казаться, что он спит и видит какой-то дурной сон.
— А просто! Для этого надо изловить как можно больше бандитов и заставить их доносить друг на друга.
— Ты шутишь? — всплеснул руками Сосновский.
— Ты чего, дурак? Самое главное — сделать правильную подставу! А доносить можно заставить кого угодно. Главное надавить правильно. Я это умею делать. Не впервой.
— Они не будут. Одесские бандиты не такие, — мрачно сказал Володя, — это совершенно другой мир, не чуждый благородства. Они не станут доносить! У них есть кодекс чести. Ты не понимаешь, что это совсем другой мир.
— Мир... — хмыкнул Патюк, — я расскажу тебе одну историю. И ты поймешь, какой сейчас мир и что я говорю правильно. Было у нас на фронте два отряда, боевых, серьезных, оба отчаянные. И было у них два командира. Первый отряд дрался как звери! Куда их ни пошлешь — всегда победа! Но дисциплины никакой. Начальство было очень недовольно. Командира ни в воинских званиях не продвигали, ни вызывали в Москву или еще куда. А победы на фронте одерживал больше всех! Командир другого отряда двигался тихо, медленно и на рожон вообще не лез. В горячей схватке они всегда прикрывали тыл. Тихие, спокойные. Но вот дисциплина была просто идеальной! Командира этого отряда начальство всегда ставило в пример. И командир быстро пошел по карьерной лестнице. Чины там, звания. Переезд в Москву. Сейчас он в Москве, в серьезном аппарате работает. Руководит людьми. И дисциплина у него по-прежнему идеальная. Как думаешь, почему?
— Не знаю, — развел руками Володя, — умел людей понимать?
— Нахрен твое понимание! Все эти понимающие бездельники, их к стенке надо! Ты думай, думай. Мозгами кумекай!
— Ну, не знаю я, — совсем растерялся Сосновский.
— Первый с людьми был запанибрата. Сочувствовал, переживал — все такое. Дурак был, — пояснил брат Алены, — а вот второй... Он сделал так, что в его отряде каждый друг на друга доносил. И кто донесет больше всех, тот получает какую-то льготу — бабу красивую белячку, например, поиметь, а потом пристрелить, вещей при обыске больше забрать, ну, такое. И так он все это поставил, что люди в его отряде друг друга так ненавидели, что и ссориться не имели права! Он поставил все это на широкий поток. Дисциплина была идеальной. Вот как надо руководить! Я так научился. Потому и стал начальником отдела ЧК города.
— Ты подлец! — вырвалось у Володи.
— Ну да, я подлец, — не обиделся Патюк, — а что тут такого? Надо уметь делать так, чтобы тебе было выгодно! Кто за тебя сделает, если не ты? Сейчас время такое! Так и построю одесских бандитов. А ты помни — если что вякнешь кому о сокровищах, не моргну глазом, пристрелю. А теперь смотри.
Патюк нажал на столе кнопку, появился мальчишка караульный.
— Сколько дней не кормлен? — поинтересовался брат Алены.
— Четыре. И дня два воды не давали. Почти до кондиции дошел! И били. Живого места на нем нет.
— Веди.
Через время караульный втолкнул тощего чернявого мужчину, который был сильно истощен и избит.
— Слушай меня внимательно, — внушительным голосом начал Патюк, — сейчас тебе дадут есть и пить, а затем выпустят. Ты пойдешь в банду Гришки Клюва. Вернешься туда. И о каждом шаге Гришки ты будешь докладывать мне. Куда пошел, что сказал, чего задумал, с кем встретился. Если вздумаешь ушами финтить — тебя пристрелят на месте. Что скажешь? Выпускать тебя или нет?
— Скажу, — мрачно произнес вор.
— Обо всем будешь говорить, что в банде происходит. Ты понял? Подтверди!
— Скажу, — повторил вор и вдруг, к ужасу Володи, показал общеизвестный воровской знак. Вора увели.
— О, понял? — засмеялся Патюк. — А у меня еще один есть, который за этим следить будет! Видишь, как просто. А ты говорил!
Глава 18
Володя так мечтал о первом рабочем дне в качестве главного редактора, что вскочил ни свет ни заря. Алена только пнула его локтем, когда, откинув одеяло, он передвинулся на край кровати, наклонив матрас в свою сторону.
Они уже достаточно давно жили вместе. Так произошло, что Алена просто переехала к нему в квартиру. Сначала какое-то время ночевала, затем осталась совсем. Володя так и не понял, как это произошло. Но присутствие Алены ему нравилось. Оно спасало от мучительного одиночества и от тревожных мыслей о будущем.
С ней было легко. Она не предъявляла особых претензий. Была забавной, правда, не очень умной. Володя спросил, хочет ли она вернуться на работу в газету, но Алена только посмеялась в ответ:
— Что я, дура, чтоб вариться в этом бедламе? Только психопаты могут работать в газетах!
Володю покоробили эти слова. Но очень скоро выяснилось, что Алена вообще не любит работать. Она любит полдня валяться в постели, просматривая газеты и журналы, а по вечерам ходить в театр-студию при театре Пролеткульта, где репетировала роль Марианны, лидера Французской революции. Сцена, где она носилась по всему залу с флагом революции, приводила Алену в телячий восторг. Она красила свои волосы стрептоцидом, и они становились пламенными, как самая ядовитая ржавчина, и рыжий цвет ее невероятных волос можно было заметить из любого конца зала. Володя ни минуты не сомневался в том, что из Алены получится очень напористая актриса. У нее был ярко выраженный пробивной талант.
Однако иногда в ней проскальзывало что-то общее с ее отвратительным братом. Может, страсть к накопительству, к старым вещам, которые Алена время от времени таскала в его квартиру, пока комната не стала напоминать склад, и Володя не пригрозил, что весь этот хлам вынесет на помойку. Это крестьянское накопительство проявлялось также в том, что, как и все жадные люди, Алена была скупа на чувства. Будучи и сам не очень страстным и эмоциональным человеком, Володя был готов с этим смириться.
Но в тот день поддержка Алены могла бы стать приятным дополнением. Однако поддержки он не получил. Из-за того, что он ее разбудил, Алена что-то злобно буркнула, и Володя ушел в темноту.
Он очень мечтал об обстановке редакции, о том, как он войдет в привычную атмосферу, полную стука пишущих машинок, сплетен и новостей. Однако первый рабочий день стал настолько тяжелым испытанием, что Сосновскому стало казаться, будто он умер и находится в аду.
Городские власти расщедрились, и Володе под редакцию выделили две большие комнаты в гостинице «Пассаж». Вход был с Преображенской. Это было одно из самых красивых мест в Одессе. У него просто дух захватывало при виде неземной красоты архитектурного ансамбля гостиницы и сказочных статуй. Его пьянила сама мысль о том, что он будет работать в таком прекрасном месте.
Однако, полный воодушевления и новых надежд, Сосновский, войдя в редакционное помещение, прежде всего увидел группу солдат в потертых шинелях с винтовками, которые, сидя на перевернутых деревянных ящиках, забивали «козла» на каком-то старом чемодане, перевязанном пеньковой веревкой. Дым стоял коромыслом. Солдаты все время курили самокрутки. А на полу в полупустых бутылях мерцал самогон.
— Это еще что такое? — уязвленный в самое сердце, вскричал Володя.
— Так мы это... того... товарищ... типа... в газету приставлены. Гы... вот, — пояснил самый молоденький солдатик.
Это были новые сотрудники Володи. И очень скоро он понял, что эти «сотрудники редакции» отбирались по самому простому принципу: чтобы хоть кто-то умел хоть немного читать. О написании статей и редакционной работе они имели такое же представление, как о грамматике китайского языка. А некоторые из «сотрудников» не могли даже четко сформулировать свои мысли.
Несколько дней Сосновский потратил на то, чтобы провести полный ликбез. Но это стоило ему такой крови, что он был уже не рад, что связался со всем этим.
К его удивлению, несколько человек оказались довольно толковыми, и после объяснений Сосновский смогли кропать статьи — хоть и примитивные, но вполне пригодные. Кинув клич по городу, Володя взял в штат нескольких прежних газетчиков, с которыми работал все эти годы. Они не сотрудничали с белыми газетами, поэтому против них большевики ничего не имели. Опытные газетчики еще больше натаскали новичков, облегчив работу Володи. И редакционная машина кое-как начала функционировать.
Новоявленное воинство пера и слова было пестрым. Большинство новоиспеченных сотрудников газеты только пришли с фронта. Им было сложно перенять новые привычки, с ходу войти в новый, другой мир. Поэтому на службу они приходили с оружием. В речи подпускали крепкие и военные словечки. Но в целом это были неплохие люди. И Володя с грехом пополам нашел с ними общий язык.