— Мы с тобой, — дернулся Коцик.
И Таня снова поняла, почему воры так держатся за нее: вдали от родной Одессы они потерялись. Им больше нигде не было места. И они это чувствовали всей душой, но не могли этого объяснить...
Ей удалось уместиться на краешке обломка скамьи, когда сестра и ее брат-офицер немного подвинулись. Где-то поблизости маячили Коцик и Топтыш.
— Это было ужасно, — манерно всхлипнула сестра, — эти бандиты!.. Мы думали, ограбят до нитки...
— Нужны мы им! — хмыкнул офицер. — С первого же взгляда на нас видно, что мы голь перекатная. И всегда будем такими.
А в его голосе зазвучала искренняя горечь. И Таня вдруг поняла, что это все правда. Прежний, знакомый мир комфорта и достатка навсегда ушел от этих людей, и они прекрасно понимали, что жизнь их больше никогда не станет такой, как была.
— Что там банды! — прокомментировали зло откуда-то сбоку. — Говорят, под Измаилом котовцы. Вот это будет похлеще ваших банд. И дальше нас не пустят. Только пару километров вперед.
Таня похолодела. Встреча с Котовским совсем не входила в ее планы. Да и была откровенно опасной, учитывая то, что она знала о нем.
— Ну да, красные уходят, — снова раздался комментарий, впрочем, уже другой, — из Одессы их выбили — и отсюда выбьют совсем. Конец их миру! — и нельзя было понять: за красных говоривший или против...
И тут поднялся фонтан голосов. Одни говорили, что в Одессе правят красные, другие уверяли, что Одессу взял Деникин, третьи твердили, что в Одессе власть взяли уголовные, потому что с фронта вернулся Японец и всех подмял под себя...
— Они ничего не знают про смерть Мишки, — наклонившись к уху Тани, прошептал Коцик, — ну совсем ничего!
— Быть такого не может! — Таня отрицательно мотнула головой. — Когда умирает король Одессы, всегда возникает большая брешь, ну, дырка. Никто в Одессе не заменит Японца.
— Заменят, и еще как, — мрачно прокомментировал Топтыш. — Забудут Японца. Появятся какие-нибудь уроды и передерут город, как одеяло на куски. А жаль. Нас сейчас там нет.
— Не забудут, — Тане не хотелось в это верить, — хорошо, что не многие знают про его смерть. Японец — значил порядок. Пусть так и будет дальше.
— Ну, мы не увидим за то, — мрачно сказал Топтыш, и Таня до сдез растрогалась, потому что он был прав.
Внезапно ей с такой силой захотелось домой, что она едва сдержала желание выпрыгнуть из поезда! И, словно услышав ее мысли, поезд вдруг сильно дернулся и стал, затормозив так резко, что те, кто стоял, едва удержались на ногах.
— Приехали, — мрачно произнес кто-то.
Было слышно, как открывают двери. Стал слышен какой-то стук. Появились солдаты. И, глядя на их выражения лиц, стало ясно: в вагон вошли красные. Это они стучали прикладами.
Со всех сторон раздались робкие голоса. Но слов нельзя было разобрать. Когда у одних в руках оружие — у других нет смелости. А в руках вошедших было оружие, лица их походили на застывшие маски. Каменные идолы в черной коже — похожие на посланцев из ада. Почему-то Тане подумалось именно так.
— Панику не делаем, господа! — Четкий, размеренный голос принадлежал мужчине лет сорока. Его грудь в кожанке двумя слоями опоясывала пулеметная лента, и он выглядел более зловещим, чем остальные: начальство. — Готовимся к проверке документов.
Окружавшие его солдаты опустили винтовки штыками в пол. Но было ясно: они готовы пустить их в ход по первому требованию.
— Какие документы... откуда... зачем... что еще... — В этот раз в нестройном хоре уже можно было разобрать слова. Но никто не задавался вопросом: кто эти люди, вошедшие в вагон, и по какому праву они смеют останавливать поезд? Здесь не было прав. Здесь была только выжженная степь, чернеющая к вечеру, и бесконечная пропасть кровавой войны, сквозь бушующее пламя которой все они пытались просочиться и при этом не сгореть в страшном сполохе.
Краем глаза Таня заметила движение рядом с собой — Коцик и Топтыш как можно быстрее старались удалиться от нее, протискивались в толпу, и она поняла: будут грабить. Что может быть удачнее, чем то время, когда все роются в сумках, баулах, тюках, открывая кошельки? Горький ком подступил к горлу. Но сделать нельзя было ничего. Еще мгновение — и оба вора растворились в людском море, и даже кругов не осталось в этой темной воде. Количество солдат между тем увеличилось.
— Проверки здесь не будет, все на выход! — Зычный голос начальника перекрыл толпу, повиснув в воздухе.
После этого раздался какой-то гул: забыв про угрожающее оружие, люди стали в голос возмущаться. Выходить — куда, в степь? Когда за окнами скоро ночь, и дождь, унылый дождь ранней осени, все моросит и моросит, без начала и без конца?
— В здании вокзала переночуете, — прозвучал металлический голос. — Все равно до утра поезд не двинется. Всем на выход с вещами. Я сказал, — этот, в кожанке, похоже, уже все решил.
Солдаты подняли винтовки. В толпе произошло движение. Таня давно потеряла из вида Коцика и Топтыша. Подхватив свои вещи, сдавленная месивом из людских тел, она оказалась в гуще толпы. Стало душно и тесно.
До выхода, до узкой двери вагона, воздух успел стать таким спертым, что Таня дышала, как рыба, выброшенная на песок. Только в жабры этой рыбы забивался не песок, а время...
Свежий воздух оказался просто глотком воды. И, спрыгнув с подножки вниз, в мягкий чернозем насыпи, Таня, вздохнув, с удивлением разглядела, что они находятся на довольно большой станции, облагороженной прямоугольным зданием вокзала.
Внезапно раздалось ржание лошадей и человек десять всадников проскочили мимо них. Лошади взбивали копытами землю. Это были котовцы. Таня похолодела. Но через время успокоилась — несмотря на то что вокруг было довольно много солдат, самого Котовского среди них не было.
Пассажиров остановленного поезда завели в здание вокзала, где было открыто два входа. Остальные два были забиты досками так прочно, что казались сплошной деревянной стеной. Все здание было обшарпано, в полу виднелись воронки. Похоже, что внутри не только стреляли, но и что-то там раньше взрывалось.
Скамеек в здании вокзала не было, сидеть было не на чем. Началась проверка документов. Солдаты протискивались между людьми, требовали какие-то бумаги. Того, кто ничего не мог предъявить, уводили. Также из здания вокзала почему-то стали выводить пассажиров с маленькими детьми. Малыши подняли рев. Но люди были запуганы настолько, что никто ничему не возмущался. После проверки в здании вокзала стало намного свободнее.
Таня сунула под нос молоденькому солдату липовую бумажку, которую вручил ей Туча перед отъездом в Аккерман. Среди обширной армии Японца подобные фальшивые документы штамповала целая канцелярия. У нее их было несколько. Подумав, она предъявила бумагу, выписанную на имя прачки Авдотьи Трифоновой, уроженки Бессарабского уезда.
В этом были жестокая ирония, ведь криминальная карьера Тани началась с работы прачки. Мальчишка скользнул глазенками по бумажке. Было ясно, что он не умеет читать. Солдат был совсем молоденьким, еще большей детскости ему придавали яркие, рассыпанные по коже веснушки.
— Кто — там написано? — спросил он тонким голосом, даже покраснев от натуги.
— Прачка, — Таня повторила имя и фамилию.
— Ну какая ты прачка! — скривился он, выказывая редкую проницательность.
— А это мое сословие такое, — дерзко произнесла Таня. — Я ведь прачкой не работала, — и, подражая говору деревенских девок, добавила: — У господина одного была на содержании. Что ни на есть пролетарский элемент!
— Понятно с тобой, — хмыкнул солдатик, — а господин где?
— Так господин уехал в Париж, — вздохнула Таня, — вот и пробираюсь к родне в Харьков.
— А чего на Измаил?
— Так другие ж поезда не ходют!
Повертев для приличия бумажку в руке, солдат вернул ее Тане. На этом допрос был закончен. Она вздохнула с облегчением, в сотый раз благословив предусмотрительность Тучи.
Начало темнеть. Устав от долгого стояния, люди стали устраиваться — кто на чем может. Некоторые уселись прямо на полу. Таня пристроилась на своем чемодане. Чувствуя, что долго так не высидит, передвинулась к стене, прямо к разбитому окну. И, не долго думая, уселась прямо на пол, подстелив старую шаль, взятую еще из дома.
— Красных на юг перебрасывают, — наклонившись к ней, произнес благообразного вида господин в пенсне и потряс клочковатой бородой, вытряхивая на ладонь из газетного свертка скупые хлебные крошки, — вот мы и попали как куры в ощип. Ничего хорошего.
— Вы о чем? — удивилась Таня, повернувшись к нему. Сколько она повидала на своем веку таких! Господин был похож на казенного служащего, который после получения жалованья выходил за девочками на Дерибасовскую.
— Красные Колчака разбили, но с Деникиным им не справиться, — доверительно сказал толстяк, — вот и перебрасывают всех на Южный фронт, оставив пока Одессу Деникину.
— Разве в Одессе деникинцы? — удивилась Таня.
— Взяли в августе, — кивнул толстяк, — но в городе плохо. Грабят, на улицах стрельба. Нет, в Одессе сейчас лучше не оставаться.
— Почему же здесь красные? — спосила Таня, не понимая этой странной обстановки.
— Копят силы, мало их, — снизив голос, пояснил господин в пенсне, — засели на подступах к Одессе и поезда грабят. Считают, что мы все буржуи. Хорошо хоть стрелять не начали.
— Вы о чем? — похолодела Таня.
— Они полагают, что все, кто едет из Одессы сейчас, — шпионы Добровольческой армии. Интересно то, что деникинцы тех, кто не уехал из города, считают шпионами красных, — криво улыбнулся разговорчивый господин. — Вот и вертись, как белка в колесе, пока это не кончится.
— Вы думаете, это кончится? — искренне вздохнула Таня. — Мне лично кажется — никогда.
— Вы еще слишком молоды, чтобы разбираться в таких вещах! — Господин снисходительно посмотрел на нее. — Нет, вы увидите: еще настанет порядок. А все-таки хорошо, что нас заперли здесь.
— Что же тут хорошего? — Таня была сбита с толку этим странным разговором.