— Хорошо. — Слово прозвучало возбуждающим дуновением ветерка по ее чувствительной коже.
Ханна попыталась оглянуться:
— Что «хорошо»? Я, кажется, пытаюсь внушить тебе…
— Хорошо, что ты наконец высказала свое контрпредложение… Теперь давай поторгуемся…
Серый дождливый осенний день подходил к концу, когда Купер остановил свою машину перед конторой «Стивенс и Вебстер». Ханна ждала его под навесом. Он открыл пассажирскую дверцу, и она мгновенно запрыгнула внутрь.
Когда она захлопнула дверцу, он, обняв ее за плечи, почувствовал, что она сильно промокла, и сказал:
— Прости за опоздание. Дай-ка я тебя немного согрею. — С этими словами он крепко прижал ее к себе.
Ханна уперлась рукой ему в грудь и оттолкнула его.
— Сейчас некому демонстрировать наши «чувства». В такой дождь никто не станет заглядывать внутрь машины, а Брентон отправился домой еще час назад.
— Честное слово, я видел, как он выглянул из-за угла, — заспорил Купер, но тем не менее отпустил ее и завел мотор. — Ханна, уже целая неделя прошла с тех пор, как мы договорились с тобой кое о чем поторговаться… Но у меня что-то не получается.
Ханна сжала губы. Купер размышлял, когда и каким образом ему выпадет удовольствие нежно поцеловать эти непокорные губы?
— Ты это заметил? Ты иногда бываешь очень проницательным. — Она как можно дальше отодвинулась от него и, прижавшись к дверце, смотрела в окно.
Когда машина остановилась перед главным входом в Баррон-Корт, швейцар Дэниэл выскочил из портика с раскрытым зонтом навстречу Ханне. Она вышла из машины, даже не оглянувшись, и Купер повел автомобиль в гараж.
Такая отстраненность, нежелание поддерживать разговор, смотреть на него, даже сидеть близко к нему, по мнению Купера, говорили о том, что Ханна далеко не так безразлична к нему, как хотела показать.
А может быть, он просто внушил это себе?
Медленно шагая по холлу и пытаясь представить себе, что еще измыслит Ханна, Купер неожиданно столкнулся с матерью.
— Заходи на огонек, мама. Ханна, должно быть… — Заметив содержимое сумки у Сары, он с подозрением добавил: — Уж не сговорилась ли ты с Ханной, чтобы начать обновление моего жилища?
— Еще чего! — бесцеремонно ответила Сара. — Я еще не лишилась рассудка.
Он не поверил.
— А для чего ты тащишь целую кучу разноцветных тряпок?
— Это не тряпки, а образцы драпировки. — Лифт подошел, дверца раскрылась, и Сара нажала на кнопку седьмого этажа.
Купер отметил этот факт.
— Я бы не советовал тебе, мама, обновлять квартиру Айсобел, прежде чем ты выставишь ее на продажу. Там надо только почистить ковры, а на излишества не стоит тратиться.
— Квартира уже принадлежит Китти, — поставила Сара точку в разговоре.
— Купила все-таки! Я думал, она просто придумала предлог, чтобы покрутиться вокруг Баррон-Корта. Но если сделка заключена, что ты здесь делаешь? Похоже, ты снова увлеклась дизайном интерьера?
— Ей понравились мои предложения. — Куперу показалось, что голос Сары прозвучал уже не так уверенно, она даже слегка покраснела.
Тут дверь лифта открылась, и Купер автоматически вышел вслед за матерью. Он взял ее за руку, но Сара вздернула голову:
— Не надо ничего выдумывать, Купер. Айсобел больше нет, и не будем ворошить прошлое.
Он поднялся на свой этаж. В центре фойе стояла Ханна и поправляла растрепавшиеся волосы. Купер залюбовался, как она, скрутив французский валик, пыталась вслепую закрепить его шпильками, втыкая их наугад.
— Что с тобой случилось? Неужели ты повстречал призрак Айсобел?
— Призрак Айсобел — ничто по сравнению с тем, что я видел. — Он рассказал ей о встрече с матерью. — Но самое удивительное в другом. Угадай, кто ждал ее за дверью квартиры?
— Разве не Китти?
— Дверь открыл Кен Стивенс!
Ханна от удивления прикусила губу.
— Конечно, это странно, но я это подумала, когда увидела Сару в офисе Кена. Думаю, извинившись, Сара почувствовала облегчение. Но она возбуждена! И это началось в день, когда она утащила Китти смотреть квартиру Айсобел.
— Значит, дело не во мне? — Купер недоверчиво покачал головой. — Ханна, ты считаешь, что Кен шантажирует ее и каким-то образом заставляет продать квартиру?..
— Помнишь, я тебе говорила, что Китти всегда получает то, что захочет? Может, мы рано бьем тревогу и это вовсе не шантаж. Они заключили сделку: Сара принародно оскорбила его, а он в обмен потребовал, чтобы она помогла его дочери приобрести квартиру. Это будет своего рода публичное признание, что она сожалеет о содеянном. — Ханна наконец справилась с волосами.
Купер не слушал. Ему страстно хотелось запустить руки в ее волосы, провести по упругим каштановым волнам, зарыться лицом в эту мягкую неуправляемую массу…
И это было только начало из всего того, что он хотел бы сделать.
Шантаж… Это слово эхом отразилось в его душе. Когда-то он говорил Ханне, что не будет ее шантажировать с целью затащить в постель. В то время он был уверен, что ему это не понадобится.
Но дело неожиданно затянулось. Он должен был признаться, что по прошествии десяти дней безуспешных попыток мысли о шантаже все чаще приходили ему в голову.
Почему она никак не решится сказать ему правду? Ведь было много возможностей — в машине по дороге домой, за ужином, утром за завтраком, — но каждый раз она не решалась затронуть эту тему, что-то мешало ей заговорить об этом.
Так получилось, что Ханна не рассказала Куперу, что она наконец получила предложение о работе. Ей нужно было только ответить «да». Она была счастлива, что может больше не беспокоиться по поводу интриг Брентона, будущее было практически решено. Шкатулка влюбленных была уже ей не нужна. Она даже почувствовала себя виноватой за то, что не отдала шкатулку Куперу.
Ее ждали новая работа, новый город, даже новый штат. Безусловно, разумнее было бы хорошенько все проверить, прежде чем давать окончательный ответ, даже потихоньку организовать посещение фирмы, чтобы Брентон преждевременно не догадался о ее намерениях. Но не было никакой причины утаивать от Купера подобную новость.
Мучаясь бессонницей, Ханна откинула одеяло и на цыпочках прошла через холл в кухню. В пентхаусе царила тишина, только Брут ворочался в своем ящике в углу, да слышалось тиканье больших напольных часов в библиотеке. Стрелки показывали два часа ночи.
Она поискала в шкафу печенье и уже наливала в высокий стакан молоко, когда из двери послышался голос.
— Если это пирушка в неглиже, — сказал он, — то на мне слишком много одежды.
Ханна испуганно подпрыгнула, чуть не уронив на пол пакет молока, и медленно повернулась лицом к Куперу. На нем действительно было слишком много одежды: в своей фланелевой пижаме она чувствовала себя раздетой, а он был в джинсах и свитере.
— Я думала, ты спишь, — сказала она.
— Даже не ложился. Услышал шум в холле и решил посмотреть, кто там возится.
Сердце Ханны отбивало лихорадочную дробь. Она осторожно поставила молоко в холодильник. Скажи ему, приказала она себе. Мы оба почувствуем облегчение.
Она должна была радоваться, что этот фарс подходит к концу, что освободится и Купер. Не нужно будет никого ни в чем убеждать, думала она, не нужно больше играть роль. Не нужно притворяться, что они влюблены…
Но разве ты притворялась, Ханна?
Она смотрела на Купера, который стоял на другом конце кухни, высокий, стройный и опасный.
Он опасен, потому что она его полюбила.
Теперь все стало понятно. С самого начала было бы разумнее принять его предложение и вернуть ему Шкатулку влюбленных, но она не сделала этого. Она зашла слишком далеко в своем желании узнать все!
Но зачем обманывать себя? Ей интересна не шкатулка и связанная с нею легенда — ей интересен он сам. Она вцепилась в шкатулку, потому что хотела удержать его.
Когда же это случилось, спрашивала она себя, когда она переступила границу притворства для публики? Когда ее заинтересованность этим повесой переросла в сокрушительную любовь?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ханна была потрясена открытием, которое ее внезапно озарило. Значит, это случилось?
Она не могла точно сказать, когда раздражение перешло в ослепление. Может быть, это случилось в тот момент, когда ему удалось очаровать собаку? Или когда он откровенно признал, что готов воспользоваться ее помощью, чтобы удержаться подальше от Китти? Она всегда чувствовала беспокойство, когда он был рядом, но считала, что это неприязнь.
Ханна растерялась. Что ей теперь делать?
Часть ее сознания говорила, что выхода нет и не в ее власти изменить правила игры. Она совершила глупость, влюбившись в него.
Надо быть справедливой — Купер соблюдал свою часть договора. Все поверили, разве что кроме его матери, что они любовники. Но ведь именно об этом она и просила его?
В свою очередь и Ханна должна была сдержать слово. Найдя новую работу, она обязалась вернуть Шкатулку влюбленных ему, и на этом их сделка заканчивалась. Скорее всего, она его больше никогда не увидит.
От этой мысли у нее сжалось горло, а ведь она мечтала никогда с ним не встречаться. Теперь такая возможность казалась ей самым жестоким наказанием. И тут Ханна поняла, почему ей не хотелось принимать предложение о новой работе, почему не хотелось рассказать ему об этом, почему не хотелось ехать на работу в другой штат, почему она медлила. Что уж там притворяться! Она мечтала навсегда остаться с Купером, ей казалось, что Купер не хочет отпускать ее! Эта фантазия, как и любовь к нему, незаметно овладевала ею. Она с головой погрузилась в свое чувство, но придется проснуться… и уехать.
Она знала, что чем быстрее начнет действовать, тем скорее пройдет боль. И все-таки она сомневалась, что все будет решено быстро, хотя бы потому, что ей придется предупредить компанию «Стивенс и Вебстер», за месяц до ухода… Значит… значит, можно еще несколько дней или, может, даже недель быть с ним, а за это время многое может произойти…