– Тогда Моннере забрал вещи старика и обыскал их, – подхватила Амалия. – Нашел квитанцию, но она не привлекла его внимания. Кроме того, увидел письмо до востребования, адресованное в Ниццу. Письмо предназначалось внуку Стефана, но Моннере не знал этого.
– Малле не слишком складно выражал свои мысли, – добавил Папийон. – И Моннере стал подозревать, что это какой-то хитрый шифр. Вдобавок фамилия человека, который должен был забрать письмо, совпадала с той, которая значилась в одном из фальшивых паспортов агента Оберштейна.
– Поэтому Моннере решил, что он на верном пути. Он был горд своим успехом и не собирался ни с кем его делить. Он купил два билета в десятое купе «Золотой стрелы», чтобы ему никто не мешал, и отбыл в Ниццу, рассчитывая на месте привлечь полицию, арестовать того, кто явится за письмом, и узнать, где чертежи. Но еще до того, как он сел на поезд, его выследил Оберштейн.
И тут агенту несказанно повезло. Он увидел меня, более того, понял, что я еду в одном вагоне с Моннере – до которого на самом деле, конечно, мне не было никакого дела. Оберштейн решил использовать это обстоятельство. Если раньше он колебался по поводу того, как поступить с полицейским, то теперь решил убить его, предварительно разузнав все о чертежах, а вину свалить на меня.
Я ехала в одном купе с Мэй, и она случайно разбила флакон духов. Мы открыли окно и перебрались в вагон-ресторан. В это время Оберштейн залез в купе и похитил оттуда мою перчатку, на которой была метка. Ее редкий цвет в два счета позволял установить, чья она. Это была идеальная улика.
В вагоне-ресторане мы неожиданно стали свидетелями сцены между графом Теодором де Мирамон, его женой Матильдой и рыжей женщиной по имени Жоржетта Бриоль. С виду обыкновенный любовный треугольник, и на Мэй их выяснение отношений произвело крайне тягостное впечатление. Она предположила даже, что у графа имеются веские причины, чтобы убить жену. А потом ночью мы услышали крик графини, однако Матильда заверила меня, что ей просто приснился дурной сон.
– Вот, – вмешался Кристиан, – с этого места я прошу вас быть подробнее. Что за крик? Какое отношение он имел к происходящему? И почему, когда вы расспрашивали кондуктора Норвэна, вы уже знали о том, что он должен был увидеть в десятом купе… и не только там? Я имею в виду исчезновение белья, полотенец, отсутствие воды в рукомойнике…
Амалия вздохнула.
– Я скажу, что произошло. Ночью Оберштейн пробрался в десятое купе и застал Пьера Моннере врасплох. Однако полицейский каким-то образом сумел не выдать ему тайну письма до востребования, а направил по неверному пути.
– Моннере всучил ему ключ, который носил при себе по поводу совершенно другого дела, – буркнул Папийон. – Сказал, что он от квартиры в Ницце, а чертежи спрятаны в тайнике под картиной, изображающей женщину в желтой шляпе. Он так убедительно все описывал, что Оберштейн ему поверил.
– Потом Оберштейн его зарезал. – Амалия поморщилась. – Труп лежал, вероятно, на полу, и рядом Оберштейн бросил мою перчатку. И ушел, причем даже не стал закрывать дверь, как я полагаю. Любой, кто случайно заглянул бы туда, неминуемо обнаружил бы тело.
– Погодите-погодите, – встрепенулась Мэй. – То есть если бы графиня де Мирамон…
– Графиня солгала нам, – сказала Амалия. – Что она сказала? Что ей приснился сон. Где она находилась при этом? В коридоре, причем на ней было то же платье, что и в вагоне-ресторане, иными словами, на ночь она не раздевалась. Я допускаю, что она могла задремать, сидя на диване, и ей что-то приснилось. Но если вам что-то снится, вы не станете выскакивать в коридор. Вы просто постараетесь лечь поудобнее или сесть, если уж вы не любите ложиться на ночь в поездах, и все. А графиня находилась именно в коридоре.
– И как же вы это объясняете? – поинтересовалась Кларисса.
– Графиня выходила из купе по самой прозаической, обыкновенной причине, о которой обычно не пишут в романах, – с улыбкой пояснила Амалия. – А когда возвращалась, то случайно открыла десятое купе вместо своего девятого. И сразу же все увидела. Поэтому и кричала. Не так ли, месье комиссар?
– По ее словам, ночью она заснула, – сказал Папийон. – Сквозь сон до нее донеслась какая-то возня за стенкой, но вскоре все стихло. Через некоторое время графиня вышла в туалет, а когда вернулась, то случайно перепутала дверь своего купе и соседнего. Тут вы абсолютно правы.
– Но почему она не подняла тревогу? – вмешался Уолтер.
– Ага! – победно сказала Амалия. – Вот это и есть самый интересный вопрос. В самом деле: почему?
– Испугалась скандала, огласки? – предположил Кристиан. – Или хотела избежать расспросов в полиции?
– О, полно вам, – отозвалась баронесса. – Бояться скандала – после того, что было в вагоне-ресторане? И потом, как бы графиня де Мирамон ни относилась к полиции, ее положение в любом случае делало ее неуязвимой для любых подозрений.
– Тогда я ничего не понимаю, – заявила Кларисса.
– И ладно бы она просто закрыла купе и ушла к себе, – добавил Кристиан. – Но вы ведь намекали, что она избавилась от тела и уничтожила все следы происшедшего! Почему?
– А вы подумайте. Зачем графине де Мирамон так рисковать, избавляясь от тела человека, к гибели которого она совершенно не причастна?
– Значит, она все-таки причастна, – заметил Уолтер.
Амалия откинулась на спинку кресла.
– Я говорила и продолжаю говорить: есть только одна причина, почему графиня поступила именно так. Обнаружение тела в соседнем купе каким-то образом ставило под удар ее саму. Если бы появилась полиция, она бы могла выяснить нечто крайне нежелательное. Догадываетесь, что это?
– Получается, она тоже была шпионкой? – спросила заинтригованная Кларисса.
– Нет, – медленно сказал Уолтер. – Вы хотите сказать, что… графиня тоже кого-то убила?
– Я не знаю, она или ее муж. Суть дела в том, что она решила помочь ему скрыть следы преступления. Мэй, помните тяжелый чемодан, который графиня не пожелала сдавать в багаж и везла с собой, чемодан, о котором она говорила носильщикам в Ницце? Что там могло быть, если ночью она даже не стала переодеваться? Уж явно не платья и не сорочки.
– Боже мой! – ахнула Мэй. – Так она везла… труп?
– Да, – сказала Амалия, – именно так. Матильда с мужем условилась обо всем. Вероятно, он должен был ехать в Ниццу вместе с дамой сердца, и они решили не отказываться от поездки, чтобы не возбуждать лишних подозрений потом, когда обнаружат тело. В вагоне-ресторане она устроила сцену, чтобы пассажиры запомнили, что ее муж находился вместе с рыжей женщиной. Не было никакой нужды в скандале в общественном месте – достаточно подстеречь мужа в соседнем вагоне и выяснить отношения там. Именно эта эффектная театральная сцена прежде всего возбудила мои подозрения. Помнится, граф де Мирамон настолько увлекся, что необдуманно произнес слово «балаган». Это действительно был балаган, но они меня не провели!
– Так, – объявила Кларисса. – Я требую имя! Кто убит? Почему важно, чтобы графа запомнили с рыжей особой?
– А вы еще не поняли? – удивилась Амалия. – Это была Жоржетта Бриоль. Не та, в вагоне-ресторане, а настоящая.
Мэй застыла на месте с раскрытым ртом.
– Но ведь… Мы же видели ее!
– Как заметил граф де Ламбер, все рыжие женщины похожи друг на друга, – сказала Амалия. – В вагоне-ресторане мы видели рыжие волосы, красное платье и накрашенное лицо. Эффектные штрихи продуманной картины. Помнится, Мэй при мне упоминала, что граф де Мирамон произвел на нее впечатление не слишком умного человека. Не удивлюсь, если весь замысел по созданию алиби принадлежит его жене. Она-то явно из другого теста.
– Еще раз, – попросил Кристиан. – Жоржетту Бриоль убили. И…
– Граф случайно убил свою любовницу, когда она объявила ему, что бросает его и возвращается к фальшивомонетчику Руссело, – пояснил Папийон. – Он толкнул ее, она упала, ударилась виском и умерла. Ревнивая жена выследила его в тот день. Матильда намеревалась устроить сцену, а вместо этого увидела совершенно растерянного мужа над трупом. Графине казалось, что она его больше не любит, но именно в тот момент она поняла, что не сможет предать его.
– Еще бы, – хмыкнула Кларисса. – Ведь обладание его секретом давало ей над ним безграничную власть. Уж впоследствии он точно был бы как шелковый.
– Думаю, и это в том числе, – ответил комиссар с улыбкой. – Но когда они стали думать, что делать с телом, сразу же выяснилось, что графу не удастся выйти сухим из воды. Кучер, который подвез его к дому, знал его в лицо. Его видели несколько человек, когда он входил в дом, словом, все складывалось донельзя скверно. И тогда Матильда, как вы правильно решили, госпожа баронесса, решила создать вторую Жоржетту Бриоль.
– И кто сыграл ее роль? – спросил Уолтер.
– Элали Менар. Подруга Матильды по пансиону, сирота, обедневшая… в общем, то, что надо. По ее словам, она подозревала неладное, но ей объяснили, что речь идет о розыгрыше, пообещали большие деньги, и она решила не задавать лишних вопросов.
– Мирамоны с самого начала рассчитывали бросить тело в воду? – спросила Амалия.
– Да, – сказал Папийон, – потому что в нынешних условиях невозможно точно определить дату смерти, если тело долго находилось в воде. На этом и был построен их план. Граф, графиня и «Жоржетта» прибывают в Ниццу. Граф и графиня бросают труп в воду, потом графиня дает «Жоржетте» денег, и та соглашается уехать.
– И графиня ведь вовсе не таилась, когда предлагала деньги! – вырвалось у Кристиана. – То есть она нарочно хотела, чтобы имелись свидетели?
– Конечно. «Жоржета» получает деньги, отправляется на вокзал, покупает билет, а дальше в туалете снимает парик и надевает обычную одежду. Тем временем граф и графиня де Мирамон находятся у всех на виду, то есть у них стопроцентное алиби. А их сообщница садится в купе второго класса и с деньгами уезжает в Париж, но для всех она – Жоржетта Бриоль, которая бесследно исчезла с этими же деньгами.