– Из-за этого всё и заварилось, – ухмыльнулся долговязый Беня. – Девчонки из первой группы срисовали чертёж и передали его подружкам, подружки – родителям, родители – репетиторам… Там такая толпа собралась перед школой! Я своими глазами видел, как чьи-то папаши на заборе чертили круги и ругали Пифагора.
– Одним словом, когда мы запустили последнюю партию, кто-то шустрый из родителей успел сообразить, – подхватил Натан. – И вот эта Эмма… Как её? Арденберг? Аденберг? Ну, не важно! Эта Эмма Аденберг из последней партии – ровно через минуту! – подаёт нам листок с правильным ответом: Р = 10 + 3π. Ну, мы её, конечно, стали допрашивать с пристрастием, как она получила результат? А она даже формулу окружности не знает, а про π думала, что это буква «п». Запуталась, засмущалась, смотрит на нас своими глазищами, как на инквизиторов!.. Мы вежливо так её поблагодарили, объяснили, что к чему, и хотели отправить восвояси. Но вот тут и началось самое интересное! Просто сказка про Золушку!
– Мамаша у неё оказалась бойкая, – пояснил Беня. – Влетела в класс, машет газетой и права качает. А в условиях действительно написано, что «кто получит правильный ответ…».
– Хм… – удивился Мартин. – Но это же элементарная техническая неточность.
– Ага, неточность. А вот папаша её – он юрист, между прочим! – так не думает. И грозит серьёзными неприятностями газете и вообще. И теперь мы не знаем, что делать. Ваше приглашение ей вручили, в газете про неё написали – так что придётся вам на балу танцевать с этой Золушкой!
– Она хоть симпатичная?
– Ммм!.. – Натан покрутил головой и зажмурился. – Ослепнуть можно! Глазищи – во! Ресницы – во! А что в математике ни бум-бум – так это детали.
Мартин переглянулся с Карлом, и оба расхохотались.
– Постой, а как же пари? – вспомнил Карл. – Ты что, всерьёз хочешь уйти из капитанов? Леон наверняка постарается…
Мартин тряхнул головой:
– Там будет видно. Впрочем, мне почему-то кажется, что с Леоном Эмма как-нибудь разберётся сама.
Глава 4Карта с крестом
Стив апатично почеркал мелом по доске, невнятно сформулировал задание и отвернулся от аудитории. За семь дней, прошедших после ограбления, он превратился в тень – в длинную такую тень, с острыми углами и вставшими дыбом волосами. Иногда эта грустная тень влетала в первый попавшийся пустой класс, хватала мел и яростно исписывала доску десятиэтажными уравнениями. Занятия эта тень проводила кое-как или совсем никак, но студенты на Стива смотрели с сочувствием и вели себя тихо.
До полуфинала оставалось всего ничего, напряжение висело в воздухе, и даже беззаботный Бард отставил гитару и засел за учебники.
А вот Арон Кросс, наоборот, расцвёл. На лекциях он сидел со счастливой улыбкой на лице, смотрел в окно и рисовал каракули в тетради по геометрии.
– Я решил сам уйти, – наконец признался он друзьям. – Ну её к чёрту, эту математику! У меня от функций и графиков мозги потекли!
– С ума сошёл!.. Ну, хочешь, я тебе объясню про функции? Там ничего сложного… – растерялась Бекки.
– Нет, я уже решил. И с дядей договорился. Он меня берёт к себе в ученики, в мастерскую.
Они сидели на подоконнике в коридоре и ждали сигнала на самоподготовку.
– Сколько времени зря ухлопал… – неуверенно начал Дон.
– Не зря. Я понял, что это не моё. А то так бы и продолжал колотиться об стенку лбом!
– А может, поучаствуешь? Ты же ничего не теряешь… – попробовала ещё раз Бекки.
Но Арон упрямо помотал головой:
– В деканате уже знают. А сегодня я просто так пришёл – попрощаться. И вот ещё что… Чуть не забыл! – Арон небрежно бросил на подоконник две толстенькие папки с датами: «1865» и «1880». – Здесь все прошлые варианты, есть даже финальные. Мне они ни к чему, а вам пригодятся.
Дон невнимательно пролистал страницы и передал папки Бекки:
– Старьё! Мы с Кевином всё это сто раз прорешали.
Коротыш промолчал. У него тоже был репетитор – не такой модный, как Кевин, но знающий своё дело.
Бекки погладила папку. Эти даты на обложке, выведенные знакомым почерком Гриффина, она узнала сразу.
– Спасибо, Арон, – сказала она, прижав подарок к груди. – Так ты точно решил?
Из соседней аудитории вынырнула утончённая фигура с гитарой за спиной. Бард постоял, покачался на каблуках и по-приятельски улыбнулся Бекки:
– А что это у вас? А, старые варианты…
Из всех математических «братьев» Бард казался ей самым доступным. С ним было легко – почти как с Доном или Коротышом. К математике он относился без фанатизма, проводя свободное время не в библиотеке, а в знаменитом студенческом баре «Кривой угол».
– Готовитесь? Ну-ну… – Бард помахал шарфом и заскользил в сторону декана-та. – А я пошёл регистрироваться.
Коротыш надул щёки:
– Чего это?
– Ты что, не слышал? – удивился Дон. – Замдекана вчера объявил. Про анкету. Ну, номер школы, кто учитель и т. д. Вообще-то они требуют отзыв от учителя, но никто ж не знал!.. Замдекана сказал, что это ничего: они сами разошлют по школам запросы.
– А-а… – Бекки растерянно подёргала себя за мочку уха.
Папка выскользнула из рук, и листы рассыпались по полу.
– Там дел всего на пять минут, – успокоил её Дон. – Напишешь адрес школы и имя твоего математика, только и всего.
– А… а как записать учителя: одну фамилию или имя тоже?
– Ты что, с луны свалился? Конечно, полностью.
– Нет, почему же! – неожиданно заупрямилась Бекки. – Иногда пишут только инициалы. Арон, вот как бы ты написал имя своего учителя? Я не понимаю…
Арон пожал плечами, поднял с пола папку и записал карандашом на обложке: «Артур Фишер. Мужская восьмилетняя школа. Город Выселки».
– А адрес?
– Что – адрес?
– Ну, адрес школы. Как его писать, на той же строчке или в новой графе?
Даже невозмутимый Коротыш недоверчиво хмыкнул:
– Совсем заучился…
– Да у нас там всего одна школа, – объяснил Арон. – Никакого адреса не нужно, так найдут.
Они ещё поговорили о предстоящем полуфинале. Точнее, говорил один Дон – о том, как лучше готовиться и какие у кого шансы. По мнению Дона, шансов ни у кого не было никаких, потому что «это чёрт знает что» и «мы такого не проходили».
– А ты что молчишь, Коротыш? – беспечно спросил Арон Кросс, которого эта тема уже не волновала.
– Угу.
– Что – угу? Ты сам-то надеешься?
– А? – снова невпопад переспросил Коротыш и пошарил во внутреннем кармане лицейской куртки. – Вот, смотрите лучше сюда.
Это была карта. Мятая, потрёпанная, совсем древняя. С полинявшей паутиной ходов и россыпью чисел.
Бекки поднесла листок к глазам. Она сразу поняла, что эта карта здорово отличается от той, которую ей подсунули во время инициации. Вот первая ротонда, и числа правильные, и никакого тупика нет. И тот коридор, по которому она шла наугад, действительно вёл не к вороне, а в запретную зону – в монашеские лабиринты.
– Кажется, вот здесь мне попался скелет. – Она ткнула пальцем в точку на карте. – А потом я побежал… по этому коридору, к другой ротонде.
История со скелетом оказалась вполне прозаической. Посчитав, что одной фальшивой карты недостаточно для испытания новичка, математические «братья» позаимствовали из кабинета анатомии знаменитый СНС – Скелет нерадивого студента. «Братья» собирались на другой же день вернуть его в шкаф безутешного профессора Нурмана, но помешали детективы. Библиотеку на несколько дней закрыли, а скелет обнаружили полицейские во время обыска. Когда Нурман встретился на очной ставке со своим костлявым экспонатом, радости профессора не было границ!
Дон тоже заглянул в карту и присвистнул:
– Откуда это у тебя?
– Дали. Один человек. До послезавтра.
Бекки попыталась по карте определить, где она свернула не туда и как потом вышла в отсек с капсулой. Да, Мартин был прав: без чисел-подсказок она могла проблуждать в этих переходах неделю!
– Так всё-таки, кто тебе её дал?
Коротыш помолчал, подумал, наморщил лоб – одним словом, проделал все свои обычные манипуляции, прежде чем произнести длинную речь, и буркнул:
– Эдик. Ну, тот чудак из библиотеки, из вечерней смены. Который книги коллекционирует. Книгожора.
В детстве его дразнили Книгожорой. Странное прозвище, особенно если учесть, что читал он мало. Вернее, совсем не читал. Книги привлекали его как физические предметы: ещё не зная букв, он подолгу перелистывал страницы пыльных фолиантов, гладил корешки и рассматривал обложки. Книг вокруг было много – слишком много! Они были частью его жизни – привычные, как деревья в лесу, как облака, плывущие над головой…
Книгожора родился в главном книгохранилище Ньютона – в академической библиотеке. Здесь же прошло его детство. Сын старшего библиотекаря, он чувствовал себя хозяином многоярусного книжного лабиринта, в котором даже отец ориентировался при помощи карты.
В семь лет его, как и всех мальчиков из «хороших» семей, отдали в гимназию. Но математику Книгожора невзлюбил. Как и историю, географию, даже литературу. Пришлось родителям забрать его из престижной школы и перевести в обычную, городскую. Но и там, доучившись кое-как до седьмого класса, Книгожора взбунтовался: школа отвлекала его от главного дела жизни – поиска редких книг. Их в библиотеке было много, но они хранились под замками, пронумерованные и недоступные.
Он и сам не заметил, как невинное увлечение превратилось в манию. Запах пыльных страниц приводил его в восторг, а желание обладать перевешивало здравый смысл. Нет, Книгожора не был книжным вором, хотя легко мог бы им стать. За свои сокровища он платил, сколько просили (а просили обычно много!). Жалованья младшего помощника библиотекаря едва хватало, чтобы сводить концы с концами, и Книгожора брался за любой приработок.
Когда умер отец, Книгожору хотели повысить в должности, но у юноши не оказалось склонностей к монотонной работе. Он терял коды книг, не записывал имён посетителей и часто уходил из библиотеки до её закрытия. Его оставили на младшей должности, да и то только в память об отце. Обязанностей у помощника было мало, ответственности никакой, и Книгожора всей душой отдался любимому делу. Он стал завсегдатаем букинистических магазинов и свёл знакомства с известными библиофилами Ньютона.