– Можно попробовать.
– Только не говорите Крюкову о наших договоренностях, – предупредил Валентин Борисович.
«Продаст или нет? Пожалуй, нет. Ему невыгодно. Больше всего он не хочет головной боли с новыми акционерами. Все же продаст – не выдержит. Ладно, не страшно. Главное, чтобы он убедил Крюкова. Ему это сделать проще», – анализировал ситуацию Рюмин, ожидая, что еще может возразить или предложить Дронов.
Но «красный директор», кажется, согласился.
Окончательно.
«При этом раскладе я вроде ничего не теряю. Опять же контроль с моей стороны, а то консультант – мужик прыткий».
Рюмин читал мысли Дронова – «и хочется, и колется». Ему даже стало немного скучно.
Он знал, что сейчас тот подписал себе смертный приговор.
– Я сразу тебя полюбила. С первого взгляда. – Кристина чуть влажной ладонью гладила Максимова по лицу.
Ее глаза напоминали холодную голубизну балтийской воды или зеркальное отражение белорусских болот.
Волосы разметались по подушке. Щеки раскраснелись.
«Как маленькая девочка», – подумал Максимов и нежно поцеловал припухшие губы.
День обещал быть солнечным. Розоватые лучи бросали отблеск на острые каменные башни за окном. Максимов чувствовал себя как во сне – словно он оказался посреди декораций на сцене Большого театра и сейчас зазвучит мелодия «Рассвет над Москвой-рекой». Кристина жила на двадцатом этаже сталинской высотки на Котельнической набережной. От вида на реку и шпилей остроконечных башен перехватывало дыхание.
– Это твоя квартира? – спросил Максимов.
– Моя и отца, но он бывает здесь редко. Я тебе говорила.
– Он что, большой начальник?
– Он мечтал стать большим человеком, но ничего не получилось. Способностей много, не хватило главного.
– А что ты считаешь главным?
– Это не объяснишь. Нужно быть мужиком, воином, не считаться ни с кем и ни с чем, ничего не бояться. Вот в тебе это чувствуется.
– Странно, – удивился Максимов. – А я-то наивно считал себя человеком политкорректным, воспитанным.
– Это только оболочка. Ты жесткий, даже жестокий. Просто тебя еще не разозлили. – Кристина гибко, как кошка, встала с кровати, откинула назад волосы и, слегка покачиваясь, вышла. Дверь была покрашена белой краской, ручка – образец «стиля Советской империи».
Через несколько минут Кристина вернулась посвежевшая. Матовая кожа, никакой косметики. Она еще походила на задорную, совсем юную девчонку.
– Да, я не ответила. Эта квартира досталась нам от деда. Вот он был большим начальником – сталинским наркомом.
– Это многое объясняет, – заметил Максимов, не вставая с кровати.
Он пригрелся в этой уютной квартире – Москва с ее нервотрепкой, непонятками и неразрешимыми проблемами осталась где-то далеко внизу, в другом времени.
– Что объясняет?
– Твой характер! – крикнул Максимов, одним прыжком вскочил с кровати и обнял девушку.
Жан Фурнье только что позавтракал.
Вместо обычных круассанов с вареньем он охотно полакомился блинчиками со свежей густой сметаной и пирожками с малиной.
– Delicieuх[2], – промурлыкал Фурнье и с в знак благодарности кивнул Рюмину.
Они сидели в просторной гостиной поместья Рюмина под Звенигородом и мирно смотрели новости по российскому телевидению. Для обсуждения дел, ради которых Фурнье и прилетел в Москву по вызову Валентина Борисовича, время еще не пришло. Было невыразимо приятно сидеть в светлой, заполненной солнцем комнате. Через витражи высоких – в два этажа – окон виднелись силуэты сосен, запорошенных снегом. Потрескивали дрова в камине, устремленном вверх и похожем на распятие.
«Как в соборе, – подумал Фурнье. – Не хватает только органа и музыки Баха».
На экране премьер-министр, в возрасте, но подтянутый и нарочито сердитый, заходил в обычный продуктовый магазин.
– О чем сюжет? – спросил Фурнье.
– Инфляция бьет все рекорды, особенно возросли цены на продукты питания.
– Да-да, это глобальная проблема! Скоро человечество будет голодать.
– Что это? – спросил премьер, показывая на ценники. Лицо исказилось от удивления и негодования.
– Цены на продукты.
– Я не об этом спрашиваю. Кто это делает? – возмутился премьер.
– Хозяин.
На бедную продавщицу было жалко смотреть.
Она уже пожалела о своей откровенности: «Эх, дура, нужно было молчать – теперь уволят».
Услышав магическое слово «хозяин», глава правительства не нашелся что ответить, удивленно замолчал и вышел из магазина.
«Хозяин» ассоциировался у него только с одним человеком.
– Ха-ха, ваш премьер не знает, что в стране выросли цены, – съязвил Фурнье.
– Знает, конечно. Может, не в полном объеме, но знает.
– Не понимаю. Что значит «не в полном объеме»? Это же конкретные величины. Или он знает, или нет. Странно, – не унимался Фурнье, проявляя вредность характера, столь характерную для французов. – А кто такой «Хозяин»?
Рюмин от неожиданности закашлялся.
– Владелец магазина.
– А почему премьер-министр испугался?
– Он не испугался. Он просто задумался. Ну, понимаешь, Жан, под словом «Хозяин» у нас понимают еще главу государства и вообще лидера, который все решает.
– Он занимается хозяйственной деятельностью?
– Он всем занимается. В общем, это что-то вроде слова «Папа», как в мафии.
– Тогда понятно. У вас же мафия.
– Нет, ты не прав. Я не это хотел сказать. Речь идет о государстве. Это не одно и то же. – Увидев ироничный взгляд Фурнье, Валентин Борисович окончательно запутался и махнул рукой: – Слушай, Жан, ну что ты как ребенок? Все сам прекрасно понимаешь!
Но Фурнье не понимал или делал вид, что не понимает. Приятные ощущения в желудке было необходимо дополнить легким сарказмом. Без этого удовольствие было бы неполным.
– Валентин, а в наших отношениях кто «Папа» или «Хозяин», как вы говорите?
– У нас два хозяина.
– Так не бывает.
– У нас бывает, – настаивал Рюмин.
– Вы только делаете вид. Не может быть двух капитанов на корабле – он обязательно затонет.
– Чего ты хочешь, Жан? – наконец возмутился Рюмин.
– Ясности и логичности.
«Вот сволочь, – подумал Валентин Борисович, – наелся блинов и учит жизни!»
– В нашем тандеме, – увлеченно развивал свою мысль Фурнье, – можно, конечно, применить и схему «двух хозяев», если вы, русские, так ею дорожите. В этом случае я – «финансовый папа», а ты – политический. Я сижу в магазине и устанавливаю цены – а ты приводишь покупателей.
– Не пойдет. Цену и распределение прибылей будем определять вместе. Иначе ты клиентов не увидишь и корабль затонет, не выйдя из порта.
– Тогда перейдем к делу, – предложил Фурнье. – С вами проще договариваться о конкретных делах, чем о логических схемах.
«Знаю я твою логику, барыга чертов».
– Десять процентов акций «Интер-Полюса» меня не интересуют. Это мало. Особенно если будет запрещено продавать акции в течение нескольких лет. Слишком долгосрочный проект – омертвление капитала.
– Прежде всего это не омертвление, а прирост капитала. Уже в следующем году акции будут значительно дороже, а через несколько лет – на порядок. Маржа огромная. Какое же это омертвление? Это – оживление капитала. Пользуйся, пока предлагают.
– Десять процентов мало.
– А кто говорит, что много? Эти акции – только гарантия, что ты не потеряешь свои деньги и в любом случае получишь прибыль. Проект намного амбициознее. Нам нужна вся компания – целиком. Получим компанию и тогда проведем сделку слияния с одним из мировых производителей. Это – создание бизнеса мирового уровня. Но длинная дорога начинается с первого шага, как говорят китайцы. Если ты согласен на покупку десяти процентов акций, тогда обсуждаем дальше. Иначе нет смысла.
Фурнье мог бы заявить, что хочет увидеть весь проект и только тогда сможет обсуждать его отдельные фазы. Но он был опытным предпринимателем и понимал, что сейчас разложить все по этапам не удастся.
Зачем же колебать воздух и тянуть время? Чтобы вымотать партнера, заставить его пойти на уступки, поторговаться?
Но с Рюминым торговаться бессмысленно. Он уже взвесил свое предложение не менее ста раз и распределил роли так, как считает нужным.
Да, «коварный русский» может уступить в деталях, но общего замысла не изменит. Одно дело – говорить множество правильных слов – их никто не сможет оспорить, а другое – заниматься реальным бизнесом. Так зачем же терять время?
И все же Фурнье тянул с ответом – он уже принял решение, но психологически не был готов согласиться сразу. К тому же это подорвало бы «концепцию двух хозяев». Он еще не понял, насколько реальна эта схема, но в любом случае хотел уравновесить растущее влияние Рюмина, поиграть в «сдержки и противовесы», попробовать своего партнера на прочность и устойчивость.
– В принципе меня устраивает твое предложение. – Фурнье начал осторожно нащупывать путь к компромиссу.
«Хватит комедию ломать!» – хотелось крикнуть Рюмину, но он сохранял спокойствие.
– А что сдерживает?
– Тебе удастся уговорить владельцев «Интер-Полюса» продать акции? Они могут не согласиться с ценой.
– Если будут медлить, то цена упадет еще больше. У них сложные проблемы – налоги, таможня.
– Меня удивляет, почему вы еще махинируете, или как это по-русски, с налогами. У вас самые низкие налоги в Европе. Почти по Моисею. Он первый говорил о фиксированной ставке в десять процентов: «...и всякая десятина на земле из семени земли и из плодов дерева принадлежит Господу».
– Не упрощай. У нас мытари очень изобретательные. В Башкирии, например, берут налог на цвет глаз. За карие – шесть копеек, за серые – четыре копейки.
– Не может быть! – изумился Фурнье.
– Ладно, успокойся. Шутка! Это во времена Петра Великого «прибыльщики» в Башкирии придумали такой налог.