— То есть? — не понял я.
— А то, уважаемый, что все необходимые земельные участки были выкуплены и все земельно-правовые споры урегулированы!
Произнеся это, барон дернул за шнурок звонка над своим столом. Вошел секретарь, подтянутый молодой человек нерусского вида.
— Принесите мне папку по владимирскому участку дороги, — распорядился барон.
Через минуту на столе передо мной лежала толстая папка с документами. Штиглиц достал из нее один лист и протянул мне.
— Вот, извольте ознакомиться.
Это была копия купчей крепости. Я пробежался взглядом по строкам, и у меня потемнело в глазах. Черным по белому было написано, что имение Левицких, включая все земли, леса и постройки, было выкуплено у опекуна, действительного статского советника Селищева А. И., за двести сорок тысяч рублей серебром. Покупателем выступало общество ГОРЖД. Сделка была заверена нотариусом и зарегистрирована в палате суда. И все это датировано 1859 годом!
— Двести сорок тысяч… — прошептал я. — Но… этого не может быть! Ольга Александровна, наследница, не получила ни копейки!
— Вполне возможно, — спокойно ответил Штиглиц. — Деньги, как я понимаю, получил опекун. И, скорее всего, уже успел их проиграть в Английском клубе.
— Но это же мошенничество! — воскликнул я. — Сделка незаконна! Селищев был отстранен от опекунства!
— Был отстранен. Но уже после того, как подписал эту бумагу. — Барон постучал пальцем по купчей. — С точки зрения закона, боюсь, здесь все чисто. В момент подписания он был законным представителем. А то, что не передал деньги своим подопечным — это уже другой вопрос, уголовный. Но к сделке он отношения не имеет: земля продана, и, как видите, по весьма приличной цене. Более того, насколько мне известно, постройка моста через Клязьму уже начата! Так что, молодой человек, ваш корабль, увы, затонул задолго до того, как вы встали у его руля!
Я сидел раздавленный, уничтоженный. Все мои планы, все мои интриги, вся моя уверенность — все рухнуло в один миг. Они обошли меня. Опередили. Пока я давал взятки, пока устраивал скандалы в клубах, они просто, тихо и по-деловому, купили все имение. И теперь Ольга и Михаил остались ни с чем. Без дома, без земли, без денег.
Я проиграл. Вчистую.
Выйдя из банка Штиглица на набережную, как во сне я брел, не разбирая дороги, и в голове у меня стоял туман. Все кончено. Ольга и Михаил — нищие. Мои обещания — пустой звук. Мои деньги и связи оказались бесполезны. Я, человек, знавший будущее, проиграл этим провинциальным интриганам.
Я добрел до своей гостиницы, вошел в номер и не раздеваясь рухнул в кресло. И сидел так, наверное, час, тупо глядя в одну точку. Изя, видя мое состояние, тактично молчал, только подливал мне в стакан коньяк.
Мой мозг, привыкший к анализу, к поиску несоответствий, начал работать.
Что-то здесь было не так. Что-то не сходилось.
Я снова и снова прокручивал в голове события последних дней. Разговор со Штиглецем. И разговор с Селищевым в Английском клубе.
Селищев. Вот где была главная загвоздка.
Я вспомнил его. Его наглую, самоуверенную ухмылку. Его циничные слова. «Сто тысяч — и я проиграю дело. Продам решение тому, кто больше заплатит». Он вел себя не как человек, который уже совершил сделку и получил огромные деньги. Нет. Он вел себя как торговец, который стоит за прилавком и набивает цену на свой товар. Он сравнивал предложения: «Французы дают восемьдесят!» Он ждал, кто даст больше.
Но зачем? Зачем ему этот торг, этот спектакль, если имение уже было продано? За двести сорок тысяч! Сумма, которая в два с половиной раза превышала ту, что он вымогал у меня. Это было нелогично. Это было абсурдно.
А если… а если никакой продажи не было? Если купчая, которую мне показал Штиглиц, — это не доказательство сделки, а… инструмент? Инструмент в какой-то другой, более сложной игре?
И тут в моей голове, как вспышка, родилась догадка. Дикая, невероятная, но единственная, которая объясняла все.
Штиглиц не врал мне. Он действительно думал, что имение продано. Его, великого финансиста, просто обманули!
Картина начала проясняться. Французы-концессионеры, или кто-то, кто действовал от их имени, пришли к Штиглицу за кредитом. Они сказали: «Нам нужно двести сорок тысяч, чтобы выкупить имение Левицких, необходимое для строительства дороги. Вот, господин опекун Селищев готов его продать». Штиглиц, видя выгодное дело и не желая вникать в детали, дал им деньги. А они… просто положили эти деньги себе в карман!
А чтобы прикрыть свое мошенничество, состряпали эту самую купчую. И показали ее Штиглицу как доказательство того, что деньги потрачены по назначению. А сами тем временем через Мезенцева и Клюквина продолжали давить на Ольгу, чтобы заставить ее отдать землю почти даром. Идеальная схема! Они получают и деньги, и землю. А Штиглиц остается с носом, с необеспеченным кредитом.
— Изя! — позвал я. — Ты ведь у нас специалист по всяким… финансовым операциям. Скажи мне, такое возможно?
Я изложил ему свою теорию.
— Возможно ли подделать купчую? С подписями, с печатями? Так, чтобы даже такой человек, как Штиглиц, поверил?
Изя слушал, и его глаза хитро блестели.
— Ой-вэй, Курила, ты спрашиваешь у одессита, можно ли подделать бумажку? — усмехнулся он. — Это все равно что спросить у рыбы, можно ли плавать! Конечно можно! Да я в Петербурге знаю пару таких контор, где тебе за одну ночь сделают не то что купчую, а завещание от самого государя-императора! С любыми подписями и печатями. И комар носа не подточит.
— Значит, я прав… — прошептал я.
— Похоже на то, — кивнул Изя. — Эти французы — таки большие мошенники. Они и барона обдурили, и тебя чуть не обвели вокруг пальца.
Эта мысль была настолько ошеломляющей, что я вскочил с кресла.
— Изя! Мы немедленно возвращаемся в Москву!
— В Москву? Но зачем? Мы же только приехали!
— Нужно действовать, Изя! Немедленно!
Глава 22
Глава 22
На следующий день мы вернулись в Москву.
Всю дорогу я мечтал увидеть Ольгу, но, увы, они с Михаилом, к моему глубочайшему сожалению, уже уехали. Жизнь в дорогой московской гостинице была им не по карману, да и в заложенном имении оставалось еще много дел.
Первым делом, едва разместившись в той же гостинице на Тверской, я послал за Плеваком. Мой юный поверенный явился немедленно, как всегда, собранный и аккуратный, с неизменным портфелем в руках.
— Федор Никифорович, — сказал я, не теряя времени на предисловия. — У нас новые, чрезвычайные обстоятельства.
Я рассказал ему о своем визите к Штиглицу, о купчей на двести сорок тысяч. Плевак слушал, и его лицо становилось все серьезнее.
— Двести сорок тысяч… — пробормотал он, когда я закончил. — Невероятно!
— Вопрос сейчас не в сумме, — перебил я. — Вопрос в другом. Мог ли Селищев, будучи опекуном, продать родовое имение Левицких? Вот так просто, без лишних формальностей? Да еще и забрать себе деньги?
Плевак снял очки, протер их чистым платочком, потом снова водрузил на нос и с важным видом посмотрел на меня. Я же в течении этой процедуры места себе не находил, едва сдержавшись, чтобы не заорать: «Да когда же ты закончишь возиться со своими очками и ответишь мне!!»
— Владислав Антонович, — наконец произнес он, и в его голосе прозвучала уверенность профессора, излагающего непреложную истину. — Это абсолютно, категорически невозможно.
— То есть?
— То есть по законам Российской Империи опекун не имеет права отчуждать недвижимое родовое имение своего подопечного. Особенно если подопечный несовершеннолетний. Для этого требуется целая процедура, долгая и почти невыполнимая.
И он начал мне объяснять.
— Поверьте мне, сударь, — закончил он, — получить такое разрешение — все равно что выпросить у дьявола душу обратно. Это случается раз в сто лет. И уж точно не в течение нескольких недель. Позвольте объяснить, опекун категорически не имеет права продать дворянское родовое имение своего подопечного без получения специальной санкции! Это одно из самых строгих и фундаментальных правил российского законодательства! Чтобы это устроить, опекун должен сначала доказать крайнюю и неотвратимую необходимость продажи имения и подать официальное прошение в уездную Дворянскую опеку. Опека по этому обращению должна провести собственное расследование, оценить состояние имения и проверить наличие долгов. Это долгий и тщательный процесс. Если бы уездная опека согласилась с доводами, она передала бы дело на рассмотрение в Губернское правление, возглавляемое губернатором. Но самое главное, — тут в голосе Плевака послышались триумфальные нотки, — для продажи родового, наследственного дворянского имения требуется высочайшее соизволение! Личное разрешение государя императора! Прошение об этом подается через Правительствующий Сенат. А это, скажу я вам, самая сложная, почти непреодолимая инстанция: Сенат всегда очень неохотно давал санкцию на отчуждение дворянских земель!
— Значит… — выдохнул Изя.
— Значит, купчая, которую вам показали, с высокой вероятностью является подложной, — закончил за меня Плевак. — Грубая, наглая фальшивка, состряпанная в расчете на то, что никто не станет проверять.
— Но Штиглиц ей поверил! — воскликнул я.
— Барон Штиглиц — финансист, а не юрист, — пожал плечами Плевак. — Он видит бумагу с печатями и верит ей. К тому же поместье Левицких — лишь одно из нескольких сотен земельных участков, приобретаемых под строительство дороги. А эти мошенники, выманивая у него деньги, на то и рассчитывали!
— Что же нам теперь делать?
— Действовать. — В глазах Плевака зажегся азартный огонек. — Немедленно. Я сегодня же подготовлю от имени сенатора Глебова, как нового законного опекуна, официальный запрос. Телеграмму во Владимир, в губернское правление и в уездную Дворянскую опеку. С одним-единственным вопросом: давалось ли разрешение на продажу имения Левицких?
— И что это нам даст? — удивленно спросил Изя.