— Мы получим официальный документ, — торжествующим тоном ответил Федор Никифорович. — Бумагу, где будет написано, что никакого разрешения не было и быть не могло. И с этой вот бумагой, господа, мы сможем пойти к кому угодно. И к барону Штиглицу. И в полицию. И в суд. С этой бумагой мы сможем не просто защищаться. Мы сможем нападать.
— Отлично! Немедленно сообщите Глебову наш план, — распорядился я, — но только я бы внес в него еще один пункт…
— Какой же? — насторожился Федор Никифорович.
— Пусть сенатор по мере возможности выяснит, при каких обстоятельствах происходило отчуждение и других родовых имений, по которым проходит железная дорога. Почему-то мне думается, что и там все было оформлено не так уж гладко!
— Простите? — нахмурился Плевак.
— Наверняка есть еще пострадавшие, чьи дела по каким-то причинам не получили огласки! А еще нужно, чтобы сенатор Глебов, как опекун и высокопоставленное лицо, сделал официальный запрос в Губернское правление и узнал, осуществляется ли строительство моста через Клязьму в районе имения Левицких в настоящее время. Если мост уже строят — это совершенно незаконно!
— Будет сделано, — кивнул Плевак. — Это очень верный ход. Мы должны собрать все доказательства, чтобы наша позиция в суде была несокрушимой.
Телеграмму отправили в тот же день.
Оставив юридические баталии на моего гениального поверенного, занялся другой, более грязной, но не менее важной работой. Мне нужно было найти Селищева.
Искать его в респектабельных местах вроде Английского клуба было уже бессмысленно. После скандала его оттуда вышвырнули, как паршивого пса. Я понимал, что такой человек, лишившись своего статуса и пребывая в страхе, будет искать утешения на дне. В самых грязных, самых злачных местах Москвы.
Я снова обратился к Изе.
— Изя, мне нужен Селищев. Найди его. Ищи в трактирах, в игорных притонах, в домах терпимости.
Изя вернулся через два дня, брезгливо морщась.
— Ой-вэй, Курила, где я только ни был! В таких гадюшниках, что приличный человек и на версту не подойдет! Но я его нашел.
— Где?
— В борделе. — Изя сплюнул. — В самом гнусном, на Хитровке. У мадам Розы. Он там уже третий день пьет беспробудно, с какими-то девками гуляет. Все деньги, видать, просадил.
В тот же вечер, взяв с собой Степана для подстраховки, я отправился на Хитровку. Это был совсем другой мир. Зловонные, темные переулки, пьяные крики, драки. В воздухе стоял густой, тошнотворный запах сивухи, нечистот и какого-то всеобщего, безнадежного разложения.
Мы без труда нашли дом мадам Розы. Это был грязный, двухэтажный трактир, из окон которого лился тусклый свет и доносились пьяные песни под расстроенную гармошку.
Мы вошли внутрь. Нас окутал смрад перегара, пота и дешевых духов. За грязными, липкими столами сидели пьяные купчики, какие-то мелкие чиновники, мастеровые. Среди них, как хищные птицы, кружили девицы в ярких, безвкусных платьях, с вульгарно накрашенными лицами.
Селищев сидел в дальнем углу, в отдельном кабинете. Он был в непотребном виде. Сюртук расстегнут, лицо багровое, одутловатое. Он был мертвецки пьян. Рядом с ним, хихикая, сидели две девицы и наливали ему водку.
Я знаком велел Титу остаться у входа и подошел к их столу.
— Аристарх Ильич, — сказал я. — Добрый вечер.
Он поднял на меня мутные, ничего не выражающие глаза.
— Ты… ты кто?
— Мы с вами уже встречались. В Английском клубе. Помните?
При упоминании клуба его лицо исказилось.
— Убирайся! — прохрипел он. — Убирайся, пока я…
— Успокойтесь, — сказал я, садясь напротив и жестом отсылая девиц. — Я пришел не ругаться. Я пришел поговорить.
— Не о чем нам говорить!
— Ошибаетесь, — холодно отвечал я. — Я был в Петербурге. Мне показали там купчую на имение Левицких, подписанную вашей рукой. Судя по всему, вы продали поместье за двести сорок тысяч и положили эти деньги в карман. Вот об этом мы и поговорим.
Он тупо уставился мне в лицо, пытаясь сфокусировать взгляд,
и я видел, как постепенно хмель выходит из него, а на смену ему приходит страх.
— Я… я ничего не продавал! — вдруг закричал он, и его голос сорвался на визг. — Клянусь Богом, не продавал!
— А как же купчая на двести сорок тысяч, которую вы подписали? — спросил я.
— Не было никакой купчей! — Он в отчаянии схватился за голову. — Я ничего не подписывал! Они меня обманули! Они обещали сто тысяч, если я проиграю дело! А про продажу и речи не было! Это все они! Французы! Этот их главный, барон!
Он задыхался, его трясло.
— Они меня подставили! Понимаете? Подставили!
Я смотрел на этого жалкого, раздавленного человека и понимал, что он не врет. Он действительно ничего не продавал. Его просто использовали, как пешку, а потом выбросили за ненадобностью.
— Успокойтесь, Аристарх Ильич, — сказал я уже другим, более мягким тоном. — Я вам верю. А теперь послушайте меня: вы угодили в очень скверную историю. Ваша репутация уничтожена, вы на дне. Но, если вы напишете покаянное письмо в Сенат, где расскажете все: и про французов, и про барона, и про Мезенцева, — возможно, я протяну вам руку помощи. У меня есть свои резоны желать, чтобы мошенники из ГОРЖД оказались разоблачены перед самыми высокими инстанциями. Сделайте это, и я помогу вам выбраться из этой грязной истории. А если нет… пеняйте на себя.
Он поднял на меня полные слез и надежды глаза.
— Я… я все расскажу. Все, что знаю. Только спасите меня!
Выглядел он крайне жалко. Преодолевая отвращение, я произнес:
— Тогда, сударь, оставьте этот гнусный притон, идите домой, проспитесь. Затем напишите все по порядку, и пусть поверенный поможет оформить это ходатайством в Сенат. И я помогу вам закрыть долги и даже восстановить честное имя.
— Умоляю, помогите мне! — в пьяных слезах прокричал Селищев и бросился целовать мне руки.
Уже на следующий вечер, удивительно быстро, пришел ответ из Дворянской Опеки.
Плевак вскрыл конверт и протянул мне бланк. Я пробежал его глазами. Текст был типично телеграфным — сухим, казенным, но для меня он звучал как музыка: «НА ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ ТЧК НИКАКИХ РАЗРЕШЕНИЙ НА ПРОДАЖУ ИМЕНИЯ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО ЛЕВИЦКОГО МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА ДВОРЯНСКОЙ ОПЕКОЙ НЕ ВЫДАВАЛОСЬ ТЧК МОСТ СТРОИТСЯ ТЧК ПРЕДВОДИТЕЛЬ ДВОРЯНСТВА ГОРОХОВЕЦКОГО УЕЗДА ВАРЕНЦОВ».
— Ну вот, — сказал Плевак, и на его лице появилась торжествующая улыбка. — Теперь у нас в руках козырной туз.
— Федор Никифорович, — сказал я, — у нас есть все доказательства. Теперь нужно действовать. Судя по всему, эти негодяи пошли напролом!
Я понял, что все наши юридические баталии, все наши жалобы в Сенат могут оказаться бесполезными. Пока мы отвлечемся на составление бумаг, они просто построят этот мост, и тогда уже ничего нельзя будет изменить. Попробуй-ка снести уже построенное сооружение государственной важности!
— Нужно ехать на место, — сказал я. — Немедленно. Я должен остановить их!
Интерлюдия: Москва, XXI век
— Сергей, зайди. — Голос Виктора Алексеевича в телефоне был напряженным.
Я вошел в его огромный, залитый светом кабинет на последнем этаже небоскреба в «Москва-Сити». Он стоял у панорамного окна и смотрел на город.
— Видишь вон ту стройку? — Он показал рукой на расчищенную площадку в центре старого, зеленого района, где уже рыли котлован и забивали сваи. — Гигантский торговый комплекс. «Вавилон», мать его!
И Виктор витиевато выругался, с ненавистью глядя в окно.
— Вижу, — кивнул я. — А что с ним не так?
— А то, что его строят на городской земле, не отведенной под застройку, — зло сказал Виктор. — Строительство идет незаконно благодаря подкупленным чиновникам в префектуре. Я оформляю этот участок под свой объект, а тут — бац, и уже льют бетон!
— Так пусть Юрец подает в суд, — пожал я плечами.
— Подал, — усмехнулся Виктор. — И что? Пока суд да дело, пока будут идти заседания, они уже возведут коробку. Затянуть дело проще простого, сам знаешь. А потом — все. Это же распространенная схема у этих… девелоперов. Сначала незаконно построить, а потом всеми правдами и неправдами через тот же суд или через взятки «узаконить» постройку. Потому что по нашему дурацкому законодательству «земля следует за зданием», а не наоборот. Снести уже построенный комплекс практически невозможно, и они это знают. Распространенная схема…
— И что вы хотите от меня? — спросил я.
— Я хочу, чтобы ты это остановил. — Он посмотрел на меня в упор. — Любым способом. Но чисто. Без криминала. Нам не нужны проблемы с полицией.
Я несколько дней думал, собирал информацию. И придумал.
Через неделю у стройплощадки «Вавилона» вырос палаточный городок. Десятки «возмущенных местных жителей» — в основном нанятые мной за небольшие деньги студенты и пенсионерки — стояли с плакатами «Не дадим уничтожить наш парк!», «Долой точечную застройку!», «Наши дети хотят дышать воздухом, а не выхлопами!».
Мы действовали грамотно. Привлекли прессу, телевидение. Наняли «экологов», которые нашли «чудовищные нарушения природоохранного законодательства». Наши активисты, в основном легкие на подъем московские бабульки, за спинами которых маячили крепкие ребята из спортивных клубов, мирно, но очень настойчиво перекрыли все подъезды к стройплощадке.
— Мы не пропускаем технику, потому что она нарушает экологические нормы! — кричала в телекамеру одна из «активисток», пожилая, бодрая дама, которой я лично платил по пять тысяч в день. — Они уничтожают наш зеленый оазис!
Стройка застопорилась. Каждый день простоя обходился застройщикам в миллионы.
Сначала были попытки перекупить наших активистов. Затем — попытка вести строительство по ночам. Кончилось все грандиозной дракой двух ЧОПов, приездом на место событий прессы и прокурора г. Москвы. В общем, было весело.