Аглая Степановна откинулась на спинку своего резного кресла, ее пальцы с дорогими перстнями — бриллиантами, изумрудами, рубинами — лениво перебирали шелковую кисточку на тяжелой бархатной подушке, лежавшей у нее на коленях.
— Что ж, не буду скрывать, ваш товар меня действительно чрезвычайно интересует. Мой покойный супруг, Иван Лукич, царствие ему небесное, тоже немало занимался золотым промыслом, и в Забайкалье, и я, по мере сил и разумения, стараюсь продолжать его дело. Золото нам нужно, в первую очередь, для торговли с Китаем. Китайцы, как вы, возможно, знаете, очень любят наш сибирский мех, но еще больше они любят наше золото. И за золото они готовы отдавать многое и по самой выгодной цене. Так что, если ваше золото высокой пробы, мы, думаю, сможем договориться. Какова проба вашего металла и каков его, так сказать, объем?
— Золото у нас самое что ни на есть чистое, речное, промытое, без всяких вредных примесей, — заверил я ее. — Проба, я думаю, не ниже девятисотой. А что касается объема… — я сделал небольшую паузу, — то речь идет о нескольких пудах. Если точнее — около пятнадцати пудов.
Аглая Степановна, привыкшая к большим суммам и крупным сделкам, не смогла скрыть своего удивления. Ее брови слегка приподнялись, а в глазах блеснул неподдельный интерес. Пятнадцать пудов золота — это было целое состояние, огромный капитал даже по меркам кяхтинских миллионщиков.
— Пятнадцать пудов… — повторила она задумчиво. — Это весьма… весьма солидно, месье Тарановский. С таким количеством металла можно провернуть очень выгодные операции. Что ж, я готова рассмотреть ваше предложение. Присылайте завтра ко мне вашего доверенного человека с образцами. Мои приказчики оценят качество золота, и тогда мы сможем говорить дальше.
На следующий день Изя Шнеерсон, вместе со мной предстал перед Аглаей Степановной во всем своем блеске. Он принес с собой несколько увесистых кожаных мешочков с нашим золотом — и песком, и небольшими, но тяжелыми самородками. Аглая Степановна в присутствии своего главного приказчика, очень пожилого господина с цепкими, внимательными глазами, и какого-то приглашенного ювелира, похожего на старую, мудрую сову, внимательно осмотрела образцы. В ее присутствии ювелир взвесил золото на маленьких, точных аптекарских весах, потер о какой-то черный камень, капнул странно пахнущей едкой жидкостью.
Лицо Аглаи оставалось непроницаемым, но я, наблюдавший за этой сценой со стороны, видел, как загорались ее глаза при виде этих тяжелых, тускло поблескивающих желтых крупинок и небольших, но увесистых самородков. Торг был долгим и упорным, как и подобает при такой крупной сделке.
Изя, был на высоте. Он с жаром доказывал высочайшее качество нашего золота, приводил какие-то непонятные мне аргументы о котировках на европейских биржах, о спросе на золото в Санкт-Петербурге, о трудностях и опасностях его добычи и еще миллион аргументов.
Аглая Степановна поглядывала на него с уважением, однако не уступала, доказывая, что риски при такой сделке очень велики, что золото это, по сути, контрабандное, не имеющее никаких официальных документов, и что она идет на большой риск, связываясь с нами и с таким «сомнительным» товаром.
В итоге, после нескольких часов напряженных переговоров, перемежавшихся чаепитием и светской болтовней, мы все же сошлись на цене, которая, как мне показалось, устроила обе стороны.
Большую часть нашего золота — около десяти пудов — Аглая Степановна согласилась обменять на векселя которые, по ее словам, можно было легко обналичить в любом крупном городе Сибири, в том числе и в Чите, и на некоторое количество наличных денег — хрустящих новеньких ассигнаций Российской Империи.
Увы, большую сумму наличными она выделить не могла — даже ее финансовые резервы имели свои ограничения.
Впрочем, Верещагина пообещала свести меня с другими купцами, готовыми совершить аналогичные сделки и при этом не задавать лишних вопросов.
— Но учтите, мсье Тарановский, — сказала Аглая Степановна, когда сделка была завершена, деньги пересчитаны и золото перекочевало в ее надежные хранилища, а мы с Изей, усталые, но довольные, уже собирались уходить, — что все это, строго говоря, незаконно. По действующим законам, все добытое золото вы обязаны сдавать в казну, в Горное управление, уплатив при этом немалый налог. А то, что мы с вами сейчас провернули, — она лукаво и чуть заговорщицки улыбнулась, — незаконно и может навлечь на нас обоих большие неприятности, если об этом узнают не те люди. Особенно сейчас, когда власть в Сибири еще не устоялась и каждый чиновник норовит урвать свой кусок. Так что будьте предельно осторожны и держите язык за зубами.
— Я понимаю все риски, Аглая Степановна, — кивнул я. — И безмерно ценю ваше доверие и вашу смелость. Можете быть уверены, с моей стороны никакой огласки не будет.
— А теперь, если позволите, еще один вопрос, уже не деловой, а чисто из женского любопытства, — она внимательно посмотрела на меня своими пронзительными глазами. — Откуда у вас столько золота? И где находится это ваше «богатое место на Амуре», о котором вы так туманно упомянули?
Глава 5
Глава 5
— Наше место… оно, мало известное, но, смею вас заверить, весьма и весьма прибыльное. Мы там, можно сказать, только начали, только прикоснулись к золотой жиле, а золото уже идет рекой. И если правильно организовать дело, поставить оборудование, которое мы как раз и собираемся закупить, нанять достаточное количество рабочих… то можно будет добывать его пудами, десятками пудов в год.
Глаза Аглаи Степановны загорелись неподдельным, почти лихорадочным интересом.
— Десятками пудов в год, говорите? — переспросила она, и в ее голосе прозвучали нотки плохо скрываемого азарта. — Это… это очень интересно, пан Владислав. Это меняет дело. А не думали ли вы, господин Тарановский, о том, чтобы привлечь к вашему перспективному предприятию надежного партнера? С капиталом, со связями, с опытом ведения больших дел? Я, например, могла бы рассмотреть такое предложение. У меня есть и свободные средства, и возможности, которые могли бы оказаться для вас весьма полезными.
Я вновь усмехнулся, на этот раз про себя. Она была настоящим дельцом, думаю там и муж был под стать, пусть из семьи торговцев чаем, а не золотопромышленников, но кто в Сибири не разбирается в золоте? На нее не могло не произвести впечатление то, как мы буквально за полгода на ровном месте добыли чуть ли не пятнадцать пудов золота! Разумеется, перспектива участия в таком сказочно прибыльном предприятии не могла оставить ее равнодушной.
Что же, предложение интересное, его можно обсудить. Но сначала стоило обдумать самому — нужно нам это или нет…
В общем, я решил взять паузу. А чтобы это не выглядело невежливо, надо было перевести разговор в другое русло.
— Аглая Степановна, — начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более проникновенно. — Вы сегодня оказали мне неоценимую услугу, и я безмерно вам благодарен. Но есть еще одно дело, дело совести и человеческого участия, в котором, я смею надеяться, вы также не откажете мне в помощи.
Она удивленно подняла свои тонко вырисованные брови.
— Говорите, Владислав Антонович, не стесняйтесь. Если это в моих силах и не противоречит законам Божьим и человеческим, я всегда рада помочь доброму человеку.
— Дело касается одного из моих самых верных и преданных людей, — продолжал я. — Его зовут Сафар. Мы с ним прошли через многое, и он не раз спасал мне жизнь. У него есть жена, Улэкэн, молодая женщина, которую мы прошлой осенью буквально вырвали из лап бандитов на том берегу Амура. Она… она очень страдает, сударыня. Эти изверги, перед тем как мы ее освободили, подвергли ее страшному, варварскому наказанию. Как это называется у этих дикарей, «подщетинены» пятки.
— «Подщетинены»? — переспросила Аглая Степановна, и на ее лице отразилось недоумение и брезгливость. — Что это за дикость такая? Я слышала о разных азиатских пытках, но о таком…
— Это, сударыня, когда в разрезы на ступнях ног насыпают мелко нарубленный конский волос, — пояснил я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя у самого при воспоминании об этом перехватывало дыхание. — Волос этот врастает в плоть, воспаляется, и каждый шаг причиняет человеку невыносимую, адскую боль. Бедняжка была пленницей китайских бандитов, и проявила строптивость, пытаясь бежать от них. Улэкэн почти не может ходить, она передвигается с трудом, опираясь на палку, и каждый ее шаг — это мука. Сафар места себе не находит от горя, он готов на все, чтобы облегчить ее страдания. Хочеться верить, что здесь мы сможем найти хорошего доктора, искусного хирурга, который смог бы извлечь эту проклятую щетину и вернуть ей возможность нормально ходить и жить без боли. Не могли бы вы, Аглая Степановна, помочь нам найти такого человека? Мы готовы заплатить любые деньги, лишь бы спасти эту несчастную женщину.
Аглая Степановна слушала меня с нескрываемым сочувствием и возмущением. Ее обычно такое властное и уверенное, лицо смягчилось.
— Боже мой, какая нечеловеческая жестокость! — воскликнула она, всплеснув своими изящными, унизанными перстнями руками. — Бедная, бедная девочка! А этот ваш Сафар… какая же это должна быть любовь, если он взял ее, искалеченную, замуж! Конечно, Владислав Антонович, я постараюсь вам помочь всем, чем смогу. У меня есть знакомые среди местных докторов, и я немедленно, сегодня же, пошлю к ним узнать, кто бы мог взяться за такое сложное и необычное дело. Вы очень благородно поступаете, заботясь о своих людях. Это… это делает вам честь.
— Я готов взять такого врача, если он найдется, на постоянную работу на наш прииск, — добавил я, пользуясь случаем. — Обеспечить ему хорошее жалованье, отдельное жилье, все необходимое для работы. Нам очень нужен свой доктор, ведь работа у нас на прииске тяжелая, опасная, да и болезни в тайге всякие случаются. А ближайший фельдшерский пункт — за сотни верст, да и не всегда доберешься!