Я была бы просто счастлива, если бы мальчик находился на свежем воздухе, в прекрасной сельской местности и занимался полевыми работами.
Возможно, мосье Кассиньоль сам скоро напишет прямо Мило, чтоб тот ехал к ним авиньонским автобусом, проходящим через Шато-Ренар; но, быть может, он напишет сначала чадам Тирар. В любом случае я вынуждена, дорогая подруга, опять прибегнуть к вашей любезности, а также и Одиберов: пусть Мило столуется у Вас до тех пор, пока не решится вопрос о его отъезде из Марселя.
Полагаю, что дело это лишь нескольких дней. Само собой разумеется, я возмещу Вам убытки, если не за причиненное беспокойство, то хотя бы за понесенные расходы. Я посылаю Вам пока сто франков, которые вы поделите с мадам Одибер. Я знаю, что у Мило нет денег на карманные расходы, но единственное, что сейчас я могу сделать, — выслать эту сумму на питание.
Передайте мадам Одибер, что я напишу ей, сообщите о моем письме и поцелуйте ее за меня, а также и детей. От всего сердца благодарю всех и, в частности, Вас и мосье Сольеса.
Ваша подруга Ирма Лепре.
ГЛАВА XXV
В маленьком сердечном письме тетка писала Мило, как ей хотелось бы пожить вместе с ним в Касабланке, в этом большом, новом и нарядном городе, где много таких же красивых магазинов и кафе, что и на улице Канебьер.
Она уверяла его, что в Шато-Ренаре ему будет совсем не плохо и что там у него найдется товарищ такого же возраста.
А поскольку Мило все равно нужно подыскивать себе какую-нибудь работу, то она будет намного спокойнее, зная, что он находится на ферме Кассиньолей, а не шатается в толпе босяков в порту. Она надеялась, что в Марселе ему понравилось у Сольесов и Одиберов, и советовала прислушиваться к их мнению, помогать им по силе возможности в домашних делах и быть осторожным, когда он ходит по Марселю один.
— Вот видишь, эта неизвестная мадам Тирар нашла для тебя вполне подходящее место! — сказала мадам Сольес, когда Мило прочитал оба письма. — Теперь ты, очевидно, уедешь в деревню. Это тебя устраивает? Ты доволен?
— Да… — неуверенно протянул Мило, — да, если эти люди такие же добрые, как и вы!
— Мы будем жалеть о тебе, малыш. Если бы речь шла только о каких-то двух неделях, я бы оставила тебя у себя. Кстати, мне не хочется, чтоб мадам Лепре посылала деньги… Мы, конечно, люди небогатые, да и зрение у мужа стало не ахти какое, чтоб выполнять всю полученную работу одному, по, в конце концов, мы живем вполне сносно, а когда в семье два человека, то найдется местечко и для третьего. И пока ты будешь ходить по моим поручениям, я могу заниматься шитьем… Мне неловко, что твоя тетя послала эти сто франков. Однако я не отказываюсь от них; главное сейчас — убедить мадам Одибер взять свою долю. Она женщина работящая, хозяйство свое ведет аккуратно, но с двумя детьми ей приходится туговато… Я-то уж знаю…
Мадам Сольес тараторила не переставая и, как обычно, перескакивала с одного на другое.
— Шато-Ренар, — продолжала она, — край богатый. Земли там плодородные и орошаются маленькими каналами, которые идут прямо от Дюранса. Все овощи, которые ты видишь здесь на рынке, доставляют именно из этих мест, а еще из соседнего Барбантана. Фермеры в Шато-Ренаре посылают овощи и в Париж, и даже в Англию. Выращивают они цветную капусту, разные салаты, зеленый горошек и крысовник.
— Крысовник? Что это такое? — удивился Мило.
— Это новый сорт картошки, — объяснила старуха. — Она круглая, большая, с одного конца остроконечная и по форме немного похожа на крысу.
— Мне кажется, что в Шато-Ренаре мне понравится, — помолчав, сказал Мило. — Если я немножко заработаю там денег, то прикачу к вам в гости на автобусе.
Он уже представлял себе, как запрягает лошадь и везет на рынок в Шато-Ренаре полную повозку салата и цветной капусты. Он уже видел, как вскапывает черную тучную землю и среди грядок лука-порея вырывает сорняки, как делал раньше по воскресеньям в Руане, когда отправлялся на огород семейства Бланше… И его вдруг охватило неудержимое желание трудиться или, по крайней мере, устроиться так, чтоб не быть никому в тягость.
«Если бы тетушка была богата, — размышлял он, — она бы оплатила мое трехмесячное пребывание у Сольесов и Одиберов, и я бы занимался сущими пустяками: ходил на рынок вместо мадам Сольес, помогал мадам Одибер мыть посуду и выполнял какие-нибудь мелочи по хозяйству. Но у тетушки очень мало денег. Одиберы сами едва сводят концы с концами, а Сольесы в их возрасте тоже много не заработают».
Неожиданно он понял, что и в Марселе, и в Касабланке приходится немало тратиться на него.
«Если бы мне удалось за оставшиеся дни немножко заработать, я бы пожил здесь еще, — мечтал Мило. — Ходил бы питаться в ресторан. Там я мог бы есть даже два или три раза в день: ведь у меня сохранились целые пятьдесят франков. Существуют же здесь дешевые рестораны! Но как объяснить это мадам Одибер?»
Он решил, что подумает об этом и постарается помогать им еще больше.
ГЛАВА XXVI
Огорченный Мило ковылял по площади Ланш. С ним только что приключилось несчастье: вытирая посуду у мадам Одибер, он разбил тарелку.
Обычно после завтрака мосье Одибер отправлялся на работу и по пути провожал детей в школу. Мадам Одибер и Мило оставались в маленькой солнечной кухоньке и принимались за посуду. Стоя у миски с горячей водой, мадам Одибер ловко и быстро мыла тарелки и еще дымящиеся ставила их на маленький столик, накрытый белой клеенкой. Мило вытирал их с таким усердием, что сдвигал брови и высовывал язык. Нельзя же было отстать от мадам Одибер!
На какое-то мгновение он поднял голову и через открытое окно взглянул на старую крышу, раскрашенную, словно луковица. Мило всегда любил разглядывать черепицы этой крыши — недаром они напоминали ему поджаренные, хрустящие сладкие пирожки. Как раз в эту минуту он вытирал маленькую белую, с голубыми цветочками фарфоровую тарелку; промокшее полотенце туго скользило по тарелке. И вдруг… тарелка вырвалась из рук, упала на кафельный пол и вдребезги разбилась.
— Моя любимая тарелка! — огорченно охнула мадам Одибер. — Я так ею дорожила! Она ведь досталась мне от бабушки, а другой у меня нет!
Во время завтрака на эту тарелочку обычно клали тертый сыр, которым каждый посыпал себе пирожок.
Растерявшийся Мило забормотал извинения, но потом, разозлившись на себя, угрюмо выдавил, что возместит стоимость тарелки.
Легонько стукнув его по затылку, мадам Одибер сказала:
— Не смей этого делать, Мило. Больше о ней не думай. Иди-ка лучше погуляй.
Итак, расстроенный и ко всему безразличный, Мило пересек площадь Ланш. Он намеревался добраться до улицы Канебьер, зайти в большой магазин и поискать тарелку, которая бы с успехом заменила разбитую.
Но он упрекал себя в том, что ушел надувшись, не проронив ни слова. А ведь так хотелось покаяться и признаться мадам Одибер о своем огорчении!
Спускаясь к Отель-Дьё по улице, еще кишевшей торговцами, он случайно зацепил корзинку с букетиками фиалок и, не обращая внимания, прошел мимо. Но не успел он отойти, как налетевший порыв ветра дохнул ему в лицо запахом цветов, и в ту же минуту зазвенел голос цветочницы:
— Фиалки! Фиалки!
Он остановился, обернулся и при виде этих скромных упругих букетиков, окруженных воротничком из листьев, лицо его прояснилось. Да, решено! Сейчас он возьмет букетик для мадам Одибер, а после пойдет искать тарелку!
Через три минуты он уже ворвался в парадное, взлетел на второй этаж и там, на лестничной площадке, нежданно-негаданно, столкнулся нос к носу с мадам Сольес, которая возвращалась к себе. Увидев букет, старушка решила, что предназначен он ей. Улыбаясь и протянув руку, она воскликнула:
— О, до чего же они прелестны!
— Это для мадам Одибер! — поспешно, ни о чем не думая, воскликнул Мило, но тут же спохватился и попытался объяснить, что произошло.
Но мадам Сольес уже переступила порог своей комнаты и, закрывая дверь, просто сказала:
— А… ну хорошо.
Мило совсем расстроился. Ну как же он не подумал заранее: нужно было купить и другой букетик, для мадам Сольес! Ведь теперь она, наверно, здорово обиделась! Он сейчас же сбегает за вторым. Ну и дурак же он: неужели не мог еще раньше подарить этим добрым женщинам по нескольку цветков, не дожидаясь, пока разобьет тарелку?
Размышляя об этом, Мило поднялся на третий этаж и оказался у двери мадам Одибер. Он постучал. Ему никто не ответил. Тогда он вспомнил, что мадам Одибер собиралась идти стирать белье. Но кому и где — этого Мило не знал. Значит, она уже ушла!
Понурившись, Мило двинулся вниз, но на втором этаже задержался и решился зайти к мадам Сольес.
— Значит, мадам Одибер ты не застал? — спросила она Мило.
Старая женщина вроде бы не сердилась, а если даже и сердилась, виду не показала.
— Не застал, — вздохнул Мило, — она ушла. Если можно, я оставлю ее букетик здесь, а сам побегу куплю другой для вас, мадам Сольес. Я так и хотел сделать. Но мне хотелось преподнести цветы сначала мадам Одибер, чтобы утешить ее — ведь я нынче разбил ее любимую тарелку!
Горло у Мило сжало.
— Я хотел вам все объяснить… — продолжал он. — Вот… А теперь сбегаю на улицу — цветочница в двух шагах от дома.
И он уже взялся за ручку двери, но мадам Сольес остановила его.
— Подожди! — крикнула она ему. — Иди сюда, я поцелую тебя, ты хороший паренек. Но не думай, что я завистлива! Просто мне было грустно, что ты не подумал и обо мне…
ГЛАВА XXVII
После приезда в Марсель Мило очень часто бродил по городу. Он пешком взбирался к Нотр-Дам де ла Гард, разгуливал по великолепным садам Фаро, которые высились над Старым портом и откуда хорошо было видно, как подходят и уходят суда; он посетил зоологический сад и даже побывал в картинной галерее дворца Лоншан.
Однажды в воскресенье вместе с Одиберами он поехал на трамвае до Корниша — приморской дороги, идущей вдоль берега моря. Это была ни с чем не сравнимая прогулка. По дороге то и дело попадались маленькие ресторанчики, пристроившиеся на площадках в скалистых бухточках, а в самих бухточках шныряло множество моторных лодок, оставлявших радужные бензиновые пятна на синей, глубокой воде. Встречались здесь и этакие миниатюрные порты, кабины для купания, еще пустынные в это время года… Они даже наткнулись на пустой пляж, где Мило пока