Когда стрелка часов подбиралась к девяти, хозяйка уже не говорила ему, чтоб он заканчивал работу. И ему приходилось самому спрашивать:
— Мадам, уже девять часов, я могу идти?
— Хорошо, иди, — бросала с раздражением мадам Сириль.
Мило казалось, что он унижается, выклянчивая свободу, на которую он имеет полное право. Прощаясь, ему так и хотелось заявить хозяйке: «Больше вы не увидите меня. Хватит! Поищите другого, который бы согласился работать десять часов за пять франков!»
Но сказать так он не осмеливался и в глубине души не хотел расстаться с этим пусть даже плохим местом. Ведь он же поклялся держаться до конца! И, уходя из ресторана, он пытался как то скрасить свое далеко не завидное положение.
«Правда, я получаю только пять франков в день, — размышлял он, — но зато я сыт. Конечно, хозяевам нетрудно прокормить меня разными остатками, но если бы мне пришлось платить за еду, то это обошлось бы мне не меньше десяти франков в день. Значит, я зарабатываю примерно пятнадцать франков.
Моя работа ужасно скучна, тягостна и тяжела, но ведь она по плечу любому глупцу, а во всех этих местах платят сначала очень мало. Самое главное — что я добился своей цели: я никому ничем не обязан».
После таких размышлений он шагал веселее и даже с удовольствием приглядывался к тому, что происходило на улицах. Но стоило ему вдруг вспомнить о каком-нибудь выговоре, сделанном хозяином, или помечтать о прогулке в сады Фаро, где среди ветвей проглядывало голубое море, как его охватывало отчаяние и возмущение.
«Эх, если бы тетушка не уехала в Марокко! — вздыхал он. — Если бы я нашел место юнги! Сколько же дней придется мне вытирать посуду! Не надо мне этих пяти франков. Лучше бы отработать те часы, которые бы покрыли расходы на питание, и все!»
Только на улице Эвеше Мило обретал некоторое утешение. Только там волновались из-за него, видя, что он приходит домой подавленный и усталый; только там поддерживали его угосающее мужество; только там мадам Сольес осыпала его нежностями.
Юлия, поступившая в ресторан «Форж» незадолго до Мило, тоже казалась измотанной и похудевшей. Мадам Одибер сразу заметила это; знала она и то, что Мило работает слишком много и мало получает.
Не раз обе женщины уговаривали Мило расстаться с этим местом. Такое предложение на минуту подбадривало его, но… он протестовал:
— Нет! Если будет еще труднее, тогда я уйду. Но пока я вполне могу работать!
В четверг Мило, вернувшись домой еще мрачнее, чем обычно, получил письмо от мосье Кассиньоля. Тот извещал, что будет ждать его в следующий вторник. Всю усталость у Мило словно рукой сняло. Он чуть не заплясал от радости, но, вспомнив о Сольесах и Одиберах, с которыми он только что расстался, вовремя удержался. Он решил, что доработает в ресторане до конца недели, а воскресенье и понедельник проведет вместе со своими друзьями.
ГЛАВА XLVIII
— Я должен вас предупредить, мосье, что завтра я ухожу от вас, — робко проговорил Мило, повязывая фартук.
Мосье Сириль перестал резать толстые куски сыра.
— Как ты сказал? Ты уходишь завтра?
— Да, завтра… Значит, завтра я отработаю у вас полный день. Потом я уеду в Шато-Ренар. Я получил письмо… Вы же хорошо помните, что мадам Одибер предупреждала вас, что работаю я у вас временно…
— Временно — это верно, но я думал, что ты побудешь у нас два-три месяца! Если б я знал, что речь идет о каких-то двенадцати днях, я бы вообще не взял тебя или сразу же подыскал замену. А ты теперь все узнал и уходишь… Да еще предупреждаешь меня только накануне!
— Я все узнал в первый же день, — возразил Мило. — Перетирать посуду — дело нехитрое. Но если я предупредил вас только сегодня, значит, не мог сделать этого раньше.
— Когда же ты уезжаешь в Шато-Ренар?
— Во вторник.
— Как — во вторник! — воскликнул хозяин. — Значит, тебе плевать, что ты ставишь нас в дурацкое положение? Тогда возьми себе воскресенье, коли так тебе приспичило, но выходи на работу в понедельник. Надо же нам как-то вывернуться!
— Извините, — сказал Мило, — но понедельник мне самому нужен.
— Ну нет, голубчик, в понедельник ты придешь! — настаивал рассерженный хозяин. — Впрочем, я рассчитаюсь с тобой только в понедельник вечером. Ты должен был предупредить меня о своем отъезде заранее. В принципе — за восемь дней.
— Нет, хозяин, в понедельник я не приду, — глухо повторил Мило. — Мадам Сольес сказала мне, чтоб я ушел от вас завтра вечером, и я так и сделаю.
Юлия, работавшая в зале и слышавшая весь разговор, с каким-то ожесточением вмешалась в эту неожиданную перепалку:
— Мосье Сириль, это я привела Мило к вам и вам же говорила, что он, очевидно, уедет в Шато-Ренар. Поэтому-то вы и взяли его на полный день. Если бы вы приняли его на работу на месяц, то он действительно должен был бы известить вас за восемь дней. Я понимаю, что вам хочется оставить его еще на несколько дней — ведь вам надо побыстрее подыскать дешевую замену. Но я предупреждаю, что, если вы не рассчитаетесь с ним завтра вечером, я тоже ухожу от вас.
При этих словах хозяйка не замедлила появиться в зале. Она тотчас же поняла, что попытка мужа бесцельна и даже опасна. Если он задержит Мило на лишний день, он рискует потерять и Юлию.
— Пусть убирается завтра! — завизжала она. — Обойдемся как-нибудь и без него!
— Мадам, — отчеканила Юлия, — при желании вы можете за сутки найти десяток мойщиков! Стоит только обратиться в профсоюзную контору по найму. Вам даже не надо беспокоиться: просто позвоните по телефону.
— Вы можете оставить при себе свои советы! Лучше накрывайте на столы.
И мадам Сириль удалилась на кухню, раздраженно ворча:
— Мойщик из профсоюза? Еще бы! Ну да, нам говорили об этом! Двадцать франков в день!
Тереза, раскладывавшая закуски на маленькие тарелочки — сардину и четыре маслины, — услышала слова хозяйки и отвернулась в сторону, прыснув от смеха.
Мило решительно схватил стопку тарелок и расставил их на столах. Сдерживая слезы, он громко сопел. Его расстроили не попреки хозяина, а благородное вмешательство Юлии.
— Спасибо, Юлия! — шепнул он, проходя мимо нее. — Из-за меня вы могли вылететь с работы!
— О, я знаю, — так же тихо ответила она. — Какая разница: чуть раньше или чуть позже!..
ГЛАВА XLIX
Итак, в ресторане «Форж» вскоре установилась обычная деловая атмосфера, и хозяева больше не говорили с Мило об его уходе. Мальчику даже показалось, что они нарочно не трогают его и только искоса поглядывают на него, будто проверяя: не бездельничает ли он. Но в этот день Мило из гордости был просто безупречен. Сидя за столом, он то и дело вскакивал, заранее предупреждая просьбы или приказания присутствующих. Больше того, ему казалось, будто он сам великодушно оказывает услугу хозяевам, не ожидая их распоряжений.
Тем не менее за завтраком опять разговорились на ту же тему: как и кем можно побыстрее заменить Мило. Хозяйка спросила у Анжелы, не может ли она рекомендовать кого-нибудь взамен Мило. Анжела сказала, что у нее есть на примете женщина, которая может приходить после полудня, но за час ей придется платить два франка и пятьдесят сантимов.
— Два франка и пятьдесят сантимов в час за уборку посуды! — поразился хозяин.
— А разве это дорого? — возразила Анжела, подмигивая Мило.
— Ну конечно, не дорого! — буркнул мальчик.
Хозяйка, взглянув на него, круто перевела разговор на другое.
В субботу утром, зайдя к Сольесам выпить чашку кофе с молоком, Мило так и светился радостью:
— Последний день, — напевал он, — последний день торчать на кухне, возиться с грязной посудой и чистить старую картошку!
— Но ведь скоро ты снова будешь ее собирать, дружок, — заметил папаша Сольес. — Правда, на солнышке, а не при свете электрической лампочки.
Мило отправился на работу с легким сердцем. «До чего же здорово, что нынче — последний день!» — повторял он про себя.
Но он ошибся: этот последний день почему-то был окрашен грустью. Всего только двенадцать дней работает он в ресторане «Форж», а кажется, будто провел здесь долгие месяцы, будто у него выпал целый кусок жизни и он все такой же безропотный Мило, неспособный вырваться из этой зловонной кухни.
Вот так же случается с освобожденными узниками, когда они со слезами на глазах смотрят на стены тюрьмы, которую только что покинули. Конечно, их волнуют не эти тюремные стены, но перенесенные там страдания.
В субботу посетителей было намного меньше, чем в обычные дни, ибо у многих рабочих был укороченный день и завтракали они уже не в ресторане, а дома.
Поэтому, перетирая посуду и посвистывая, Мило не торопился и даже принялся рассуждать: «Все-таки я доволен. И чтобы понять это, надо вообразить одно: вдруг мне бы пришлось провести здесь еще две недели! Брр!..»
А Анжела неожиданно вздохнула и сказала ему:
— Эх, повезло тебе, Мило, что ты едешь в деревню, на свежий воздух! Я мечтала об этом всю жизнь.
Тогда-то Мило и понял, почему его грызет тоскливое чувство.
«Я уезжаю в Шато-Ренар, — подумал он, — а Анжела останется в четырех стенах этой кухни, куда никогда не заглядывает солнце. И рядом с ней появится какой-нибудь новый человек, который будет день-деньской перетирать посуду… Хорошо бы взорвать эту кухню, прежде чем уехать!..»
Увы! Мило прекрасно знал, что многие и многие люди согласились бы занять его место в этой надоевшей ему харчевне, чтоб хоть как-то прокормиться.
— А если я узнаю в Шато-Ренаре, что там найдется местечко и для вас? — спросил он у Анжелы.
— Ты очень добрый мальчик, — улыбнулась она, — но я здесь не одна. У меня трое детей, двое старших работают, а младшая дочка еще ходит в школу. Не могу же я оставить их на произвол судьбы.
За обедом Мило почти ничего не ел. Теперь он считал оставшиеся минуты. Последний час показался ему бесконечно долгим. И все-таки он оставался в ресторане до без четверти девять. Ему хотелось доказать хозяевам, что он не мелочится. Они же делали вид, будто не замечают его.