и… и вдруг ему показалось, что он никак не может обойтись без такой ручки.
— А у меня самописки нет, — вздохнул он. — Эх, если бы я подумал о ней в Арле! Мне тоже нужно бы такую… Сколько она стоит?
— Хорошая авторучка, как моя, стоит довольно дорого, — ответил Мило.
— Неважно, все равно она у меня будет! Обязательно куплю! Если в Шато-Ренаре таких ручек нет, смотаюсь завтра утром в Авиньон. А может, продашь мне свою, если знаешь цену?
— Нет, не продам, — сказал Мило. — Это подарок, да и мне она самому нужна.
— Мне тоже… Ну, как хочешь, береги ее на здоровье, а у меня будет почище твоей, понял? Может, закуришь? Это английский табачок, в Шато-Ренаре днем с огнем такого не сыщешь.
— Я не курю, — отказался Мило. — Один раз попробовал, да меня стошнило.
Адриан презрительно усмехнулся и закурил сигарету.
— Курить мне запрещают. Поэтому при родителях я стараюсь не курить… Глянь, какая у меня хорошая зажигалка! Новейшая конструкция: можно зажигать на ветру. Тетка раскошелилась… А это что такое?
Адриан осмотрел шалаш, постоял в нем, посидел, полежал.
— Что ж, совсем неплохо, — заявил он. — Только надо его расширить! Принести сюда побольше сена, скамейку, а сверху прикрыть мешками. Тогда можно сюда приходить после завтрака и преспокойненько выкуривать сигаретку.
ГЛАВА LXIII
Адриан не обратил ни малейшего внимания на то, что родители совершенно равнодушны к Мило. Он искренне радовался, что в Марсигане объявился новый, немного младше его, батрак, с которым можно было подружиться и перед которым совсем нетрудно проявить свою капризную деспотическую натуру.
Уже через несколько дней Мило убедился, что его одиночеству и спокойствию, которыми он прежде наслаждался даже во время работы, пришел конец.
Неугомонный и своенравный, Адриан то и дело старался подбить его на бесконечные проделки, которые, мгновенно зарождаясь в его голове, тотчас же приводились в исполнение.
За столом он все время болтал с Мило. Разговаривал он с ним дружески, но в тоне его сквозила властность и обидная снисходительность, которые всегда восхищали его мать.
— Не уходи, Мило, — говаривал он, когда мальчик вылезал из-за стола. — Ты мне нужен. Подержишь велосипед, пока я вычищу передачу.
Или например:
— Мило, пойдем играть в шары, я даю тебе пятнадцать очков форы.
— Мило, возьми лейку с водой и принеси в сарай. Я затоплю там мышиную нору.
— Мило, я пойду достану мяч, который закатился в водосточную трубу на крыше, а ты подержишь мне лестницу.
Днем Адриан работал вместе со всеми, но работу он подбирал по своему вкусу.
Если, например, нагружали подводу овощами, он держал под уздцы лошадь. Если копали картошку, он довольствовался тем, что несколькими ударами мотыги вырывал клубень, а выбирать и собирать картошку приходилось Мило. Ну, а если изредка и выпадала ему трудная работа, то делал он ее лишь из тщеславия.
— Давай спорить, что ты не поднимешь эту корзину с морковкой, — предлагал он Мило.
Мило поднимал.
— Да, но ты не донесешь ее до тележки.
— Ты и сам не донесешь!
— Это я-то? Ух, бедняжечка! Смотри!
И здоровенный, раскрасневшийся, задыхающийся мальчишка с трудом тащил корзину.
— Адриан! — кричала ему мать. — Ты совсем с ума сошел! Не смей надрываться! Мило, помоги ему! Чего ты смотришь?
— Но он же сам захотел… — И Мило бросался к ручке корзины.
— Отойди прочь! — рычал на него Адриан. — Я же сказал тебе, что донесу! Я таскал еще и потяжелее!
Упоенный своим подвигом, он потом отдыхал до конца работы и, чтобы не скучать, перебрасывал маленькие морковки через стену кипарисов.
Сначала Мило нравилось быть в компании с Адрианом. Несмотря на хозяйские замашки, он невольно помогал Мило обрести давно забытые радости: например, поиграть или о чем-нибудь поговорить.
Больше того, временами, забывая о некоторых неприятных сторонах характера Адриана, Мило тешил себя мыслью, будто он нашел настоящего друга.
Адриан одолжил ему свой старый, но все еще хороший велосипед: одолжил, конечно, не от щедрости, а чтобы побыстрее получать журналы, которые привозил Мило из Шато-Ренара. Мило то и дело любовался этим временным подарком, наводил на него лоск, а по утрам, когда весь дом все еще спал, весело катил по дороге. Подобное удовольствие испытывал он только в Руане, когда мамаша Тэсто брала для него напрокат велосипед.
Но, поскольку совместная жизнь все теснее и теснее сближала мальчиков, эгоизм и неумное тщеславие Адриана расцвели пышным цветом.
Мило пришлось начисто отказаться от дорогого его сердцу шалаша. Адриан действительно расширил его и благоустроил, но приходил туда только покурить да поиграть в карты с соседскими мальчишками.
И даже тогда, когда шалаш был в полном его распоряжении, Мило уже никогда не хотелось побывать в нем.
Адриан съездил в Авиньон за авторучкой.
— Она тебе не нужна, — заявил ему накануне отец.
— Может, еще нужней, чем Мило!
— Купи же сыну ручку! — вмешалась мадам Кассиньоль. — Пусть у него будет собственная авторучка, он напишет ею письмо дяде.
И на покупку ее Адриан получил десять франков от отца, десять — от матери, десять — от бабки.
— Если она стоит дороже, добавлю своих, — заявил Адриан, у которого всегда водились карманные деньги.
Вернулся он с прекрасной авторучкой, и Мило первый же восхитился ею.
— Она стоит в десять раз дороже, чем твоя, — похвалился Адриан, — у нее золотое перо.
— У меня тоже золотое, — тихо промолвил Мило.
— Вряд ли! У тебя небось просто позолоченное.
Конечно, Мило мог бы показать ему свое перо с надписью: «Золото, 18 проба». Но при виде надутого от тщеславия лица Адриана его вдруг охватило неудержимое желание: не иметь ничего общего с ним, ни в чем не походить на него.
— Может, и позолоченное, — сказал он, безразлично пожав плечами.
ГЛАВА LXIV
Прошло уже больше месяца, как Мило живет в Марсигане. Он часто ссорится с Адрианом: то не желает подчиняться его сумасбродным фантазиям, то возмущается его придирками и подковырками.
Когда он жалуется мадам Кассиньоль, она отчитывает иногда сына, но при этом обзывает Мило доносчиком.
— Адриану вообще не следовало бы с тобой играть, — заявляет она ему.
Мальчик не осмеливается сказать ей, что играет он с ее Адрианом скорее по обязанности, чем из удовольствия.
Кассиньоль же вообще не обращает никакого внимания на их ссоры, а может, просто не хочет обвинять в них сына. Он ограничивается только тем, что пожимает плечами или приговаривает: «Ну хватит, хватит!» — таким ворчливым топом, будто призывает к миру и согласию. Но он доволен работой Мило. Недаром он написал об этом тетушке Ирме и ее подруге.
Однажды вечером, когда Мило клал сено в ясли Мутону, хозяин подошел к мальчику и протянул ему две бумажки по сто франков, сказав при этом:
— Ты здесь уже месяц. Положи деньги в карман.
Мило, покраснев от удовольствия, поблагодарил Кассиньоля.
— Что ж, ты их заработал, только и всего, — добавил хозяин и ушел.
Как-то раз Мило пристроился во дворе перед дубовой колодой. Он резал и подравнивал садовым ножом трехметровые стебли камыша, которые обычно служили подпорками для саженцев томата. Мило жаль было эти превосходные камышовые удочки, которые приходилось так безжалостно кромсать. Подносил ему стебли Адриан, выбирая их в самых удобных местах шалаша, где они стояли целыми охапками.
Заготовленный камыш у Мило скоро кончился, а Адриан, отправившийся за новой порцией, почему-то не появлялся, хотя прошло уже минут пятнадцать. Вдруг он ворвался во двор и бросился к колонке. В руках у него ничего не было.
— Мило, — закричал он, — давай помогай! Быстро налей воды в лейку и бегом за мной! Я поджег камыш!
Мило подбежал к лейкам, стоявшим рядком неподалеку от колонки. В этот момент вошел во двор Кассиньоль.
— Я поджег зажигалкой камыш! — крикнул ему Адриан.
Хозяин бросился вслед за мальчиками. Огонь уже трещал, языки пламени, лизавшие землю, тянулись по сухим стеблям камыша, добираясь до листьев шелковицы.
Проклиная все на свете, Кассиньоль обежал вокруг дерева и толкнул всю эту кучу камышовых прутьев и жердей. Отвалившись от дерева, они рухнули на траву и там заполыхали еще жарче, но оба мальчика уже заливали их водой, разбрасывали в разные стороны, топтали ногами.
Мило побежал за водой, и, когда вернулся, заливать больше было нечего, кроме дымящихся головешек да нескольких камышовых прутьев, кое-где захваченных огнем.
— Черт возьми! — вымолвил Кассиньоль. — Нам посчастливилось, что сегодня нет ветра! Проклятый мальчишка, как это тебя угораздило устроить пожар?
— Я прилег на минутку на сено в шалаше, — стал объяснять Адриан, — и вдруг увидел в сене сверчка. Вот я и решил повеселиться: маленько поджарить его. Чиркнул зажигалкой, а сено возьми да и загорись.
— Прежде всего, — заворчал отец, — ты не должен был устраивать этот дурацкий шалаш. Камыш здесь не для того, чтобы в бирюльки играть.
— Шалаш устроил Мило, а не я, — возразил Адриан. — Когда я вернулся из Арля, он был уже готов.
— Но я никогда и ничего там не поджигал, — вырвалось у Мило. — У меня нет ни спичек, ни зажигалки!
На место пожара прибежали мадам Кассиньоль со старухой. Их волнение перешло все границы.
— Подумать только, несчастный ребенок мог сгореть живьем в этом проклятом шалаше! — охала старуха.
А мадам Кассиньоль до самого вечера осыпала проклятьями «единственного виновника пожара» — Мило. Ведь именно ему пришла в голову подлая мысль соорудить эту чертову постройку!
— Если ты хоть раз прикоснешься без разрешения к нашим вещам, — отчеканила она, — я тут же выставлю тебя за дверь, понял?
Мило был так потрясен подобной несправедливостью, что отказался обедать вместе с Кассиньолями. Он заявил, что он не голоден и пройдется в деревню. Там он купил полфунта хлеба, маленький кусочек козьего сыра и пошел перекусить к Леонсу, рассказав ему о своих бедах.