— Знаете, что? Я сегодня загадаю желание на первую звезду. Я пожелаю, чтобы, когда вырасту, жить в доме у самой воды и по ночам слушать волны, лежа в постели. А днем я могла бы прыгать в воду, когда захочется.
— Я тоже загадаю желание, — сказала Мэри. — Я желаю, чтобы все твои желания исполнились.
Милочка Мэгги обняла мать за локоть.
Пэтси смутно почувствовал себя лишним. Если ему не удавалось приобщиться к эмоциональной близости жены и дочери, наилучшим выходом было ее разрушить.
— Те, кто живет у воды, — заявил он, — всегда страдают от ревматизма, и у них выпадают зубы, потому что им приходится постоянно есть рыбу.
— Ну, не каркай, — ответила Милочка Мэгги.
— У нас не принято выражаться, — сделала ей замечание Мэри.
— И у нас не принято, — горько передразнил ее Пэтси, — так разговаривать с папочкой.
Мэри поняла чувства мужа. Протянув руку, она взяла у него с колен обувную коробку. В ней лежала мокрая купальная одежда Милочки Мэгги.
— Давай подержу. А то промочишь выходные брюки.
Вскоре после этой поездки Мэри объявила Пэтси, что осенью Милочка Мэгги пойдет в приходскую школу.
— В католическую школу она не пойдет, и точка, — заявил Пэтси.
— Я ее уже записала.
— Так выпиши.
— Ну же, Патрик…
— Это мое последнее слово. Она пойдет в государственную школу.
Пэтси ничего не имел против приходской школы. Ему просто нравилось спорить. Он уселся читать вечернюю газету. И внезапно вскочил, громко выругавшись.
— Я этого не потерплю! Ей-богу! Я этого не потерплю!
Мэри подумала, что он имел в виду школу.
— Все уже решено, — твердо возразила она.
— А как же Бруклин? — взревел Пэтси.
— Наша школа в Бруклине, — Мэри была сбита с толку. — Ты ведь знаешь.
— Да при чем тут твоя чертова школа? Бруклин больше не город. Так пишут в газете. Теперь это просто район Нью-Йорка!
— А ты подумай, каково людям в Нью-Йорке. Раньше это был отдельный город. А теперь — всего лишь район под названием Манхэттен. Как бы то ни было, Патрик, тебе ничего с этим не поделать.
— Ах нет? Я могу забрать дочку из приходской школы.
— И какая от этого будет польза?
— Это даст мне хоть раз сделать что-то по-своему, — Пэтси встал, схватил шляпу и бросился прочь из дома.
В баре было так многолюдно, что Пэтси едва смог протиснуться внутрь. Вокруг было полно ирландцев, горько клянущих аннексию Бруклина Нью-Йорком. Вину возлагали на англичан.
— Это разве не Англия виновата? — кричал здоровяк в квадратном котелке. — Ведь она постоянно бахвалится, что Лондон — самый большой город в мире! А Нью-Йорку-то и завидно. И что он делает? Крадет Бруклин, чтобы присоединить его к себе, и теперь самый большой город в мире — это Нью-Йорк!
— Пусть всегда будет Бруклин! — прокричал голос в толпе. Собравшиеся бурно зааплодировали и разразились сочувственными возгласами.
— Давайте за это выпьем! — выкрикнул другой голос.
Толпа хлынула к барной стойке.
— Что будете пить? — поинтересовался бармен у Пэтси.
— Что я дурак — пить за такие глупости?
— За счет заведения.
— Двойное на ржаном солоде. Без пены, — заказал Пэтси.
Бармен дал ему пиво. Бокалы взмыли вверх.
— За Бруклин! — провозгласил бармен.
Прежде чем все успели выпить, прозвенел еще один голос:
— Да здравствует Бруклин!
— Да здравствует Бруклин! — прокричала вся толпа в баре.
И пара прохожих на улице остановилась их поддержать:
— Да здравствует Бруклин!
Милочка Мэгги пошла в приходскую школу. К разочарованию Мэри, ее дочь оказалась не самой способной в классе. К облегчению Пэтси, она оказалась не самой глупой. Способности Милочки Мэгги были чуть похуже средних. Зато она нравилась монахиням.
Милочка Мэгги приходила в школу рано и оставалась допоздна. Она мыла писчие доски, вытряхивала из тряпок меловую пыль и наполняла чернильницы. По понедельникам, когда детям полагалось принести с собой осколок стекла, чтобы отскрести с пола чернильные пятна, Милочка Мэгги приходила с мешочком битых стекол, чтобы поделиться с теми, кто забыл принести свое. Для этого она каждую субботу собирала и била бутылки.
Иногда мать разрешала Милочке Мэгги взять обед в школу. Обычно это была пара бутербродов с колбасой. Милочка Мэгги всегда обменивала их на три сухаря, которые приносила на обед худенькая одноклассница, заявляя, что терпеть не может мяса и предпочитает простой хлеб. Нельзя было сказать, что ей было жаль ту девочку или что она отличалась избыточной щедростью. Просто ей нравилось делать подарки.
— Она из тех, кто любит отдавать, — со вздохом сказала сестра Вероника сестре Мэри-Джозеф.
— Хлопотная у нее будет жизнь, — сухо ответила сестра Мэри-Джозеф. — На одного дающего найдется десять берущих.
Каждый день, в десять утра и в два часа пополудни Милочка Мэгги поднимала руку и просилась выйти из класса. Сестру Веронику это неизменно раздражало. Однажды она нахмурилась и спросила:
— Перемена была всего полчаса назад. Почему ты тогда не позаботилась о своей нужде?
— Я позаботилась, — честно ответила Милочка Мэгги. — А теперь мне нужно позаботиться о своей лошадке.
Класс захихикал.
— Следи за языком, Маргарет, — резко бросила сестра Вероника.
Во дворе Милочка Мэгги с многочисленными «Тпру!» и «Стой смирно, малыш» отвязывала воображаемую лошадь от воображаемого столба. Потом она сама становилась лошадью. Она бегала по двору, подскакивая, гарцуя и фыркая. Потом она превращалась в лошадь на скачках с препятствиями и преодолевала воображаемые барьеры. Наконец, чтобы не обидеть самых смиренных представителей лошадиной породы, она изображала тягловую лошадь, запряженную в повозку, весившую не меньше сотни фунтов. Чтобы придать игре больше правдоподобия, она не гнушалась упасть на землю в притворном изнеможении и даже умереть понарошку.
Обратно в класс Милочка Мэгги влетала растрепанная, раскрасневшаяся и сияющая. Если сестра Вероника и хмурилась, когда девочка уходила, то всегда улыбалась ее возвращению.
Сестра Вероника говорила сестре Мэри-Джозеф:
— Она приносит с собой в класс запах ветра.
— Жаль, сестра, что после пострига вы бросили писать стихи, — заметила сестра Мэри-Джозеф.
Правила ордена запрещали монахиням выходить за пределы монастыря в одиночку. Им приходилось выходить друг с другом или с кем-то из мирян. Выходя за покупками, монахини часто брали с собой детей. Компания Милочки Мэгги пользовалась особой популярностью. По субботам, когда она утром приходила в монастырь, монахини притворялись, что ссорятся из-за того, кому из них она достанется. Это приводило девочку в радостный трепет.
Сестре Веронике нужны были новые туфли. Милочка Мэгги отправилась с ней в обувной магазин. Опустившись на коленки, она помогала монахине с примеркой. Она мяла кожу на носах и озабоченно спрашивала:
— Вы уверены, что они вам впору? Для всех пальцев хватает места?
— Дитя мое, ты истреплешь их прежде, чем я пройду в них по улице.
Как и остальные монахини, сестра Мэри-Джозеф носила на пальце обручальное кольцо, ведь она была невестой Христовой. С годами оно стало ей мало. Милочка Мэгги сопроводила монахиню к ювелиру, чтобы тот спилил кольцо.
Милочке Мэгги нравилась сестра Мэри-Джозеф, но девочка ее побаивалась, потому что та часто говорила неожиданности. Сопровождая сестру Веронику, Милочка Мэгги держала монахиню за руку, шла вприпрыжку и все время болтала. С сестрой Мэри-Джозеф она шла очень тихо — ни руки, ни прыжков, ни болтовни. Милочка Мэгги изо всех сил старалась идти в ногу с широко шагавшей монахиней. Они прошли три квартала в полном молчании, когда сестра обычным тоном спросила:
— Как зовут твою лошадку?
Девочка вздрогнула, не понимая, откуда монахине все известно. Она исподтишка взглянула на нее. Монахиня смотрела прямо перед собой.
— Какую лошадку?
— Ту, которую ты держишь на школьном дворе.
— Драммер.
Монахиня кивнула.
«Это значит, — озадачилась Милочка Мэгги, — что ей понравилось имя? Или что она меня подловила?»
Они молча прошли еще один квартал. Потом сестра Мэри-Джозеф произнесла с обычной для себя прямотой:
— В школе я играла в баскетбол.
— Да ладно! — с ходу выпалила Милочка Мэгги. — То есть, — она сглотнула от волнения, — вы правда играли?
— А почему нет? — сердито отозвалась монахиня.
— Ну, ведь сестры все время молятся.
— Ах нет, мы иногда берем выходной, чтобы у нас поболел зуб или еще что. Как у всех.
— Мне никто никогда не говорил…
— Маргарет, ты меня боишься?
— Уже не так, как раньше, — улыбнулась монахине Милочка Мэгги.
Когда мистер Фридман, ювелир, начал пилить кольцо, Милочка Мэгги обхватила монахиню руками и спрятала лицо в складках ее рясы.
— Маргарет, что случилось?
— Он словно пилит меня саму, — девочка вся дрожала.
— Палец не отпилю, — пообещал мистер Фридман, — только кольцо.
— Дыши поглубже, Маргарет, и будь смелой, — подбодрила ее сестра Мэри-Джозеф, — оглянуться не успеешь, как все уже закончится.
Глава тринадцатая
— Мама, почему у нас нет родственников, как у других?
— Есть.
— Где?
— О, в Ирландии. И у тебя есть бабушка, которая живет в Бостоне, ты же знаешь.
— Но почему у меня нет ни сестер, ни братьев, ни тетушек, ни дядюшек, ни кузенов или кузин… как у других девочек?
— Может быть, однажды у тебя появится сестра или братик. И мы можем съездить в Бостон и поискать тебе кузенов или кузин.
— И когда мы поедем в Бостон?
— Может быть, на летних каникулах. Если ты сдашь катехизис и пойдешь к первому причастию и если ты будешь делать домашнюю работу и перейдешь в следующий класс.
— Блин! У других девчонок есть родственники без всяких «если».
— Не надо говорить «блин». И надо говорить «девочка», а не «девчонка».