Милочка Мэгги была слишком цельной натурой и отличалась слишком большим запасом жизненных сил, чтобы долго предаваться тягостным размышлениям. Устав сидеть дома и бояться парня со второго этажа, она снова стала выходить на улицу и перестала опасаться.
«Пусть люди думают что хотят, — решила она. — За мысли не арестуешь. И я могу повесить себе на спину табличку с надписью „Это мой маленький брат, а не сын“. Что до того хлыща сверху… пусть держится от меня подальше».
Молодой человек исчез из ее жизни. Съемщики задержали арендную плату, и Пэт пошел наверх разобраться.
— Раз ваша дочь не разрешает моему сыну выходить во двор, мы платить не будем, — заявил арендатор.
— Двор для тех, кто живет внизу, а у тех, кто наверху, есть крыша.
— Крыша слишком крутая. На ней невозможно сидеть.
— Платите за квартиру или съезжайте.
— Мы съедем.
— Вы не можете съехать, пока не заплатите.
— Остаться нельзя, съехать нельзя. Определитесь уже, — ухмыльнулся арендатор.
Жильцы разрубили гордиев узел, съехав без уплаты долга. Они наняли мороженщика, чтобы тот перевез их скарб на своей тележке. Милочка Мэгги послала мальчишку туда, где работал Пэт. Тот бегом примчался домой, сжимая метлу в руке.
Пэт принялся стаскивать с тележки зеркальный комод с мраморным верхом. По его прикидке, тот стоил примерно столько же, сколько жильцы ему задолжали. Арендатор позвал участкового полицейского. Тот рассудительно выслушал обе стороны, держа свою дубинку за спиной и помахивая ею у себя между ног. Когда Пэт со съемщиком изложили свои претензии, полицейский вынес вердикт. Вступление звучало так:
— Терпеть не могу домовладельцев.
Полицейский изложил свое мнение во всех подробностях. Он считал «чудным», что работник коммунальной службы мог иметь собственный дом. Он сослался на собственный опыт. Он служит вот уже двадцать лет, и жалованье у него неплохое, но даже он не может позволить себе купить дом. Тут что-то нечисто… Короче говоря, он рассудил в пользу арендатора.
Мороженщик тронулся с места — колокольчики зазвенели, а мебель на тележке принялась раскачиваться из стороны в сторону. Потрясая метлой, Пэт двинулся за ним. Он собирался проследить за тележкой до нового адреса, чтобы не оставить бывших жильцов в покое на их новой квартире.
— Запретите ему преследовать нашу мебель, — приказал полицейскому арендатор.
— Я знаю свои права, — заявил Пэт. — Я ничего не преследую. Я возвращаюсь на работу, а эта телега едет впереди меня.
Пэт шел дальше. Полицейский взялся рукой за подбородок и сжал его — в приступе задумчивости. Про человека, идущего на работу, в правилах и инструкциях ничего написано не было…
— Вы собираетесь что-нибудь делать? — поинтересовался арендатор.
Тележка вместе с Пэтом завернули за угол. Полицейский закрыл вопрос.
— Ничем помочь не могу. Он ушел с моего участка.
Мороженщик-итальянец остановился.
— Слышь, а? — обратился он к Пэту. — Я знаю, каково это. Что до меня — я на твоей стороне. Я дам тебе их новый адрес. Нечего ходить так далеко.
Пэту предложение понравилось. Итальянец дал ему фальшивый адрес.
Вот так парень, подаривший Милочке Мэгги ее первый поцелуй, исчез навеки. С тех пор от него осталось только воспоминание на всю жизнь.
На третий день рождения Денни Милочка Мэгги взяла его к Ван-Клису. Добряку-сигарщику понадобилось несколько минут, чтобы ее узнать. За прошедший год она очень вытянулась и стала весьма фигуристой для своих девятнадцати лет. Он был очень рад ее видеть и совершенно очарован Денни. Он подарил ему три голубые свечки.
Сигарщик рассказал Милочке Мэгги про Анни: та снова переехала, на этот раз на Флашинг-авеню, по другую сторону Бродвея — в очень бедный квартал. Двое младших детей ходили в детский сад, или в дневные ясли, как их все называли, а Джеймси — золото, а не мальчик, по словам Ван-Клиса, — управлялся по дому, пока мать была на работе.
— Да, она теперь работает, — вздохнул Ван-Клис. — В универсаме на Бродвее. Тратит лучшие годы жизни, стряпая бутерброды.
Сигарщик снова вздохнул.
Милочка Мэгги отправилась в универсам. Было время обеда, и ей пришлось подождать, пока за столом освободится место. В конце концов место освободилось. Подошла Анни и поставила перед девушкой, сидевшей рядом с Милочкой Мэгги, тарелку с едой. Милочка Мэгги улыбнулась и спросила:
— Вы меня помните?
Анни взглянула на нее.
— Мисс, подождите секундочку, сейчас я к вам подойду.
И отошла, чтобы взять у покупателя сдачу.
«Она меня не помнит, — с грустью подумала Милочка Мэгги. — Она совсем меня не помнит».
Подошла официантка.
— Выбрали?
— Кажется, я не хочу есть. Спасибо, — Милочка Мэгги встала и пошла домой.
Глава двадцать первая
Когда Милочка Мэгги была ребенком, в День поминовения[26] мать брала ее на кладбище посадить герань на могилу Майкла Мориарити.
Милочка Мэгги помнила, как ей нравилось ехать в открытом трамвае и как это напоминало выезд на природу. И как теплый летний воздух пах гречишным медом и теплой пылью. И чудесную женщину, муж которой был похоронен рядом с Мориарити. Как ее звали? Да. Миссис Шондль. Они с матерью Милочки Мэгги стали подругами, которые встречались раз в год.
Со смертью матери Милочка Мэгги перестала ездить на кладбище. Она никуда не могла поехать, потому что должна была заботиться о малыше.
Когда Денни исполнилось пять лет, сестра решила, что ему пора начать ездить на кладбище вместе с ней.
Поездка с Денни оказалась непростым делом. Он потребовал, чтобы его усадили на переднее место в вагоне. Только он не сидел. Он постоянно вскакивал и указывал вагоновожатому, как вести трамвай.
— Ему всего пять, — извинилась Милочка Мэгги.
— Боже меня упаси, если бы ему было шесть, — ответил вагоновожатый.
Перед тем как зайти на кладбище, Милочка Мэгги остановилась у палатки с цветами, чтобы купить герань на материнскую могилу. Она сказала Денни, что тот сможет сам ее посадить. Ему не хотелось сажать герань. Ему хотелось воткнуть флажок на могилу дедушки.
— Денни, флажки только для солдат.
— Дед был солдатом.
— Нет, не был.
— Он сказал мне, что был солдатом.
— Но ты же его никогда не видел.
— Я хочу флажок.
Она купила ему флажок.
Миссис Шондль была на кладбище. На ней была та же самая поношенная черная шляпка с черной вдовьей вуалью, что и пять лет назад. Несмотря на то что прошло уже пять лет, она еще помнила Милочку Мэгги и, прихрамывая, подошла с ней поздороваться.
— Когда я вас в последний раз видела, вы были вот такого роста. Но я вас сразу узнала.
Они обнялись, и Милочка Мэгги сказала в ответ:
— Я никогда вас не забывала. Вот мой брат.
— Тот, что втыкает флажок в могилу?
— Да, он. Денни, иди поздоровайся с тетей.
— А она даст мне цент?
— А ну-ка, что надо сказать?
— Привет.
Милочка Мэгги посадила принесенный цветок, и женщины вместе помолились и немного поболтали. Когда пришла пора уходить, Денни вытащил флажок из земли.
— Денни, его надо оставить здесь.
— Дед сказал, что он ему не нужен.
— Миссис Шондль, ну что мне поделать с этим мальчишкой?
Миссис Шондль точно знала, что нужно было делать, но она была слишком вежлива, чтобы давать такие советы.
Между тем…
На следующий год миссис Шондль уже не подошла к ним поздороваться. Могила Шондля казалась свежее и выше, чем раньше. Милочка Мэгги подошла поближе. Так и было. Свежевскопанная земля… дата от прошлой зимы… «Элси Шондль, возлюбленная жена»… Милочка Мэгги села на землю рядом с могилой и разрыдалась. Она вовсе не была как-то по-особому близка с миссис Шондль. Дело было в том, что, пока та была жива, вместе с ней жила и частичка матери Милочки Мэгги.
Малыш Денни подошел к ней, опустился рядом на колени и обнял за шею.
Дело было вечером после ужина. Денни играл на полу мраморными шариками. Милочка Мэгги читала «Лэдди», роман, который только что пришел в библиотеку. Патрик Деннис закончил читать вечернюю газету. Теперь он переваривал новости.
«Мы никогда в это не ввяжемся, — размышлял он. — Вильсон не полезет в войну. Хотя, если мы в нее и влезем, мне не придется служить — мне уже сорок шесть, и у меня на иждивении двое детей без матери. Убивали бы там друг друга без посторонних. Они же все иностранцы. Зачем нам лезть в их потасовку?»
Пэт посмотрел на сына.
«К тому времени, когда он вырастет, от войны одна память останется. А Милочка Мэгги… Если бы она была парнем, то, случись война, ей пришлось бы пойти на службу. Но войны не будет. Худшее, что может с ней случиться, — это никчемный парень…»
Пэт посмотрел на дочь. Та отложила книгу и села на пол, помогая Денни строить домики. Ей было двадцать один год, и фигура у нее полностью сформировалась.
«Она стала женщиной, — думал Пэт, — и скоро выйдет замуж и покинет дом, это всего лишь вопрос времени. Парнишке скоро в школу, и он вырастет, не успеешь глазом моргнуть, и тоже съедет, а я останусь на старости лет один-одинешенек».
Пэт сидел и размышлял, какой была бы его жизнь, дружи он со своими детьми. Он был вынужден признать, что временами ему бывало одиноко. Ему бы хотелось быть для детей близким человеком, а не посторонним, который каждый вечер приходил домой и жил с ними под одной крышей, но не знал ничего про их секреты. Он сожалел, что не завоевал любовь и дружбу Милочки Мэгги, когда та была маленькой девочкой. Что не поощрял ее на откровенности, не приносил ей по вечерам подарков, чтобы она смеялась от восторга, как обычно делают дети.
В теплой, уютной комнате вместе с детьми Пэту было холодно и одиноко. Может, еще не было слишком поздно. Может, он еще мог с ними подружиться.