е учили монахини.
Клод медленно улыбнулся. Милочка Мэгги улыбнулась в ответ. Он встал и глубоко вздохнул.
— Расскажите мне про крендели.
— Сначала я отнесу табуретку.
Милочка Мэгги отнесла табуретку в уборную. Там она взглянула на себя в зеркало. И удивилась тому, что выглядит точно так же, как и до занятия, потому что чувствовала, что за вечер в ней произошла огромная перемена.
Милочка Мэгги вглядывалась в отражение своего лица и думала, как это было странно, ведь она совсем его не знает, но у нее такое чувство, будто она знала его всегда. И каким естественным и правильным казалось быть с ним наедине в этой приемной — словно они хозяйничали у себя дома.
Зеркало висело криво, и Милочка Мэгги его поправила. Она заметила на краю раковины просыпанную пудру и стерла ее куском туалетной бумаги. Вытянула из ролика чистую часть полотенца. И, наконец, опустила сиденье на унитазе. Так кабинка стала выглядеть опрятнее. Перед выходом она бросила на нее последний взгляд.
— Вот так-то лучше! — сказала она себе с удовлетворением.
Милочка Мэгги вернулась в приемную и рассказала Клоду про крендели. Рассказывая, она наводила порядок. Он вернул на столик журналы. (Прежде Клод переложил их на пол, чтобы освободить место для экземпляров «Книги обо всем».) Журналы были сложены кое-как. Она прервала рассказ, воскликнув: «Ай-ай-ай!» — и сложила их аккуратной стопкой.
«Надеюсь, она не из тех, кто носится с кружевными салфеточками, — подумал Клод. — Но если так, то я ее от этого отучу».
— И вот, у меня было двадцать центов… — Милочка Мэгги продолжила свой рассказ. При этом она принялась двигать плетеный диван обратно к стене.
— Нет, стойте, — запротестовал Клод. — Стойте, где стоите, и прикиньтесь бледной и беспомощной, а я его подвину.
— Беспомощной? — удивилась она.
«Чувства юмора у нее нет».
— …И вы купили сорок кренделей.
— И пошел дождь.
Под диваном Милочка Мэгги обнаружила оранжевую пуховку в нимбе из пудры, осыпавшейся на пол при ее падении. Она бросила пуховку в корзину для мусора. Клод выудил ее оттуда и положил себе в карман.
— Нельзя ее здесь оставлять, — пояснил он. — Компрометирующая штука. Вдруг доктор Коэн женат.
«Вдруг и вы тоже», — подумала Милочка Мэгги.
Как будто читая ее мысли, Клод добавил:
— Но я — нет.
Милочка Мэгги опешила, но тут же вздохнула с облегчением. Она закончила рассказ про крендели. Клод сунул книги с картинками под мышку. Они стали в дверях, готовясь к выходу. Она окинула приемную медленным взглядом, как делают некоторые женщины, выходя из комнаты, которая им принадлежит и о порядке в которой они заботятся.
— Осталось настроить кошку и выпустить часы.
— Что?
«У нее все на полном серьезе. Бассетт, я же тебя предупреждал, — пожурил он себя, — шутки ей не по нраву».
— Ничего. Неудачная шутка. Кое-что из детства.
Палец Милочки Мэгги замер у выключателя. На дверном косяке у дантиста висела мезуза. Кое-что из детства…
У Милочки Мэгги была подруга по имени Ида. Они сидели у Иды на кухне незадолго до ужина. На столе стояли свечи и пахло куриным супом и запеченной рыбой. Отец Иды вернулся с работы. Он закрыл дверь, повернулся и двумя пальцами дотронулся до мезузы.
— Зачем он так сделал? — шепотом спросила Милочка Мэгги.
Отец подруги услышал ее и ответил:
— Чтобы не забыть. Это называется мезуза. В ней лежит молитва.
И он с интонацией затянул:
— Внемли, Израиль: Господь — Бог наш, Господь один… Эта молитва свернута внутри. Когда я дотрагиваюсь до свитка, я ее вспоминаю. В старые времена эту молитву записывали на косяке входной двери. Так велел иудейский закон. — Он процитировал: — «И запишешь эти слова на косяке дома своего».
— Но мы, евреи, все время переезжаем. У нас нет домашних косяков, чтобы писать на них молитву. Вместо этого у нас есть мезуза, она — тот дверной косяк, который мы всюду берем с собой.
«Если бы мама сейчас была здесь, — подумала Милочка Мэгги, — она бы сказала: „Для них прикоснуться к мезузе все равно что для нас окунуть пальцы в святую воду“».
Клод заметил ее отсутствующее выражение.
— О чем задумались?
— Как вы сказали, мне тоже вспомнилось кое-что из детства.
Выйдя в коридор, она добавила:
— Так смешно, сегодня прямо вечер воспоминаний о времени, когда я была маленькой.
Клод собирался сказать, что это потому, что она разбирала завалы прошлого и откладывала его прочь, ведь теперь оно больше ей ни к чему — для нее начиналось будущее. Вместо этого, спускаясь по лестнице, он произнес:
— Мне не верится, что когда-то вы были маленькой.
— Была, еще как, — уныло ответила Милочка Мэгги. — Но это было давным-давно.
«Я же тебе говорил, — напомнил он себе. — Она — девушка серьезная. И все понимает буквально».
Когда они вышли на улицу, Милочка Мэгги протянула Клоду руку со словами:
— Доброй ночи, мистер Бассетт. Мне очень понравился ваш урок.
— Мне идти домой мимо вашего дома, и, если позволите, я хотел бы вас проводить.
— Мне было бы приятно, если бы вы меня проводили.
— Спасибо. Итак, в какую нам сторону?
— Но вы же сказали…
«Бассетт, я тебя предупреждал…»
— В общем, нужно завернуть за угол и пройти три квартала.
— Спасибо, мисс Мур. Мисс, верно? — вдруг спросил он.
— Да, мисс.
— Наверное, все местные мужчины дураки или слепые.
— Вовсе нет.
— Вовсе да. Иначе кто-нибудь из них уже давно украл бы вас и спрятал в коробку с ватой.
— Вы хотите сказать, женился бы на мне? — по обыкновению напрямик уточнила Милочка Мэгги. — Нет. Никто никогда не делал мне предложения. Понимаете, у меня есть брат, и некоторые считают его моим сыном. Он только-только пошел в школу. Наша мама умерла, когда он родился. Я его вырастила. То есть те, кто недавно сюда переехал, думают, что он мой сын, и… — Ей на мгновение вспомнился двор и парень со второго этажа. — В общем, никакой мужчина не захочет жениться на девушке с братом в придачу. — Она вздохнула. — И еще кое-что: мой отец очень строг. Он не разрешает мне ни с кем встречаться.
— Мне бы хотелось познакомиться с вашим отцом и пожать ему руку.
— С моим отцом? — Милочка Мэгги была изумлена. — Но зачем?
— Затем, что он отгонял от вас мужчин. Держал вас под замком. То есть хранил вас для меня.
«Да он вертопрах, — оценивающе подумала она, радуясь, что обнаружила в нем недостаток. — Как хорошо, что я это выяснила прежде, чем в него влюбиться».
Клод снова прочитал ее мысли:
— Вы считаете меня ветреным, верно?
— Ветре… ветреным?
— Признайтесь же, — настаивал он.
— Я не знаю, что считать, — последовал честный ответ. — Я никогда не встречала таких, как вы. Я не понимаю, говорите вы серьезно или смеетесь надо мной.
— Над вами? Никогда! — искренне возразил Клод. — На самом деле я серьезный человек. Или так о себе думаю. Я иногда говорю легкомысленно. То есть говорю легкомысленные вещи. Я много путешествовал, встречался с огромным количеством людей, ни с кем из них толком не знакомился и привык говорить быстро и легкомысленно… у меня никогда не было времени узнать кого-нибудь настолько хорошо, чтобы быть с ним откровенным… на это нужно время…
— Наверное, вы очень много путешествовали.
Клод кинул на Милочку Мэгги быстрый взгляд. Он решил, что она вовсе не хотела съязвить. Она просто этого не умела.
— Много, да. А вы?
— Я никогда не выезжала из Бруклина, кроме…
— Сан-Франциско, — мечтательно произнес Клод. — Цинциннати… Чикаго, Бостон…
— Кроме одного раза. Когда я ездила в Бостон.
— Обожаю большие города. Денвер… он на милю ближе к небу, чем другие…
Внезапно Милочка Мэгги поняла, что они с Клодом больше не на одной волне. Клод был в собственном мире. Она вздрогнула.
Милочка Мэгги остановилась, а Клод, продолжая говорить, ушел вперед, не заметив, что идет в одиночестве.
— Доброй ночи! — крикнула она ему в спину.
Он резко обернулся и вернулся к ней.
— Что случилось?
— Я уже дома.
— Да что это со мной случилось? Вы простите мне мою грубость?
— Здесь нечего прощать. И мне было интересно послушать… про города.
— По вашему виду нельзя было сказать, что вам было интересно.
— Ну, так ведь полагается говорить. Из вежливости. Но вы правы, не особенно интересно. Мне нравится Бруклин и… все равно мне уже пора.
— Нет, подождите. Подождите.
Милочка Мэгги уже стояла на ступеньках выше него, и Клод схватил ее за руки и выпалил, словно время у него было на исходе:
— Мне хочется столько вам сказать — мне необходимо столько вам сказать.
Он заговорил быстро, на одном дыхании:
— Мне хочется вам сказать, что то, как от вас пахнет — хорошим мылом и свежевыстиранной, высушенной на солнце одеждой и…
— Это просто кастильское мыло. Оно очень дешевое. В аптеке оно продается на развес, просишь взвесить на пять центов, и тебе отрезают брусок.
— У ваших волос такой приятный, здоровый запах. И мне хотелось сказать вам, как мне нравится ваше простое, но такое красивое платье.
— Я знаю, оно простоватое, но я его сама сшила. Я все платья шью одинаково, потому что это единственная выкройка, которую я понимаю.
— И классическая простота вашей прически.
Милочке Мэгги стало неловко. Она подумала, что он над ней смеется.
— Я знаю, что она старомодна. Но мои волосы такие густые и непослушные, что у меня не получается их завивать, как у всех.
— Если вы не прекратите преуменьшать свои достоинства, я буду называть вас «моя милая китаяночка».
— Китаяночка? Почему?
— Потому что в Китае, когда что-то хвалишь, например украшение, владелец всегда скажет, что в нем есть изъян. Восхититесь вазой эпохи Минь, и вам скажут, что в ней есть трещина.
— Зачем они так делают?
— Это их способ показать скромность.