— За спрос денег не берут, — изрекла она и водрузила очки обратно себе на нос.
— Прекрасное предложение, — согласился Клод. — Мне было бы очень приятно, но…
Клод снова заговорил про то, что Америка вступает в войну, и о неопределенности военного времени. Остаток часа они просидели, обсуждая войну — делая туманные замечания о переменах, которые она может принести в жизнь местного сообщества, и тому подобном.
Когда час истек, Клод попытался вернуть каждому его двадцать пять центов. Со стороны трех девушек его побуждение было встречено бурей негодования. Милочка Мэгги со стариком ни на чем не настаивали. В конце концов Клод согласился оставить у себя деньги в обмен на экземпляр «Книги обо всем» для каждого. Три девушки с готовностью согласились. Они попросили его подписать их экземпляры. Клод подчинился. Его дарственные надписи вышли очень цветистыми, как девушкам и хотелось: «В память о краткой встрече…», «С благодарностью за приятно проведенное время…», «С надеждой на новую встречу…».
Когда Милочка Мэгги протянула Клоду свой экземпляр книги на подпись, тот ответил:
— Потом.
Старик не захотел брать книгу.
— Лучше верните мне мой четвертак.
Клод вернул ему деньги с экземпляром книги в придачу, на котором написал: «С дружескими заверениями».
Когда Милочка Мэгги с Клодом прибрали в комнате, выключили свет и спустились на улицу, то обнаружили там трех девушек, которые, стоя на тротуаре, сравнивали дарственные подписи в своих книгах.
— Вы сделали такой шикарный жест, мистер Бассетт, — заявила одна из них.
— Мне очень приятно это слышать.
— Я прекрасно провела вечер, — сказала другая.
— Это я получил удовольствие.
— Я все еще думаю… — начала было девушка в очках.
— И я с вами согласен.
— Доброй ночи, доброй ночи, — пропели все три хором. Они немного отступили в сторону, ожидая, что Милочка Мэгги к ним присоединится. Клод взял ее руку и продел себе под локоть.
— Доброй ночи, дамы, — попрощался он.
— Доброй ночи, девушки, — добавила Милочка Мэгги.
Девушки пошли по улице, обсуждая Милочку Мэгги:
— Ну разве ей не повезло?
— И ведь у нее ни вкуса, ни стиля.
— Старомодная она, что тут говорить.
— И что он в ней нашел?
— Я знаю, что он в ней нашел. Она грудастая, и некоторым мужчинам это нравится. Сами понимаете. Мамочка, наверное, вспоминается.
Пройдя несколько ярдов, Милочка Мэгги обернулась, чтобы им помахать. Они помахали ей в ответ и дружески ей заулыбались.
— Сними шляпу, — обратился к ней Клод.
— Шляпу? Зачем?
— Вот так, — он снял ее сам и вручил ей. — Никогда не носи шляп.
— И куда мне ее девать?
— Неси в руках.
— Вот так?
— В той руке, что по другую сторону от меня. Можешь помахивать ею иногда, пока мы идем, если хочется.
— Я считала, что это красивая шляпка, — с грустью заметила Милочка Мэгги. Она посмотрела на шляпу. Она была сделана из мягкой соломки, у нее были широкие поля и плоская тулья, опоясанная бархатной лентой.
— Это очень красивая шляпка. Очень красивая. И ты специально бегала за ней в магазин, чтобы надеть сегодня вечером.
Милочка Мэгги опустила голову, потому что так оно и было.
— Это очень красивый предмет, который можно нести в руке. И нет ничего красивее, чем женщина с прекрасными волосами, несущая шляпу в руке. Нет, не держи ее между нами. Я же сказал, возьми в другую руку.
Милочка Мэгги переложила шляпу в другую руку. Клод снова взял ее руку и продел себе под локоть.
Милочка Мэгги с Клодом медленно зашагали в ногу, и она помнила о том, чтобы иногда помахивать шляпой. Они шли молча, наслаждаясь теплым вечером и западным ветерком (Клод прервал молчание, чтобы сообщить Милочке Мэгги, что ветер дует именно с запада, и она, обычно не обращавшая на такие вещи внимания, была рада узнать этот факт).
Они прошли мимо бара с дверью, распахнутой навстречу вечернему теплу. Посетители обсуждали грядущую войну.
— Против самих немцев я ничего не имею, — сказал один из них. — Думаю, они такие же люди, как и все остальные. Но их треклятый кайзер…
Клод с Милочкой Мэгги обменялись улыбками. Игравшие на улице дети звали друг друга вполголоса (потому что вечерние игры на улице были привилегией, которой не стоило злоупотреблять), пока их родители сидели на крыльце или на стульях, выставленных перед закрытыми лавками. Звучала музыка. В открытом окне доходного дома патефон проигрывал запись певицы Ли Морс в сопровождении хора «Блюграсс Бойз»[32]. Ах, ее хрипловатый голос…
«Это все я, — думала Милочка Мэгги, — я сейчас здесь иду. С ним, в такой вечер! Мне не верится, что это я, — что это действительно происходит со мной. Я запомню это на всю свою жизнь».
Через некоторое время они разговорились. То есть в тот вечер говорила только Милочка Мэгги. Ему хотелось знать о ее жизни все, особенно про ее детство — про мать, брата, отца и деда. Он задавал ей наводящие вопросы и выуживал детали — в результате она рассказывала все подряд, словно диктуя откровенную автобиографию. Как и все остальное, Милочка Мэгги принимала свое детство как данность. Но благодаря восхищенным и заинтересованным ремаркам Клода ее детство вдруг показалось ей просто чудесным.
Клод упоительно смеялся, когда Милочка Мэгги рассказывала ему о том, как всегда хотела иметь кузенов и как мать нашла в Бостоне Шейлу с ее букетом, и широко улыбался во время рассказа о том, как отец отшлепал ее на людях за то, что она танцевала на улице, а во время рассказа о том, как сестре Мэри-Джозеф нужно было спилить кольцо и как она, Милочка Мэгги, этого боялась, крепко-крепко сжал ей руку. После того как она рассказала ему, как мать попросила ее взять новорожденного младенца, он шумно высморкался…
Когда Милочка Мэгги закончила своей рассказ, Клод поднял ее руку, прежде непринужденно лежавшую на его локте, и поцеловал. Ей стало очень неловко, но приятно, и она сказала, что они слишком заговорились и прошли ее дом, а ей правда пора идти, потому что ее отец…
— Тебе еще рано домой, — возразил Клод. — Сейчас только начало десятого.
— Да, еще рано. Но будет лучше, если я пойду.
Милочка Мэгги знала, что отец дождется ее возвращения, чтобы пристать к ней с вопросами и отругать, и, может быть, даже заберет из чайника лишний доллар. «Но, — решила она, — он будет одинаково недоволен, приду я домой в девять или в двенадцать. Так почему бы не погулять подольше?»
— Пожалуйста, — просил Клод.
— Хорошо. В конце концов, мне уже почти двадцать три.
— А мне тридцать. Куда пойдем?
— Где ты живешь?
— В Уай-Эм-Си-Эй[33] в Бедфорде.
— Я тебя провожу.
— Отлично! А потом я провожу тебя.
Клод упрашивал Милочку Мэгги побольше рассказать ему про годы ее взросления. Поначалу она отнекивалась, говоря, что это неинтересно и что он спрашивает просто из вежливости. Кроме того, ей бы хотелось узнать что-нибудь про его детство.
— Нет, — ответил он. — Я хочу узнать о тебе все. Я хочу пройти все твое детство вместе с тобой шаг за шагом, чтобы знать тебя с самого рождения.
Милочка Мэгги рассказала Клоду обо всем, о чем могла вспомнить (кроме парня со второго этажа, который ее поцеловал). Они дошли до Уай-Эм-Си-Эй в Бедфорде и обратно до ее дома, и было уже почти полночь. Она стояла на нижней ступеньке крыльца, смотрела на него сверху вниз и улыбалась.
— Вот видишь, в моем детстве не было ничего особенного. Пляж раз в год, кладбище на День поминовения, поездка в Бостон, несколько подружек — или тех, с кем я была хорошо знакома. Церковь, школа, дом и родители. Вот и все.
— Ах, моя китаяночка, снова ты обесцениваешь чудесные вещи. Ты даже не знаешь, насколько они чудесные… Ах, ничего-то ты не ценишь. И почему? Даже то, как ты нашивала бусины на пантуфли, чтобы заработать на булавки…
— Я и забыла, что рассказала об этом, — прервала Клода Милочка Мэгги. — Это было глупо.
— Перестань! Ничуть не глупо. Это все было частью чуда превращения девочки в женщину.
Клод сказал Милочке Мэгги, как его тронули ее рассказы и как позабавили. Он с упоением повторял, каким чудесным было ее детство.
«Да что в нем такого чудесного? Он что, никогда не был ребенком?»
Через какое-то время Милочка Мэгги на миг взглянула на свое прошлое глазами Клода и испытала странное беспокойство. Он словно прожил ее детство, увидев в нем те чудесные грани, которых не увидела она сама. Она смутно почувствовала, что в этот вечер подарила ему свое детство. Она отдала его Клоду, и тот взял его и превратил в нечто чудесное. В каком-то смысле ее жизнь стала его жизнью.
В окне зажегся свет.
— Это отец, — прошептала Милочка Мэгги, слегка вздрогнув.
Клод схватил ее за руки, не давая подняться выше.
— Завтра вечером, — прошептал он, — я за тобой зайду. В восемь. Я хочу познакомиться с твоим отцом.
— Хорошо, хорошо, — ответила она нервным шепотом и поспешила в дом.
— Снова гуляла, — приветствовал ее отец.
— Да.
— Ты же вчера вечером выходила.
— Я знаю.
— Полагаю, завтра тоже гулять собираешься.
— Собираюсь.
— Ну и зря, — без выражения заявил Пэт.
— Мне уже исполнилось двадцать один год… — начала было Милочка Мэгги.
— Возраст тут ни при чем, потому что я сам завтра иду гулять, и кто-то должен присмотреть за мальчуганом.
— Я попрошу квартирантку, миссис Хили, ее же так зовут? Она присмотрит за Денни, пока ты пьешь пиво.
— Я не пиво иду пить. Я иду развлечься. У меня есть по-друга. В кои-то веки мне хочется провести с ней вечерок.
— С ней? То есть с другой женщиной? — Милочка Мэгги была потрясена и возмущена. — Все эти годы ты гулял и развлекался с какой-то женщиной, а я… — Ее голос дрогнул, словно она была готова расплакаться. — А я, молодая девушка, почти девочка, которой нужно было гулять с детьми моего возраста, сидела дома, готовила, стирала, мыла полы и заботилась о ребенке? — Милочка Мэгги запнулась. Когда она заговорила снова, ее голос вернул себе твердость.