«Я бы гордился, — подумал он, — если бы мальчишка вырос хоть наполовину таким же, каким был тот гад Тимми Шон, упокой, Господи, его душу».
Пэт повернулся и посмотрел на ребенка. Ресницы у мальчика не были светлыми, как это обычно бывает при рыжих волосах. У него были темные ресницы, как у матери, и материнские же глаза.
Пэту вспомнилась Мэри с младенцем на руках, как он сказал, что всегда хотел сына, чтобы с ним охотиться и рыбачить. Перед ним вдруг промелькнуло будущее.
«Когда я превращусь в глубокого старика, я вспомню, как однажды вечером мой сынок хотел побыть со мной, и буду горько рыдать о том, что не могу вернуть назад молодость, чтобы побыть с ним. Вот о чем я буду горевать в старости. Но сегодня вечером я еще молод и не хочу сидеть с сыном. Я хочу поболтать с ребятами про войну».
Пэт пошел на компромисс.
— Можешь пойти со мной.
Мальчик поднял на него взгляд, с восторгом всплеснул руками и улыбнулся так же, как улыбалась Пэту Мэри, когда тот говорил или делал что-нибудь доброе. У Пэта дрогнуло сердце.
Когда они вышли на улицу, мальчик взял за руку отца и сказал:
— Мне нравится ходить с тобой.
Отец почувствовал, как ему на глаз набежала слеза, и ощутил мимолетный укол тоски. «Почему он всегда уступает? Хоть раз послал бы меня к черту! Тогда я бы знал, что делать. Для начала я бы отлупил его как следует за то, что он так разговаривает с отцом. А потом я стал бы им гордиться за то, что он дал отпор своему старику и не позволяет ни мне, ни кому-то еще заговаривать себе зубы».
Когда они дошли до кондитерской, Пэт сказал:
— Вот пять центов. Иди в магазин и купи что хочешь. И посмотри там. Может, найдешь себе что-нибудь на Пасху. Но не дороже двадцати пяти центов, понял? И, может быть, я тебе это куплю.
Мальчик посмотрел на отца «взглядом Мэри» — благодарно-счастливым.
— И жди меня здесь.
Пэт заказал полпинты пива. Бармен посоветовал ему подумать дважды. Маленькая порция стоит уже десять центов, а на следующей неделе подорожает до пятнадцати. По словам бармена, из-за войны.
Бар был переполнен. Посетители говорили на повышенных тонах. Они громко обсуждали войну и еще громче — цену на пиво, подскочившую на пять центов за кружку. Коротышка, которого Пэт точно уже где-то видел, стоял в центре кучки собравшихся, размахивая пивной кружкой и излагая свою версию причин войны. Пэт пробрался к коротышке.
— Я думал, ты уже успел надеть форму, — одарил он его презрительной ухмылкой.
К удивлению Пэта, коротышка пожал ему руку.
— Ты оказал мне такую честь, — заявил незнакомец, — когда сказал, что мне нужно пойти в добровольцы, а я-то уж пятый десяток давно разменял. Ты вернул мне молодость. Патрик, ты разве не помнишь своего старого друга по вечерней школе?
Пэт уже понял, что это был Мик-Мак, потому что, как ему подумалось, кто на свете, кроме того коротышки, принял бы оскорбление за комплимент?
— А ты изменился, — сказал Мик-Мак.
— Не так сильно, как ты, — ответил Пэт, — ты так скверно выглядишь, что я тебя не признал.
— Я тоже не признал тебя, Патрик, потому что ты выглядишь просто шикарно, а ведь столько лет прошло.
История Мик-Мака была недолгой. Когда в его трамвай врезался большой грузовик, он получил травму спины, и после нескольких лет судебных разбирательств транспортная компания согласилась выплачивать ему пожизненно пятнадцать долларов в неделю. Жена его умерла, дети женились. С ними он виделся редко. По его словам, им до него дела не было. Но он утверждал, что счастлив, ведь у него есть пятнадцать долларов в неделю, а живет он и столуется у одной шикарной вдовы за десять долларов.
— У нее собственный дом на Шеффер-стрит, чуть в сторону от Бушвик-авеню. В подвале она держит магазин с дамскими шляпами, а на втором этаже — пансион. А какой шикарный она накрывает стол! Ее муж, упокой, Господи, его душу, пусть я его и в глаза не видел, оставил вдовушку состоятельной — дом ей отписал, и не удивлюсь, если к дому и деньжата прилагаются, кроме того, она сама очень даже ничего.
— И тебе уж точно это все по нраву, — заметил Пэт, — пялишься на ее формы и планы строишь.
— Вот и нет. Мое сердце покорила ее стряпня. Патрик, приходи ко мне на пасхальный обед. Для посторонних всего тридцать пять центов.
— Нет уж, — ответил Пэт. — Дома я ем бесплатно. И стряпня тоже ничего.
— Я угощаю, — заявил Мик-Мак. — Для меня дружба дороже денег.
— Тогда я с тобой поем. Не потому, что мне этого хочется, а потому что мне жаль такого несчастного, как ты, которому приходится платить за то, чтобы кто-нибудь составил ему компанию.
— Ты говоришь гадости, — расплылся в улыбке Мик-Мак, — потому что не хочешь, чтобы я обнаружил доброту, которую ты в себе прячешь.
— Скучала? — спросил Клод.
— Да.
— Так и должно быть, — заявил он, беря Милочку Мэгги под руку. — Сегодня я веду тебя ужинать.
— Здорово. — Милочке Мэгги было приятно. Клод не спросил, а она не стала говорить, что уже успела поужинать.
Клод повел Милочку Мэгги в китайский ресторанчик на втором этаже дома на углу Бродвея и Флашинг-авеню. Сев за столик, они договорились не обсуждать войну.
— Давай говорить только про нас с тобой, — сказал Клод. — Возможно, нам не так уж много времени удастся провести вместе. Итак, ты будешь чоп-суи[36] из говядины или свинины?
— А можно я закажу что-нибудь другое? Понимаешь, я еще никогда не пробовала китайскую еду и…
— Тогда начни с чего-нибудь знакомого. Любишь яйца?
— Конечно.
У их столика стоял официант-китаец. Он подошел так тихо, что они его не заметили.
— Да-да? — поинтересовался он.
— Омлет фу-янг с креветками для дамы и чоп-суи со свининой для меня.
— Да-да.
Официант принес чай и две маленькие пиалы.
— Ой, как красиво! — воскликнула Милочка Мэгги, восхищенная белым костяным фарфором с китайскими иероглифами насыщенно-голубого цвета. — И это! — она провела рукой по обмотанной рафией ручке чайника и улыбнулась Клоду через стол.
Клод поднял одну из пиал и взглянул на донышко.
— Да. Сделано в Китае. На Востоке, — он улыбнулся Милочке Мэгги в ответ, и ее улыбка стала еще шире.
— «В твоей улыбке весь Восток», — наполовину сказал, наполовину пропел Клод.
— «В твоем мечтательном египетском взгляде тайна», — процитировала Милочка Мэгги.
— Говорить такое мужчине бесстыдно.
— Вовсе нет. То есть я хотела сказать, что это название песни, которую ты начал петь.
— Значит, у нас уже есть своя песня. Разольешь чай?
Милочка Мэгги взволнованно наполнила пиалу Клода, а потом свою.
— Сахар? — спросила она, подняв брови дугой, как делала актриса Джерри Морли из Лицейского театра на Бродвее в пьесе, где ей приходилось разливать чай.
Клод улыбнулся.
— Не надо.
— Я тоже не кладу сахар.
— Отлично. У нас похожие привычки. Нам будет легко ужиться.
— Это прекрасный чай.
— Понятия не имею, прекрасен этот чай или нет. Прекрасно то, что мы пьем его вместе.
После третьей пиалы Клод вздохнул и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Не хватает только горящего очага и мурлычущей на коврике кошки. Маргарет, ты любишь кошек?
— Не знаю. У меня никогда не было кошки.
— Обязательно заведем кошку или даже двух. Тебе они понравятся.
Милочка Мэгги поставила пиалу на стол, потому что у нее задрожали руки. «Сейчас он скажет: „Мы заведем кошку, когда будем обустраивать дом после свадьбы“».
Клод сказал:
— Ты когда-нибудь видела мэнкса?
— Это такая порода?
— Да, бесхвостая. Они очень популярны в Шотландии. Шотландия! Ты когда-нибудь была…
— Нет, — прервала его Милочка Мэгги. — Я никогда не была в Шотландии.
Клод рассмеялся.
Официант принес еду. Милочка Мэгги с восхищением посмотрела на красиво оформленную дымящуюся горку на тарелке Клода. И сказала очевидное:
— Боже, как красиво!
«Вот! — подумал Клод. — Интересно, скажет ли она: „Я дам тебе попробовать свое блюдо, а ты мне — свое“, — или нет?» Он терпеть не мог женщин, которые хотели делиться едой в ресторане. Он ее испытывал.
— Как насчет того, чтобы я дал тебе попробовать свое блюдо, а ты мне — свое?
— Мое можешь попробовать, — ответила Милочка Мэгги, — порция очень большая. Но чоп-суи я не буду.
И тут — вопреки собственным ожиданиям — Клоду захотелось, чтобы она попробовала его блюдо.
— Ну пожалуйста…
— Не могу. Потому что сегодня пятница.
— Какое отношение имеет пятница к…
— По пятницам я не ем мяса, а сегодня к тому же Страстная.
— А почему нет?
— Моя вера…
— Конечно! Как я мог так сглупить? Пожалуйста, не обижайся на меня, — Клод потянулся через стол и положил свою руку на руки Милочки Мэгги.
«Значит, он не католик, — вздохнула про себя Милочка Мэгги. — Даже если бы он хотел на мне жениться, есть еще одно препятствие — вера».
— Мне бы хотелось сходить с тобой на службу.
— В это воскресенье будет торжественная месса. Пасхальная месса очень красивая. Даже посторонние так считают, — храбро добавила она.
— Я тоже буду так считать, моя китаяночка. Мне хочется разделить ее с тобой. Мне хочется разделить с тобой все на свете.
Клод снова потянулся через стол и положил руку ей на плечо.
Милочка Мэгги увидела, что официант несет им десерт, и, по женскому обыкновению, сменила тему, считая, что в присутствии постороннего лучше говорить о чем-нибудь отвлеченном.
— На улице дождь, — сказала она.
— Апрельский дождь, — ответил Клод.
— Мы останемся здесь и будем пить чай, — добавил он. — И разговаривать. Может быть, дождь перестанет.
Клод заказал еще чайник чая.
— У меня осталась всего пара дней, и мне бы хотелось провести их с тобой. Пригласишь меня в гости завтра вечером?
Милочка Мэгги была так потрясена, что Клоду стало ее жаль. Он понял, что она подумала о своем отце, и немного облегчил задачу: