— Сгодишься.
Наверное, Сынку тоже стало неловко. Стараясь не смотреть на Милочку Мэгги, он указал на стоявшего на камине фарфорового мопса.
— Я тут заметил эту штуку. Можно посмотреть?
(Он имел в виду, можно ли взять статуэтку в руки.)
— Конечно. Бери, не стесняйся, — разрешила Лотти.
Сынок с восхищением рассматривал фигурку.
— Ух ты, какая милая вещица. Загляденье просто.
— Тимми подарил мне ее на годовщину свадьбы. Ему она тоже очень нравилась. Он частенько подходил к камину, прямо как ты, брал ее в руки и говорил: «Ты только посмотри, как эти шельмецы приложились!»
Сынок расхохотался.
— Ш-ш-ш! — шикнула Лотти. — Матушка спит.
Но матушка уже проснулась. И ворчливо позвала из спальни:
— Тимми? Тимми, это ты?
— Мама, все в порядке! — крикнула в ответ Лотти.
Наступило молчание. Старуха забормотала себе под нос и, судя по всему, снова уснула.
— Матушка подумала, что это Тимми смеется, — в голосе Лотти слышался благоговейный восторг. Она пристально посмотрела на Сынка. — Да, если подумать, он во многом напоминает мне Тимми.
Милочка Мэгги потрясенно подумала: «Она права. И вправду напоминает! Но как такое может быть? Почему? Ведь он даже не похож на дядю Тимми».
— В общем, — Лотти вернулась к прежней теме, — когда Милочка Мэгги выйдет замуж, эта собачка будет ей от меня свадебным подарком.
— Тогда мне лучше поосторожнее, чтобы ее не разбить, — Сынок осторожно вернул фигурку на каминную полку.
Он проводил Милочку Мэгги домой.
— Я бы пригласила тебя зайти, только…
— Да я все понимаю. У меня папаша такой же. Моя сестра раньше встречалась с Чолли. С тем, кто играл на пианино, помнишь? Так она не могла пригласить его в дом. Папа всегда отпускал какую-нибудь колкость. Он против Чолли ничего не имел, но все время отпускал колкости. Сестре приходилось встречаться с ним на углу.
«В каком-то смысле, — подумала Милочка Мэгги, — это даже облегчение — встречаться с кем-то из своих, кто понимает, как все устроено, и не твердит, что хочет познакомиться с твоим отцом».
— Послушай, Милочка Мэгги, если я тебе напишу, ты ответишь?
— С радостью, Сынок.
— Ну, тогда давай прощаться, — он крепко обнял ее и тут же поцеловал.
— Не надо, — пробормотала она.
— Поцелуешь меня на прощание по-настоящему, а?
— Пожалуйста, не надо.
— Дальше я не зайду. Я не из таких.
— Знаю, Сынок.
Милочка Мэгги уступила объятиям Сынка, желая, чтобы на его месте был Клод, и страдая оттого, что была неверна тому, кого любила и кого будет любить вечно, даже если никогда с ним больше не встретится.
Глава тридцатая
Сынок писал раз в неделю. Его первое письмо содержало подробное описание погоды в Кэмп-Аптоне. Ответ Милочки Мэгги содержал подробное описание погоды в Бруклине. В следующем письме Сынок в подробностях рассказал, чем их кормят в лагере. В ответ она написала, как все дорожает и что семье из трех человек уже с трудом хватает на еду доллара в день.
Потом Сынок попросил Милочку Мэгги прислать ему свою фотографию. «У всех ребят над койками висят карточки…» Милочка Мэгги отправилась в студию «Баттерманс» и заказала портретный снимок. Фотография ей понравилась. Она подписала ее: «Сынку от Маргарет Роуз». (Подписываться Милочкой Мэгги не стала, побоявшись насмешек его сослуживцев.) Через несколько недель Сынок прислал ей собственный снимок в форменных брюках с обмотками и надвинутой на глаза полевой шляпе, с винтовкой в руках. Сынок смотрел прямо в камеру. Он выглядел именно таким, каким был: надежным, честным, прямодушным, обыкновенным парнем. Навещая Лотти, Милочка Мэгги показала ей фотографию.
— Его лицо как открытая книга, — заметила Лотти.
«Да, — подумала про себя Милочка Мэгги, — и его жизнь тоже открытая книга».
Милочка Мэгги знала про Сынка все: знала его отца, знала, чем они вдвоем занимаются, какие у них корни. Она знала, где Сынок живет и откуда он родом. Знала про его сестру и братьев и девушку, с которой он раньше встречался. Знала, что он окончил среднюю школу для мальчиков и что он был католиком.
О Клоде Милочка Мэгги не знала ничего.
И все же…
Пробыв в армии два месяца, Сынок написал, что его следующее письмо может прийти с другого адреса. «Я не могу рассказать подробностей, но, если вернусь целым и невредимым, ты будешь моей девушкой?»
Милочка Мэгги была тронута. «Будешь моей девушкой» означало «станешь моей невестой, и мы поженимся»…
Ответить на это оказалось нелегко. Милочка Мэгги отличалась прямодушием, и ей было всегда проще сказать «да» или «нет», чем «может быть». Но теперь она не могла ответить «да», а «нет» отвечать не хотела.
«Каждая девушка гордилась бы таким парнем, как ты», — написала Милочка Мэгги. (Она не смогла написать: «Я гордилась бы таким парнем, как ты».) «Посмотрим», — написала она, имея в виду, что подумает. (Она не смогла написать: «Я уже решила».)
Ответ Сынка пришел через три недели.
«Сказать не могу, как я рад, что ты мне не отказала. Буду ждать и надеяться».
Письмо пришло из-за океана.
Милочка Мэгги с нетерпением ждала писем Сынка, и ей нравилось на них отвечать. Он продолжал настаивать на своем.
«…мы скоро пойдем в наступление, и для меня было бы очень важно знать… P. S. Если ты встретишь отца Флинна, скажи ему, что наш капеллан, отец Ньюсом, рассказывал, что они вместе учились в колледже, и еще я забыл сказать, чтобы ты не волновалась, если какое-то время от меня не будет вестей».
Милочка Мэгги начала волноваться, не сойдя с места. Едва дочитав письмо, она отправилась в церковь, поставила свечку и помолилась о том, чтобы с Сынком ничего не случилось. Выйдя из церкви, она встретила отца Флинна и рассказала ему про капеллана.
Лицо священника обрело грустное и отсутствующее выражение.
— О да. Фредди! Гордость школы. Как давно это было.
Отец Флинн сообщил Милочке Мэгги, что он был очень доволен четверговыми вечеринками в церковном подвале. Иногда на них собиралось по двадцать человек. Он сказал ей, что обзавелся десятью новыми роликами для пианолы.
— Ходил по домам и спрашивал, нет ли у кого лишнего ролика.
— Но, святой отец, мы же собирались назначить комитет, чтобы они ходили и собирали пожертвования…
— Я не мог столько ждать. Мне слишком дурно от «Океанской качки».
Священник помолчал.
— До меня дошли слухи, что кое-кому не нравится, что в церкви устраивают собрания. Некоторые прихожане выступают против.
— Всегда найдется кто-то, кто будет против. А я слышала, что людям это нравится. Что молодежи есть где собраться.
Отец Флинн взглянул на письмо, которое Милочка Мэгги держала в руке.
— Есть где собраться, это точно, а, Маргарет? — подмигнул ей священник. Он положил на письмо два пальца, словно благословляя отправителя. — Маргарет, он хороший парень.
— Да, святой отец, хороший. Но…
Отец Флинн вспомнил, как Милочка Мэгги смотрела на Клода, когда они с ним вышли из церкви утром после пасхальной мессы.
— Он хороший человек, — твердо повторил священник. — Молись Деве Марии, чтобы наставила тебя на путь истинный.
— Хорошо, святой отец.
Милочка Мэгги молилась долго и усердно, и искренне, а потом ответила Сынку. Она написала: «Может быть…»
Прошло несколько недель, прежде чем она получила ответ.
Глава тридцать первая
Все твердили друг другу, что война — это ужасно, но тут же признавали, что тем, кто остался в тылу, жить стало намного увлекательнее. Работы хватало на всех, зарплаты выросли, и предметы роскоши стали общедоступны. Впервые за время своего долгого существования галантерейный магазин на Гранд-стрит, не гнавшийся за модными новинками, был вынужден завезти шелковые мужские рубашки. Их покупали рабочие.
До войны женщины могли быть работницами на фабриках, продавщицами, официантками, телефонистками, машинистками, кассиршами, горничными и так далее. Прошедшие более специализированное обучение могли вписать свои имена в листы ожидания на должности учителей, библиотекарей, медсестер, личных секретарей и ждать, пока откроется соответствующая вакансия.
Теперь женщинам стала доступна практически любая работа. Они работали кондукторами трамваев, лифтерами, разливали пиво, доставляли молоко, заменяли мужчин на почте, носили красивую форму и работали на бруклинской военно-морской верфи, называясь морячками. Мужчины перестали уступать им места в метро.
Женщины надели брюки. За неимением женских брюк, надевались брюки братьев. Женщины сбросили каблуки и обулись в оксфорды с гетрами. Они наводнили цирюльни, чтобы коротко остричь волосы. Они перестали пощипывать щеки, чтобы добавить румянца. В ход пошли румяна. Женщины закурили сигареты. Подобно мужчинам спорили о политике. Приближалось время, когда их допустят на избирательные участки и позволят голосовать.
Короче говоря, женщины наконец-то обрели свободу и жили на всю катушку.
Война пошла на пользу даже рынку недвижимости. Объявления «Сдается внаем» повсеместно исчезли, и потенциальные квартиросъемщики выплачивали хозяевам «бонус», если им первым сообщалось о свободной квартире. Люди, жившие в меблированных комнатах, теперь могли позволить себе квартиры, жильцы съемных квартир переехали в собственные, а бывшие собственники квартир — в небольшие домики на Лонг-Айленде, которые могли купить в длинную рассрочку с мизерным первоначальным взносом, с небольшой доплатой за встроенный кухонный уголок.
Домовладелица Милочка Мэгги Мур процветала. Вздорное семейство Хили уже съехало, оставив после себя тридцать долларов долга, сломанный стул и джентльмена, проживавшего в закутке коридора, отгороженном под спальню. В свое время Милочка Мэгги поверила рассказу миссис Хили, что это ее зять, который «остановился» у них на время, потому что его жена только что «покинула этот мир».
Джентльмен не съехал вместе с Хили, потому что заплатил за свой закуток за два месяца вперед. Нет, он не приходился им родственником, как он сообщил Милочке Мэгги, но у него действительно недавно умерла жена. Она оставила ему двухлетнего сына, которого отдали в приют, и он платит приюту по пять долларов в неделю, пока снова не женится. Да, есть некая вдова, как он признался Милочке Мэгги, с которой они собираются пожениться через год, когда пройдет пристойный срок после смерти его первой жены. Он намеревался жениться снова, чтобы у ребенка были дом и мать.