— …все, чем смогу помочь, святой отец, чтобы скоротать время, пока вернется муж.
— Может быть, миссис Даблдей из приюта нужна помощь, — предположил отец Флинн.
— Вы имеете в виду ручное шитье? О, конечно, могу, миссис Даблдей. Я могу научить девочек шить прямым швом, штопать, вышивать мережкой и обметывать петли. С удовольствием! По два часа один раз в неделю вечером? Мне это прекрасно подходит! Только должна вас предупредить, что мне придется закончить уроки в ноябре, когда муж вернется из поездки.
— Он никогда не вернется, — заявил Пэт Мик-Маку. — Никогда! Как только он понял, что я его раскусил, он убрался из дома раньше, чем я успел его вышвырнуть. Понимаешь, я уже больше не мог вот так сидеть и болтать с ним. Меня начало в дрожь бросать. Он все вопросики свои задавал: про мою мать и помню ли я своего отца, который умер до того, как я родился, и знаю ли я, где все мои братья. Он живет за счет других, вот, как я все понял. Все отъедал от моей жизни по куску, пока не получил ее всю, но от своей мне взамен ничего не дал, ну вроде того, где он родился и где теперь его родня.
— Как в той картине, что я видел, — сказал Мик-Мак. — Там зомби по ночам вылезали из гробов, залезали в спальни и сосали кровь у людей, которые спали в своих постелях.
— Чертов дурак! — презрительно воскликнул Пэт.
Милочка Мэгги была настолько уверена, что Клод вернется, что начала готовиться к его возвращению в день его отъезда. Она почистила губкой и отгладила его новый костюм и повесила его на вешалку в шкаф, накрыв простыней от пыли. Начистила его новые туфли и завернула их в газету. Выстирала и погладила его новые рубашки, завернула их в тонкую бумагу и положила в его ящик комода. Связала ему темно-коричневый галстук и две пары носков. Выстирала и погладила его пижаму и положила ее под его подушку, где та и осталась лежать.
Милочка Мэгги превратила подаренный Клодом туалетный столик в подобие алтаря. Она положила на него красный чемоданчик — подарок Клода, «Книгу обо всем» с его автографом и открытку с запиской «Жди меня».
Милочка Мэгги коротала дни ожидания, заполняя их как могла. Каждое первое и третье воскресенье месяца она навещала Лотти. Она вела занятия по шитью и почти каждую субботу после обеда приглашала маленьких швей к себе домой на какао с печеньем.
Однажды в воскресенье после обеда Милочка Мэгги зашла в церковь посмотреть, как Джина Фид венчается со своим Чолли. На улице после венчания она пожала Чолли руку, поцеловала Джину и пожелала им удачи. Джина пригласила Милочку Мэгги на свадебное торжество, но та отказалась.
Месяц спустя, во время мессы, Милочка Мэгги услышала оглашение для Томаса Фида и Эвелин Дельмар. Ей стало интересно, та ли это девушка, которая однажды дала Сынку от ворот поворот, потому что у него не было на нее денег. Милочка Мэгги подумала, что ее звали так, как обычно зовут девушек, которые любят, когда на них тратятся.
Милочка Мэгги не пошла смотреть на венчание Сынка. Не то чтобы она ревновала, ничего подобного, как она уверяла себя, и не то чтобы она сомневалась, что когда-нибудь он на ком-нибудь женится. Просто ей не хотелось видеть, как он женится.
В ту весну Денни заставил сестру поволноваться. Пару раз он прогулял школу. В первый раз его привел домой отец Флинн — он встретил Денни, когда тот бродил по улицам. Во второй раз его привел школьный надзиратель, сказав Милочке Мэгги проследить, чтобы прогулов больше не было.
— Это закон такой, понимаете?
Остаток школьного семестра Милочка Мэгги каждое утро доводила Денни до школы и ждала на улице, пока он не входил внутрь, и только потом шла домой.
Когда Милочка Мэгги рассказала о прогулах Денни тете Лотти, та заявила, что в этом нет ничего страшного. Все мальчишки иногда прогуливают школу. Даже ее Уидди прогуливал.
— Помню, словно это было вчера. Тимми поймал его и на следующее утро сказал: «Я хочу, чтобы сегодня ты прогулял школу, а если увижу, как ты в нее входишь, то получишь такую порку, которую никогда не забудешь». И так каждое утро он заставлял Уидди прогуливать, и первое же, что делал Уидди, это пробирался в школу, а меня просил: «Не говори папе, что я иду в школу». Ах, Тимми! — Лотти нежно и рассеянно улыбнулась любимому воспоминанию.
В то лето Милочка Мэгги выпросила у отца десять долларов и отправила Денни на две недели в лагерь. Уже через два дня после отъезда брата ей стало так одиноко, что она отправилась к Лотти, чтобы уговорить ту пожить у нее.
— Тетя Лотти, ты же никогда не была у нас дома с того дня, как меня крестили. Ты сможешь спать в комнате Денни. Я буду тебе готовить все, что ты любишь. Ты должна побыть у меня в гостях подольше.
— Нет, — ответила Лотти. — Мне нужно быть здесь, чтобы по вечерам встречать Тимми со службы.
Милочка Мэгги опешила.
— Не смотри на меня так. Я только представляю себе, что он приходит домой. Ставлю перед его креслом таз горячей воды с английской солью для его бедных ног. Не думай, что я умом тронулась. В детстве я часто представляла, что у меня есть подружка. Даже имя ей придумала — Шерри. И я устраивала чаепития, и болтала с ней, и представляла, что она болтает со мной. Вот так и с Тимми делаю. Спасибо, конечно, дорогуша. Но если я куда уеду, то тут же заскучаю по дому.
Но Денни не пробыл в лагере двух недель. Прошло всего четыре дня, когда Милочка Мэгги получила письмо от воспитательницы с сообщением, что Денни хочет домой: он отказывается принимать участие в лагерном распорядке, почти ничего не ест, а его соседи по палатке рассказывают, что по ночам он плачет и зовет сестру. Воспитательница писала, что отправляет мальчика домой.
Милочка Мэгги опустилась на колени перед Денни и обняла его, заметив при этом, что за время отсутствия лицо у него похудело, а под глазами залегли черные круги.
— Денни, почему ты не захотел остаться в лагере?
— Потому что хотел домой.
— Но там же так здорово, можно плавать и…
— Я хотел домой и к тебе.
— Денни, ты уже большой мальчик, тебе почти девять. Тебе нельзя так от меня зависеть.
— Я не хочу никуда ехать без тебя.
Милочка Мэгги понимала, что ей не следует упиваться тем, что брат так в ней нуждается. Но она была взволнована и тронута. «Что я буду делать, — в панике подумала она, — когда он вырастет и я стану больше ему не нужна? Ах, я должна завести детей. Должна! Мне так нужно быть нужной».
Через несколько дней Милочка Мэгги отправилась к отцу Флинну и спросила, как ей усыновить ребенка.
— Боюсь, Маргарет, это невозможно. Усыновить младенца разрешается только добродетельным и благочестивым католикам.
— Я стараюсь быть хорошей католичкой.
— Но твой муж не католик.
Милочка Мэгги повесила голову.
— Может быть, я смогу усыновить протестантского младенца или еврейского?
— Нет, дитя мое. Дети из методистских приютов отдаются на усыновление только методистам. У баптистов, лютеран и англиканцев то же самое. Дети из еврейских приютов отдаются в правоверные еврейские семьи. Поняла?
— Да, святой отец, — прошептала она.
— У нас на Лонг-Айленде есть приют, который отправляет некоторых детей на воспитание приемным матерям. Приемной матери дают ребенка, и она содержит его, дарит ему материнскую любовь и заботу, пока тому не исполнится шесть лет, и тогда его забирают обратно в приют и отправляют в школу.
Милочка Мэгги подалась вперед, вся напряженная и умоляющая, просительно протянув к священнику сцепленные в замок руки.
— Ах, святой отец, вы могли бы… вы попросите… пожалуйста, можно мне такого ребенка?
— Маргарет, тебе нужно завести собственных детей. Ты молодая, сильная, здоровая…
— Но у меня их нет! — жалобно воскликнула она.
— Потерпи еще немного, дитя. Молись Божьей Матери. И прочти новенну. А я буду каждый день молиться о твоем намерении.
— Спасибо, святой отец.
Пришел декабрь, но снега все еще не было. Никто не хотел, чтобы он выпал, но все волновались, не желая поступаться белым Рождеством. Со снегом или без, Милочка Мэгги каждый день готовилась к возвращению мужа. Он вернулся домой холодной звездной ночью в середине декабря.
Увидев Клода, Милочка Мэгги протянула к нему руки и улыбнулась. Она не спросила, где он был. Она не попросила больше никогда ее не покидать. Она крепко обняла его, улыбнулась и спросила: «Почему ты так долго?» — словно он вышел из дома час назад, чтобы сходить в магазин.
— Я знала, что ты вернешься. И я так счастлива.
Она отвела Клода на кухню и закрыла дверь на маленькую задвижку, которую приделала несколько недель назад, чтобы отец или брат не могли нарушить их уединение. Клод принес домой мясо — половину свиной корейки.
— Свинина? — удивилась Милочка Мэгги.
— Это не свинина. Это символ. Он означает, что формально я кормилец семьи.
— Я отрежу немного на стейки и поджарю, потому что запекать свинину нужно целый день, и нужен яблочный соус, которого у меня нет.
Клод рассмеялся.
— Хорошо. Я практичная, и что? Смейся, если тебе так хочется.
Клод сгреб Милочку Мэгги в объятия и крепко сжал. Она почувствовала в его нагрудном кармане золотую монету. «Значит, она ему не понадобилась». Милочка Мэгги расстегнула на муже пиджак, сняла и повесила на спинку стула. Под пуловером у Клода оказался сверток. Она его вытащила.
— Что это?
— Открой.
Милочка Мэгги открыла. Это оказалось красивое кимоно из нефритово-зеленого матового шелка.
— Ах, какая прелесть… прелесть… Ах, Клод!
— Я подумал, что пора моей китаяночке завести кимоно. Примерь его, любимая.
Кимоно на Милочке Мэгги смотрелось прекрасно. Она вытянула руки, чтобы Клод увидел, насколько широки были рукава. Потом заглянула внутрь одного из рукавов. Там была этикетка: «Китайский базар». Она не смогла разобрать название улицы и номер дома, но город назывался Сан-Франциско.