Когда пришел отец Флинн, Милочка Мэгги, побледневшая и с размазанными по щекам слезами, встретила его с горящей свечой в руке. Она преклонила колени и пошла впереди него, показывая дорогу. Она привела его в комнату к Пэту. Священник одобрительно огляделся вокруг. Все было сделано как надо. Пэт лежал бледный и неподвижный, в чистой ночной рубашке. Милочка Мэгги успела омыть ему лицо, руки и ноги. На прикроватном столике лежало чистое льняное полотенце. На полотенце стояло распятие, по бокам от него горели свечи. Рядом стояла чаша со святой водой, мисочка с солью, блюдце с клочками чистой ваты для святого елея, стакан воды и прочие необходимые вещи. На полу у изголовья кровати лежала подушка, чтобы священнику было удобно встать на колени. Отец Флинн положил свою маленькую сумку из черной кожи и святые дары на пустой туалетный столик.
— Оставь нас, дочь моя.
Милочка Мэгги, пятясь, вышла из комнаты, все так же держа перед собой горящую свечу.
Отец Флинн совершил соборование. Когда обряд закончился, Пэт сказал слабым голосом:
— Я бы не стал звать вас ночью по холоду, но то, как моя дочь…
— Сын мой, тебе отпущены все мирские грехи. Храни молчание.
Когда Пэт снова попытался заговорить, отец Флинн прервал его:
— Успокойся, сын мой.
Священник начал собирать сумку.
— Я пошлю за доктором.
— Не надо доктора, — прошептал Пэт. — Я ухожу в мир иной.
— Чтобы подписать свидетельство о смерти. Таков закон.
Отец Флинн вышел к Милочке Мэгги и Денни, помолился с ними и ушел, сказав им слова утешения.
Милочка Мэгги, дрожа и с капающими из глаз слезами, вошла к отцу.
Она обнаружила его лихорадочно натягивающим брюки.
— Папа! — потрясенная, вскричала она. — Что ты делаешь?
— Убираюсь отсюда! — проорал Пэт. — Ты, да священник, да доктор, вы меня живьем похороните! Пойду в дом вдовы, там хоть безопасно!
Зима Милочки Мэгги с Клодом была просто чудесной.
Глава сорок пятая
Клод вернулся домой. Пока они с Милочкой Мэгги сидели на кухне, дожидаясь, когда пожарятся две принесенные им курицы, он, по своему обыкновению, попросил ее рассказать ему обо всем, чем она занималась в его отсутствие. Она рассказала ему обо всем, кроме того, что подала прошение взять детей из приюта. Она подумала, что у нее будет достаточно времени, чтобы ему рассказать, когда дети уже будут жить с ней. Опять же, всегда оставалась надежда, что она забеременеет. Она никогда не переставала надеяться. Ее мать не переставала надеяться и родила ребенка, когда ей было далеко за сорок. Однако Милочка Мэгги испытала Клода, надеясь выяснить его отношение к тому, чтобы взять на воспитание детей из приюта.
— Клод, тебе бы хотелось детей в доме?
Клод ответил в обычной своей манере:
— Каждый мужчина хотел бы своих детей в доме.
Будучи чрезмерно чувствительной к каждой реакции мужа, Милочка Мэгги решила, что тот слишком подчеркнул «своих», и больше ничего не сказала.
По возвращении Клод подарил Милочке Мэгги дюжину луковиц голландских тюльпанов. Они лежали в коробочке, надписанной «Тюльпаны из Голландии, штат Мичиган», и она поняла, где он был на этот раз. В три последних возвращения он привозил ей подарки с этикетками. Он словно хотел, чтобы она знала, где он был, но не хотел тратить на это слова.
Клод сказал, что неделю повременит с работой, потому что ему хочется посадить луковицы во дворе. Но сначала ему нужно побелить старый дощатый забор. Красные тюльпаны требуют белого фона.
Однажды воскресным утром Клод белил забор (одна сторона была уже готова), когда квартиросъемщица со второго этажа открыла окно и окликнула его.
— Мистер Бассетт?
Он тут же склонил голову набок, что привело женщину в восторг, и посмотрел наверх.
— Смотреться будет отлично.
— Спасибо, — ответил Клод и одарил ее своей очаровательной улыбкой.
Квартиросъемщица закрыла окно.
— Нужно быть с ним повежливее, — сказала она мужу, — чтобы они не подняли нам арендную плату под предлогом «ремонта».
— Да ладно, тебе просто нужен был предлог, чтобы поговорить с этим бродягой.
— Он не бродяга. Он — джентльмен.
— Бродяга! — возразил муж. И добавил напоследок: — Заткнись!
Земля под снегом не замерзла, но затвердела как цемент. Клоду пришлось рубить ее топором. Он посадил луковицы. Всю зиму он собирал кофейную гущу, спитой чай, картофельные очистки, остатки табака из Пэтовой трубки, золу из печки и прочее и устроил во дворе компостную кучу.
— Весной мы посеем циннии и маргаритки… то, что цветет сразу в первый год… а позже — многолетники…
Клод рассуждал так, словно никуда весной не собирался. Милочка Мэгги воспряла духом, но тут же сникла. Если он останется, то позволит ли ей взять детей?
На Рождество Клод подарил Милочке Мэгги большую, красивую садовую энциклопедию. Внутри были сотни цветных иллюстраций. (Стоила она долларов десять, не меньше.) Они с Милочкой Мэгги внимательно ее изучали, Клод набрасывал на бумаге план сада и составлял список необходимых семян. Он был одержим садом.
— Этим летом по вечерам мы будем вместе сидеть в саду — ты же знаешь, что цветы в темноте пахнут сильнее… — Да, создавалось впечатление, что со странствиями покончено.
Но к январю Клод потерял к саду всякий интерес. Когда Милочка Мэгги доставала книгу, он хмурился и заявлял, что ему надо пройтись. Однажды он спросил у нее, зачем она себя утруждает.
— В этой земле ничего никогда не вырастет. Она тверда, как цемент, и такая же бесплодная.
После этого Милочка Мэгги больше не доставала книгу.
Но зима была прекрасная. Клод был нежным и любящим мужем, и — как всегда — все было так, словно они с Милочкой Мэгги только что поженились.
Однажды в марте снова настал день, когда над Бруклином задул прилетевший из дальних стран нежный, но настойчивый ветерок. Клод прислушался, повторил свой безмолвный обет и опять уехал.
На этот раз горечь расставания с мужем для Милочки Мэгги была не такой сильной и смешивалась с внутренним трепетом. Она всплакнула, но с улыбкой и предвкушением больших перемен. «Подожду до двенадцати, — думала она, — чтобы понять, вернется ли он».
Но Милочка Мэгги едва дождалась одиннадцати. Она побежала в мебельный магазин и сказала продавцу, чтобы тот немедленно доставил ей две детские кровати и детское кресло, за которые она с осени вносила еженедельные платежи. Она пошла в другой магазин и купила две пиалы из толстого фарфора и две маленькие ложечки.
Мебельщик доставил кровати. В детской стоял комод с двумя ящиками, который Милочка Мэгги купила осенью и выкрасила в белый цвет. Из одного из ящиков она достала простыни для кроваток, которые сделала из лучших частей изношенных домашних простыней, и чистые, потертые одеяльца, которым довелось согревать уже два поколения младенцев: Уидди и его близнецов. (Лотти сказала: «Я и забыла, что эти одеяльца у меня сохранились, пока Тимми не напомнил».) Милочка Мэгги с радостным упоением заправляла маленькие постельки.
Когда Денни в полдень пришел из школы, Милочка Мэгги накормила его обедом, сделанным на скорую руку: бутербродом с колбасой, молоком и куском песочного пирога. Сама она была слишком взволнована, чтобы есть.
— Клод уехал? — спросил Денни.
— Что? Да, — Милочка Мэгги оторопела.
Клод ушел всего два часа тому назад, а она совершенно забыла, что до осени больше его не увидит.
— Взошли цветы, которые он посадил во дворе. Ты видела?
— В самом деле? — Она подошла к окну. Да, из земли торчала дюжина робких ростков. — Нет, я их еще не видела.
Как только Денни ушел обратно в школу, Милочка Мэгги бросилась к дому отца Флинна.
— Сейчас, святой отец? Сейчас? Пожалуйста, сейчас!
Священник подстроился под ее тон:
— Сейчас!
— Правда, святой отец?
— Правда, Маргарет. Мать Венсан де Поль подготовила для тебя двух маленьких мальчиков.
— Правда, святой отец? В самом деле?
— По-моему, одному из них четыре, а второй — совсем младенец.
— Святой отец, когда я смогу их забрать? Когда?
— Я позвоню матери настоятельнице и скажу, что ты едешь в приют.
Милочка Мэгги молнией выскочила из дома и сбежала по ступенькам.
— Маргарет! — окликнул ее священник. Она приостановила свой бег. — Помни! Старшего тебе придется отдать через два года.
— Да, святой отец.
— А когда тебе исполнится шестьдесят, тебе придется вернуть всех детей.
— До того, как мне исполнится шестьдесят, еще целая вечность! — крикнула в ответ Милочка Мэгги.
«Я тоже когда-то так думал», — подумал священник.
Милочка Мэгги обожала красивый ритуал кормления детей завтраком. К тому времени Денни уже уходил в школу, а отец еще спал. В кухонные окна лился солнечный свет, тюльпаны во дворе выпустили бутоны, а Тимми в своей бамбуковой клетке заливался такими энергичными трелями, что клетка ходила ходуном.
Марк, которому было четыре, сидел в детском кресле и ел из пиалы овсянку с порезанным сверху спелым бананом. Время от времени, мягко и терпеливо, Милочка Мэгги перекладывала ложку из его левой руки в правую. И маленький мальчик так же терпеливо перекладывал ее обратно в левую.
Джон, которому еще не исполнилось года, сидел у Милочки Мэгги на руках. Она кормила его с ложки. Он давился овсянкой, жевал деснами мягкий банан и изо всех сил пытался пить молоко из чашки, втягивая жидкость. Мальчик не отводил взгляда от лица Милочки Мэгги. Он смотрел на нее не моргая, отводя глаза, только когда она наклонялась переложить ложку Марка.
Дети были спокойными. Марк редко говорил, а малыш редко плакал. Марк мгновенно исполнял любое распоряжение. Оба закрывали глаза сразу же, как только их клали в кроватки. В приюте их хорошо этому научили.
Милочка Мэгги изумилась тому, как Пэт принял новость о взятых на воспитание детях. Когда он вернулся от миссис О’Кроули, они жили у нее уже три дня. Милочка Мэгги рассказала обо всем отцу одним предложением и на одном дыхании. В конце она добавила, что будет полу