— Валяй!
— А где салями?
— В холодильнике.
Холодильник представлял собой маленькую комнату, освещавшуюся высоко расположенным маленьким зарешеченным окном. На присыпанном опилками полу стояли два огромных куба льда. Денни благоговейно огляделся вокруг, словно почитатель искусства в художественном музее.
Денни заинтересовала большая, чистая, выпотрошенная свиная туша, распятая под потолком с помощью крюков, зацепленных за передние ноги. Еще с потолка свисали четверть говяжьей туши, окорока и телячьи ноги. Еще там было то, чего он никогда раньше не видел. Оно напоминало резиновую стиральную доску.
— Ух ты! — восхищенно выдохнул Денни.
Салями висела у двери рядом с другими колбасами. Денни снял одну палку и положил на колоду. Потом взял из держателя нож. Нож был огромным, как сабля. Денни дважды обошел вокруг колоды, боясь приступить к нарезке.
— Эй, Отто! Как ты ее режешь, чтобы кружки вышли «динни»?
Отто вздохнул, отложил кусок хлеба и вышел в магазин. Он забрал у Денни саблю и недобро на него посмотрел, буркнув: «Докл!»[64] Вернув саблю на место, Отто достал из держателя длинный тонкий нож. Его лезвие так часто точили, что от него осталось не больше четверти первоначальной ширины.
— Смотри! — скомандовал мясник.
Отто глубоко вонзил ногти среднего и указательного пальцев левой руки в салями ближе к концу палки. Потом приставил лезвие ножа к пальцам и отрезал ломтик. Ломтик он поднес к свету. Тот был прозрачным! Даже маленькое зернышко специй было разрезано пополам.
— Боже мой! — в восхищении воскликнул Денни.
— Динни! — заявил мясник.
Винер вручил нож Денни. Тот вонзил ногти в колбасу, сожалея о том, что они не были достаточно чистыми, и поставил лезвие ножа к пальцам. Рука, державшая нож, задрожала. Денни умоляюще взглянул на Винера. Добряк его понял.
— Я еще не закончил с обедом, — сказал он. И вернулся к своему хлебу с бульоном и пиву.
Денни вздохнул с облегчением. Его рука перестала дрожать. Он отрезал кружок салями. Поднес его к свету. Кружок вышел почти таким же прозрачным, как и у мясника!
— Ух ты! — с восторгом прошептал Денни.
Денни отрезал еще четыре кружка, проверяя каждый на свет. Пятый кружок вышел мутноватым. Денни слишком поторопился. Он сунул его себе в рот и отрезал последние два кружка как надо. Разложил кружки внахлест на куске вощеной бумаги. Ему подумалось, что он никогда не видел ничего красивее. Денни отнес палку салями обратно в холодильник и повесил на крюк. Все еще с ножом в руке он засмотрелся на свиную тушу.
— Нравится? — спросил подошедший сзади Винер.
— Безумно.
— Давай, скажи мне, на какие части делят свиную тушу?
Денни тронул тушу своим длинным ножом.
— Корейка? — с сомнением в голосе спросил он.
— Верно.
— Правда? — просиял Денни.
Отто Винера охватил трепет. Он тут же распознал перед собой страстного любителя мяса.
— Давай, покажи еще!
Денни тронул ножом свиную заднюю ногу.
— Окорок?
— Молодец!
— Лопатка?
— Отлично!
— Грудинка?
— Зер гут![65]
— А где бекон? — спросил Денни.
— Его коптят. Висит на крюке у окна, — резко ответил Винер. — Докл!
Денни выпрямился во весь рост и даже немного потянулся вверх. И посмотрел на Винера в упор.
— Послушай, мне не нравится, когда меня называют Доклом. Зови меня Деннис.
Винер смерил Денни взглядом и ответил:
— Хорошо, Деннис.
— А что это за белая сморщенная кожа там висит?
— Требуха.
— Требуха? Я всегда думал, что это слово не значит ничего хорошего.
— Я и сам не любитель, если хочешь знать.
— А тебе помощник не нужен?
— Когда работы много — нужен, когда мало — нет.
Но в голове Винера закрутились мысли. «Я столько всего знаю про мясо, — думал он по-немецки. — Неправильно будет, если я умру, не оставив после себя никого, кто знал бы то же, что и я. Я посвятил мясу сорок лет жизни и многое постиг сам. Как рубить, к примеру. Я мог бы передать все, что знаю, этому парню. Ведь сына у меня нет. Но этот парень…»
Денни прервал размышления мясника:
— Короче, если тебе будет нужен помощник, имей меня в виду. Меня зовут Деннис Мур.
— О тебе мало хорошего болтают. Ты каждый вечер околачиваешься в бильярдной.
— Уже не околачиваюсь.
— И когда же ты перестал?
— Сегодня.
«Хотя бы не врет», — подумал Винер.
— Но где бы ты ни работал, ты надолго не задерживаешься. Грубишь боссу и делаешь все спустя рукава.
Денни подавил порыв ответить вертевшейся на языке грубостью. Он стянул с головы кепку и скомкал ее в руках, отведя взгляд.
— Я работаю с шестнадцати лет. Все, что я делал до сих пор, я терпеть не мог. Мне не нравится выполнять работу, которая мне противна. Поэтому я начинаю грубить, чтобы меня уволили. Но здесь… — он обвел взглядом мясные туши, — работать здесь было бы все равно, что каждый день летом ездить на Кони-Айленд.
И все было решено! И Винер, и Денни оба это поняли. Оставалось покончить с формальностями.
— Сколько Чеппи тебе платит?
Денни собирался соврать про двадцать долларов. Но он решил этого не делать — не потому, что был поборником истины, а потому, что ему показалось, будто, солги он сейчас, это будет плохой приметой.
— Восемнадцать долларов.
— Может, и сойдемся, — сказал Винер. Но в его голосе звучало сомнение.
— Мне платят восемнадцать долларов. Плюс чаевые за доставку.
— Восемнадцать долларов и ни цента больше, — твердо сказал Винер. — В счет чаевых я обучу тебя полезному делу.
Сердце Денни подпрыгнуло. Его наняли! Он даже не надеялся… Да он бы согласился и забесплатно…
Винер принял задумчивость Денни за колебание. Ему показалось, что нужно сказать еще что-то.
— Став мясником, ты никогда не будешь голодать, потому что людям всегда нужно есть и им всегда нравится есть мясо.
— Восемнадцати долларов достаточно.
Заключив сделку, они смущенно пожали друг другу руки. Обоим было неловко от испытываемого втайне восторга.
— Начнешь с понедельника?
— Сначала мне нужно сказать Чеппи и сестре.
— Правильно рассуждаешь, — одобрил Винер.
— Денни, а ты уверен? «Вся жизнь», когда тебе только девятнадцать, — это довольно долго.
— Уверен. Я туда зашел, а там эта кошка в окне, чистые опилки на чистом полу, и деревянная колода, и ножи, которые он все время точит… Я хотел бы передать тебе свое чувство, Милочка Мэгги, но не могу… Я просто вдруг понял, что это то, чем я хочу заниматься в жизни. Странно так говорить, но я почувствовал, что именно для этого и родился.
Милочка Мэгги улыбнулась. Она никогда не ждала, что, когда Денни вырастет, он станет президентом Соединенных Штатов. И все же ей кое о чем мечталось для малыша, которого положила ей на руки умирающая мать, для ранимого маленького мальчика, который одиноко сидел на своей койке в день ее свадьбы и говорил ей: «Я хочу поехать с тобой». Нет, она никогда не ждала, что он станет президентом или даже губернатором. Но все же… все же…
— Денни, я рада, что ты нашел себе работу по душе. Это прекрасное занятие для мужчины.
— Чеппи, — обратился Денни к боссу, весь сияя, — как думаешь, ты сможешь без меня обойтись?
— Легко. Легче легкого.
— Потому что после этой субботы ты меня больше не увидишь.
— Конечно, увижу. Каждое воскресенье буду заходить в исправительный дом и приносить тебе апельсин.
— Без шуток. В субботу вечером я увольняюсь. Я бы ушел прямо сейчас, но не хочу оставлять тебя без подмоги.
Чеппи выхватил из рук Денни пучок суповой зелени.
— Иди же! Иди прямо сейчас! — в сердцах высказал он. — Проваливай!
— Я останусь до конца недели. Может, ты не сразу найдешь мне замену.
— Ха! Думаешь? Ничего подобного! Там, откуда ты взялся, лоботрясы всегда найдутся.
Денни вернулся домой с половиной недельного жалованья.
— Ну ничего, ты же все равно собирался уходить от Чеппи, — сказала ему сестра.
— Конечно! Но ему не обязательно было вышвыривать меня, когда я заговорил про увольнение. И заводить песню про лоботрясов и исправительный дом тоже не стоило. Но я ему покажу! Я им всем покажу! — поклялся Денни. — Я стану лучшим чертовым мясником во всем чертовом Бруклине!
Это была версия Денни того разухабистого вызова, который его отец бросал всему миру: «Я вас всех закопаю!»
Глава пятьдесят первая
К разочарованию Денни, к рубке мяса его допустили не сразу. Винер заявил, что он должен пройти весь путь с самого низа, и это было буквально. Винер, как многие одинокие люди, содержал как самого себя, так и магазин в безупречной чистоте, и первое, чему Денни предстояло научиться, было поддержание чистоты в понимании Винера.
Каждый вечер после закрытия магазина нужно было вымести опилки и насыпать на пол свежих. Каждый день мраморная плита, служившая полом витрины, должна была быть тщательно вымыта и протерта срезом лимона, колоду для рубки нужно было ежедневно мыть солью и проволочной щеткой, ножи тоже ежедневно мыть и точить. Мясорубку нужно было разбирать и промывать после каждого использования, а использовалась она десять-пятнадцать раз на дню. Прилавок следовало мыть щеткой и мылом, окно витрины мылось раз в неделю, стены время от времени мылись шваброй. Чистить, мыть, натирать… Винер фанатично относился к чистоте.
Винер бросал все жирные обрезки в бочонок. Этот жир он продавал мыловару. Один раз в неделю Денни, рискуя заработать грыжу, выносил бочонок на обочину, откуда его забирали работники мыловарни.
И Денни обожал любую работу, которую выполнял в мясной лавке.
На второй неделе Винер разрешил Денни срезать мясо с кости и молоть остатки на говяжий фарш, которые у них в округе называли рубленым мясом. Денни также выпала честь положить веточку петрушки в центр искусно сделанных завитков молотого мяса на блюде из серого агата. Винер разрешил ему продавать суповые кости: мозговые, суставные и трубчатые — все по пять центов. Он разрешил ему нарезать колбасы. Еще он разрешил ему отдавать мясо и кости на корм для собак бесплатно — но только если покупатель брал еще что-нибудь.