– Спасибо.
– А теперь немного поспите, хорошо?
Он желает мне скорейшего выздоровления и, прежде чем выйти, кладет рядом со мной пульт экстренного вызова.
И вот я лежу одна, в кончиках пальцев и в носках появляется чувство онемения. Разум пока слишком возбужден и не воспринимает этого. Адреналина в крови еще с избытком.
– Это еще не всё, – сказал Кам после звонка и показал телефон Мюнхену.
– Что такое? – спросила я. – Что случилось?
Меня охватила паника.
Они обнаружили мужчину, так минуту назад сказал Кам. Так что еще? Может, твой муж оказал сопротивление? Или вовсе скрылся от них? Может, он уже на пути сюда? Это было невозможно, совершенно невозможно. Я же ударила его снежным шаром. И достаточно сильно. Он ведь рухнул на пол. И остался лежать.
Мюнхен вздохнул и поднял взгляд от телефона, посмотрел на Кама.
Я не выдержала.
– Да скажите вы уже, что случилось!
Они посовещались, можно ли мне вообще показывать фото, которое переслали Каму на телефон.
– Для опознания это вряд ли подойдет, – заметил Мюнхен с важным видом.
Я нетерпеливо взмахнула рукой. Кам посмотрел на меня, прищурив глаза.
– Покажите ей, герр Брюлинг. Она выдержит.
Я кивнула в подтверждение.
Однако то, что я увидела, когда Мюнхен протянул мне телефон… Фото, твой муж…
– Это не я! Я этого не делала! – закричала я и выронила телефон.
Он упал на одеяло, в складку между коленями. Дисплеем кверху. На экране все, абсолютно все было залито красным. Я отвела взгляд. Его лицо, то, что осталось от него, ошметки, красное, все красное…
Мюнхен подскочил ко мне, схватил телефон и нажал кнопку, чтобы погасить дисплей. Затем вернул его Каму, и тот вновь разблокировал экран.
– Нужно удостовериться, действительно ли эти травмы нанесены стеклянным шаром, – произнес он взвешенно. – На первый взгляд это похоже скорее…
– Нет, нет, нет! – Я снова закричала. – Я этого не делала! Ударила всего раз… снежным шаром… только один раз…
Крик застрял у меня в глотке, и я замолчала. До меня постепенно стало доходить.
Я разбила твоему мужу голову. Сломала каждую кость на лице. Располосовала кожу.
Должно быть, я утратила рассудок и молотила его по лицу, пока – памм! – не размозжила голову. В точности с таким звуком как говорил он сам.
Памм! Как будто арбуз разбивается об пол.
Сделать медленный вдох, сказал доктор Швиндт.
Сделать медленный вдох, повторяю я про себя, и веки тяжелеют. Я чувствую, как тяжесть сковывает тело, и становится все холоднее, холод расползается по конечностям, и те немеют. Об этом доктор Швиндт также предупреждал, об онемении в руках и ногах. И это совершенно нормально, нет повода для беспокойства. Вот если б еще не было так холодно…
«Тебе холодно, мама?» – звучит голос у меня в голове, и я слабо киваю.
Да, Йонатан, очень холодно.
Что-то пошло совсем не так. Я убила его, Лена. Убила твоего мужа. До неузнаваемости размозжила ему лицо. Памм! раздавалось при этом, снова и снова, памм!
Голова заваливается набок. Кажется, постучали в дверь? Веки медленно приподнимаются.
Дверь открывается, входит женщина. Я уже слишком далеко, чтобы различить, происходит ли это во сне или в реальности.
– Здравствуйте, – кажется, говорит женщина. – Кое-кто хотел вас навестить.
Движение за ее спиной, я моргаю, реальность или видение… Из-за спины появляется Ханна и приближается к моей кровати. Все происходит как в замедленной съемке. Она запускает руку в правый кармашек платья. Я чувствую, как мои глаза приходят в движение. Чувствую, как от прикосновения Ханны ладонь складывается в кулак. Как Ханна осторожно, один за другим, разгибает мне пальцы. Как она что-то кладет мне в ладонь и так же осторожно складывает ее обратно в кулак. Как дрожат мои веки, и Ханна мягко целует меня в лоб, прямо в шрам. И ее голос шепчет:
– Я все запомнила.
У меня смыкаются веки, и я проваливаюсь в сон.
Женщина сбежала из плена после четырех месяцев заточения
Кам/Мюнхен – Это граничит с чудом: пропавшая в середине мая Ясмин Г. (35 лет) сбежала после четырех месяцев заключения из отдаленной лесной хижины недалеко от баварско-чешской границы. Становятся известными подробности ее пребывания в плену, которые шокируют воображение. Жертва была вынуждена проживать с человеком, личность которого полиция пока не раскрывает, и его несовершеннолетними детьми. Источники сообщают также о крайних формах сексуального и психического насилия. Так, Ясмин Г. больше недели содержалась на цепи и питалась из собачьей миски. Во вторник ей наконец удалось сбежать из плена. При этом, как сообщил утром в среду один из руководителей расследования, комиссар Брюлинг, похититель был убит жертвой. Этот случай имеет непосредственную связь с исчезновением в январе 2004-го Лены Бек из Мюнхена (23 года на тот момент).
Как и двое детей предполагаемого похитителя (девочка и мальчик, 13 и 11 лет соответственно), Ясмин Г. в настоящий момент проходит лечение в клинике. У одного из детей, помимо психических проблем, наблюдаются также физические отклонения – вероятно, дефект развития. Подвергались ли они сексуальному насилию, как Ясмин Г., пока не указывается.
Две недели спустя
Порядок такой: три коротких и два длинных.
Тук-тук-тук – тук – тук.
Я крадусь по коридору, но предусмотрительно выжидаю пару мгновений. За дверью скрипит половица. «Ну, топай уже», – ворчу я про себя, представляя, как фрау Бар-Лев по ту сторону двери напряженно прислушивается к звукам из квартиры. Только не сегодня, старая корова.
Вчера я так оголодала, что поспешила открыть дверь – и явила ее взору жалкое зрелище. С тех пор мне представляется, как фрау Бар-Лев у себя в гостиной наливает кофе репортеру.
– Бедняжка в ужасающем состоянии. Так исхудала, перестала мыть волосы, ходит в грязной футболке и растянутых штанах… Все по ней видно.
«По ней видно, через что ей пришлось пройти», – хочет она сказать и надкусывает кекс вставными зубами. Репортер усердно записывает. О поцелуях и прикосновениях, от которых не отмыть лицо и тело, и о том, как я прекратила принимать душ и докрасна растирать кожу, потому что у меня не осталось сил, и холодный пот въелся глубоко в поры. Остатками своего скудного разума я понимаю, что фрау Бар-Лев никогда не пойдет на такое. Но воображение рисует слишком красочные и навязчивые образы. У нее совсем небольшая пенсия, и лишние деньги не помешали бы. Хватит. Читайте сегодня: эксклюзивное интервью с соседкой похищенной женщины. Прекрати!
В животе урчит. Из-под двери тянет запахом свежеприготовленной еды. Наверняка айнтопф [9]. Снова скрипит половица, и через мгновение я слышу шаги по лестнице. У фрау Бар-Лев больное бедро, и ходит она медленно. Теперь меня грызет совесть. Каждый день, с тех пор как я вернулась домой, эта чудесная старая женщина поднимается на мой этаж, и для нее это равносильно восхождению на Килиманджаро. Она давно могла связаться с репортерами. Но вместо этого стоит у себя на кухне, с больным бедром, и готовит для меня. Стыдно должно быть.
Я выжидаю, пока двумя пролетами ниже не хлопнет дверь, потом еще мгновение, чтобы убедиться, что на площадке тихо. Поворачиваю ключ, распахиваю дверь, подхватываю кастрюльку с коврика, захлопываю дверь и снова поворачиваю ключ. Меньше трех секунд, лучшее время. Прислоняюсь к запертой двери, и стою так несколько секунд, с кастрюлькой в руках, и дышу так, словно пробежала марафон. «Все хорошо, спокойно, дыши ровно», – твержу я, чтобы унять биение в груди. Приподнимаю крышку на кастрюле: гуляш. Могу поклясться, что чуяла запах айнтопфа.
Могу поклясться, что ударила твоего мужа всего раз.
Отношу кастрюльку на кухню и ставлю на плиту.
Я так его изуродовала, что с первого взгляда неясно, действительно ли орудием убийства, как они его называют, был снежный шар. Вероятно, служащие обыскали комнаты на предмет другого оружия, но в хижине не нашлось ни молотка, которым объяснялась бы сила ударов, ни ножа, который объяснял бы глубокие порезы. Конечно, там был и молоток, и другие инструменты, и ножи, притом очень острые, какие применяются при разделке туш. Но все эти предметы содержались под замком, и я не смогла бы до них добраться. Только после подробного отчета судмедэкспертизы снежный шар был признан единственно возможным орудием убийства. Возможно, они даже восстановили его, собрали почти целиком. Недостает лишь одного элемента, и никто его уже не отыщет.
Твой муж мертв, Лена.
Твои дети в психбольнице.
Мне следует чувствовать себя лучше, ведь я осталась жива, я победила. И должна жадно и с благодарностью глотать жизнь, за которую отчаянно боролась на протяжении четырех месяцев. В реальности все иначе. В квартире царит полумрак. Небо, которого мне так не хватало, солнце, пение птиц – мне невыносимо от всего этого. Дверной звонок выключен; я реагирую лишь на определенную последовательность стука. Я выдернула шнур стационарного телефона и полагаюсь только на мобильный, чтобы не пропускать звонков от полиции и моего мозгоправа. Лаконично отвечаю на уточняющие вопросы полиции, которым, кажется, не будет конца, а психотерапевту говорю, что у меня все хорошо. Что сегодня я выходила в супермаркет за углом, одна, без сопровождения. Аплодисменты мне. Что собираюсь приготовить что-нибудь вкусненькое, а потом наверстать последний сезон «Девочек Гилмор» [10]. Что мне, к сожалению, придется пропустить следующий сеанс, потому что обещала заглянуть мама или подруга. У меня пересыхает в горле от бесконечного потока лжи.
Хочешь знать, как на самом деле проходит мой день? Я по-прежнему просыпаюсь точно в шесть пятьдесят, и правая рука вытянута над головой – во времена моего заточения это была единственно возможная поза. Иногда я пытаюсь бунтовать и снова закрываю глаза. Меняю позу, хочу перевернуться и спать дальше. Но ничего не выходит. Нужно вставать, готовить завтрак для детей. Ровно в половине восьмого все должно быть на столе, иначе они слишком возбуждаются. Гоняются друг за другом по гостиной, как бешеные попрыгунчики, и так при этом визжат, что череп готов взорваться.