е, наверное, на кухне, говорит по телефону. Просит подменить ее этой ночью в клубе. По личным причинам, как она выражается, проблемы в семье. Кажется, ее менеджер относится с пониманием, поскольку Кирстен сердечно благодарит. Это тот же самый менеджер, тот же самый клуб, где Кирстен работала до того случая на заднем дворе, тот же график, та же клиентура. Не прошло и недели после изнасилования, как Кирстен вернулась к работе, решительно и уперто. Поначалу она еще брала такси после смены, в эти смутные, полные опасностей часы. Но через некоторое время она вновь стала ходить пешком, той же дорогой, минуя тот самый двор. Я до сих пор недоумеваю, как все соотносится. С одной стороны, эта сила, упрямство, возвращение к жизни. А с другой – наш разрыв. В ту же ночь я спросила Кирстен, почему она не сопротивлялась. Что, конечно же, было глупо и лишено сочувствия.
– Когда ты спросила меня об этом, Ясмин, я как будто пощечину получила. В тот момент что-то между нами разладилось.
Я заверяла ее, что просто устала и была не в себе, но Кирстен это не убеждало, хоть она улыбалась и говорила «все нормально».
Мы протянули еще пару месяцев, после чего она съехала.
– Я больше не могу жить с тобой, Ясмин. Попыталась, но не выходит. – И: – Мы можем остаться друзьями.
В последний раз я слышала это перед самым своим исчезновением. Мы можем остаться друзьями. Но было видно по ее глазам, что ей хотелось тотчас захлопнуть дверь, когда я возникла у ее порога, как идиотка, с хлебом-солью и дорожной сумкой. Хлеб и соль в подарок на новоселье, хоть оно и состоялось еще пару недель назад, и я напрасно ждала от нее приглашения взглянуть на ее новую квартиру. В тот вечер я просто заявилась без предупреждения. В сумке было все самое необходимое. Я могла бы заночевать у нее. Или, если бы мы снова поругались, уехать ближайшим поездом. Просто исчезнуть на несколько дней, выключить телефон, смириться, как того хотелось Кирстен.
– Ты должна смириться, Ясмин! Я не хочу звонков и сообщений. И уж тем более не хочу, чтобы ты вот так заявлялась ко мне. Сейчас я хочу побыть наедине с собой. Прошу, пойми меня правильно.
Я встряхиваю головой, чтобы прогнать воспоминания о том ужасном вечере. Тот вечер уже не имеет значения. Значение имеет то, что сейчас Кирстен здесь. Она вернулась, и я больше не раздумываю над обстоятельствами. Просто она здесь.
На кухне гремит посуда, через открытую дверь в спальню тянет слабым кофейным ароматом. Тонкий аромат нормальной жизни. Я откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Наверное, я только задремала, потому что слышу тихий стук в дверь прежде, чем Кирстен прерывает свои занятия на кухне, и стук становится уже громче. Слышу ее шаги по ламинату, слышу, как проворачивается ключ в замке, и затем удивленное: «О, здрасьте. Добрый день». Мужской голос сразу кажется мне знакомым.
– Франк Гизнер, полиция округа Кам, – подтверждает голос.
– Кирстен Тиме, – отвечает Кирстен, и от нее, похоже, не укрылось удивление Кама тем, что ему открыла незнакомая женщина. – Я подруга фрау Грасс, – поясняет она, не дожидаясь вопросов.
– Точно, фрау Тиме. Я помню ваше имя из записей по делу фрау Грасс. Это вы заявили тогда об ее исчезновении.
– Да, верно.
– Что ж, я хотел бы с ней побеседовать.
Вжимаюсь в подушку и снова закрываю глаза. Нет желания разговаривать сейчас с Камом, особенно в присутствии Кирстен.
– Сожалею, но фрау Грасс еще спит.
– Может быть, скажете ей, что это очень важно?
– Конечно, я понимаю. Но фрау Грасс неважно себя чувствует. Выдалась тяжелая ночь, и ей необходимо отдохнуть. Что, если вы позвоните чуть позже?
В голосе Кама слышится неуверенность.
– Разумеется. Но, возможно, у вас найдется еще минутка? Вы же достаточно близки с фрау Грасс.
Я замираю. Все во мне замирает.
– Да… – Теперь удивление слышится в голосе Кирстен. – Вы проходите, герр…
– Гизнер. Благодарю.
Мне становится дурно. Кам в моей квартире. Кам, который хочет поговорить с Кирстен. И Кирстен, которая поворачивает скрипучую ручку, чтобы притворить дверь в спальню. Потому что несчастной жертве из хижины необходим покой, или комиссару полиции не следует заглядывать в комнату, стены которой по неизвестным причинам обклеены распечатками статей о Лене Бек. Я понимаю, что мне лучше встать, но вместо этого натягиваю одеяло на голову, закрываю глаза и дышу, вдох-выдох.
Должно быть, я снова уснула. Пожалуй, Кирстен была права – мне требуется отдых и покой. Тем более что в предыдущую ночь я вообще не спала, искала и распечатывала заметки из газет, и последствия этого мероприятия все еще дают о себе знать. Я вздрагиваю и прислушиваюсь. Никого не слышно – ни Кирстен, ни Кама. Я выбираюсь из постели и неуклюже подхожу к закрытой двери. Прежде чем взяться за ручку, которая могла бы выдать меня своим скрипом, прикладываю ухо к двери, но и так ничего не могу уловить. В квартире царит безмолвие.
Кирстен сидит на кухне за столом и красит ногти.
– Проснулась наконец. – Она поднимает на меня глаза и улыбается. – Кофе? Там еще немного осталось. Только придется наливать самой.
В пояснение она показывает левую руку: на ногтях блестит лак.
Я пересекаю кухню, беру из шкафа кружку.
– Что такого срочного было?
– Ты о чем?
Моя рука замирает в воздухе.
– Я слышала, как стучали в дверь, но потом опять уснула. – Разворачиваюсь и вопросительно смотрю на Кирстен.
– А, ну да. Твоя соседка. Майя, кажется. С третьего этажа. Милая особа. – Кирстен указывает на плиту и возвращается к ногтям. – Принесла тебе обед.
Я снова поворачиваюсь. На плите стоит маленькая кастрюлька.
– Суп с лапшой, – продолжает Кирстен. – Я сказала, что больше не нужно приходить теперь, когда я могу о тебе позаботиться. Но она оставила свой номер на всякий случай. На холодильнике.
К двери холодильника и в самом деле приклеен розовый стикер с номером Майи и нарисованным смайликом.
– Ах да, и почту она тоже принесла. В прихожей на комоде.
Кружка в моей руке тяжелеет, я отставляю ее на стол.
– Нет, Кирстен. Я имею в виду Гизнера. Он был здесь, я слышала его.
Кирстен снова поднимает взгляд и вздыхает. Проходит всего несколько секунд, однако они тянутся вечность, и у меня начинает гореть лоб. Жар пробивается через поры, покрывает лицо влажной, горячей пленкой, мои страхи вздуваются волдырями. Сейчас Кирстен скажет, что Гизнера здесь не было, и его голос мне лишь послышался. Что в дверь стучала Майя. Кастрюлька на плите и розовый стикер на холодильнике это подтверждают.
– Да. Он хотел показать тебе результаты лицевой реконструкции, – наконец-то отвечает Кирстен.
И я облегченно смеюсь, прежде чем до меня доходит. У моего похитителя снова есть лицо, и я должна взглянуть на него. Чтобы опознать. Пробудить из памяти образы. Посмотреть в обличающие глаза. Ну что ты за монстр?
– А почему ты сразу не сказала? – спрашиваю я, чтобы прогнать все прочие мысли.
– Потому что не хотела волновать тебя лишний раз. Выпей кофе, проснись как следует.
От меня не ускользает легкое раздражение в ее голосе. Я пододвигаю чашку и наливаю кофе.
– Он тебе показывал?
– Лицо? Да. Но я не уверена, что видела прежде этого человека. У нас здесь раньше столько народу бывало, помнишь?
Да, я помню. Люди, которые приводили других людей и так же, как и мы, любили повеселиться. Десяток человек – еще не вечеринка.
Я пытаюсь побороть зарождающееся чувство ностальгии и киваю.
– Пожалуй, тебе стоит самой взглянуть, Ясси, – Кирстен выглядит обеспокоенной. – Как думаешь, справишься?
У меня, по крайней мере, получается улыбнуться, хоть мне и кажется, что со стороны это выглядит фальшиво.
– А у меня есть выбор?
Отпиваю кофе. Глотать тяжело. Кирстен снова вздыхает и, оттопырив пальцы, закрывает флакончик с лаком. Как знать, возможно, она уже жалеет, что вернулась и взяла на себя заботу обо мне. Быть может, она лишь терпит меня.
– Гизнер ожидает твоего звонка, чтобы назначить день для опознания. Он сказал, что тебе необязательно являться в управление. Ему не трудно заехать еще раз. В любое время, хоть в выходной.
– Как мило с его стороны, – отвечаю я хрипло.
– И, я думаю, неплохо бы сразу договориться о встрече с твоим психотерапевтом. Кто знает, что на тебя найдет, когда ты снова увидишь это лицо…
– Вряд ли она мне поможет.
– Ну да… тут нужно желание.
– Значит, так ты думаешь, – произношу я тихо и ставлю кружку на столешницу. – Если я тебе в тягость, так и скажи. Я пойму.
Кирстен закатывает глаза.
– Перестань, Ясси. Это не так, правда.
– Ты мне ничем не обязана.
– Прекрати, ладно? Сейчас речь не о нас, а о том, что ты должна примириться.
– Примириться.
– Да, научиться жить с тем, что произошло с тобой. И у тебя ничего не получится, если ты продолжишь в том же духе. Тебе нужна профессиональная помощь.
– Мне лучше, с тех пор как ты здесь.
Кирстен щелкает языком. Я вижу, что она хочет сказать мне что-то, но колеблется. В конце концов решается.
– Ты обмочилась во сне.
Я даже не пойму с первого раза, правильно ли поняла ее.
– Я?..
Кирстен отодвигает стул, чтобы встать из-за стола. Затем становится передо мной и печально смотрит на меня, склонив голову набок.
– Ты обмочилась во сне, – повторяет она медленно. – Этой ночью. Видимо, тебе что-то снилось, ты металась по постели, размахивала руками и кричала: «Это не браслет, Ханна! Это наручники! Отстегни их скорее!» Я пыталась тебя разбудить, но ты была в полной отключке.
Качаю головой. Мне ничего не снилось этой ночью.
– Да, Ясси, так все и было. Когда я заметила, что простыня мокрая, то стащила тебя с кровати. Вообще-то я хотела перенести тебя на диван, чтоб ты спокойно спала, пока я сменю белье. Но ты вцепилась в меня и просила, чтобы я не оставляла тебя одну. Говорила про какой-то аппарат и что ты боишься, как бы он снова не поломался.