– Да. – Ханна кивнула.
Карин взяла ее за руку и повела на второй этаж. Я поплелся за ними на некотором отдалении.
Вообще-то от прежней комнаты Лены осталась одна оболочка. Кровать из сосновой доски, шкаф, стереоустановка, которую мы подарили Лене, как только она открыла для себя музыку, письменный стол и стул. Всё на своих исконных местах. И на потолке над кроватью наклеены звезды, которые светятся в темноте – сентиментальный пережиток со времен младшей школы. Лена тогда сама составила собственные созвездия. «Глупо, если на звезды можно смотреть только ночью и на улице, да, папа? Ведь куда лучше засыпать под звездами, да?» – «Да, Ленхен, все верно», – согласился я и помог ей наклеить звезды на недосягаемой для нее высоте, в то время как Лена давала мне указания.
А вот многочисленные постеры, которыми были оклеены стены, давно отправились в переработку. Фотографии и пробковая доска с пестрой коллекцией моментальных снимков и концертных билетов – все убрано. Как и одежда, висевшая когда-то в шкафу. Карин в своем стремлении устроить здесь комнату для гостей – или хотя бы избавиться от призраков прошлого – обновила комод и постелила новый коврик перед кроватью. И заодно заменила шторы и поставила на подоконник белую орхидею в горшке, за которой теперь ухаживает.
Ханна неуверенно прошла в центр комнаты и огляделась.
– Очень большая. – Вернулась к двери и принялась измерять комнату, приставляя одну стопу к другой, пятка к носку, правую-левую. – Двадцать восемь шажков, – сосчитала она, достигнув противоположной стены.
– Тебе здесь нравится? – спросил я с надеждой, но Ханна лишь пожала плечами.
Я взялся показать ей письменный стол. Пожалуй, в этот момент я был похож на отчаявшегося продавца в магазине мебели, который за весь день так ничего и не продал.
– Посмотри! Замечательное место, чтобы заниматься. И стул очень удобный. Хочешь испробовать? Давай, присядь. А вот здесь, взгляни! Мы уже купили тебе альбом и карандаши, а если хочешь, завтра купим тебе книг. Или Карин, то есть твоя бабушка, посмотрит в подвале; может, в каком-то из ящиков найдутся школьные учебники мамы, и тогда…
– Маттиас, – прервала меня Карин и жестом подозвала к себе. – Дай ей немного освоиться.
Я вздохнул, однако последовал указанию и встал рядом с ней.
– И о чем ты только думал? – прошипела Карин.
Сказать Ханне, что я привезу ее домой, имела она в виду. При этом самым разочарованным остался именно я.
– Звезды, – неожиданно проговорила Ханна.
Она стояла возле кровати, запрокинув голову, и улыбалась. Эта улыбка придала мне уверенности.
– Да. Твоей маме очень хотелось собственное звездное небо, вот мы и обклеили потолок. Карин, выключи свет.
Поскольку в комнате Лены ставни тоже были опущены, стоило щелкнуть выключателем, как зажглись звезды. Целое море неоново-зеленых звезд, больших и маленьких, комет с хвостами и без.
– У нас дома мама тоже сделала мне звездное небо. Только краска от восковых карандашей не светится.
– Мама нарисовала тебе звезды?
Теплое чувство переполнило мое сердце, разверстая грудь вновь сомкнулась. Какой чудесной, любящей матерью оказалась моя Ленхен…
– Да, на кровати Йонатана, с нижней стороны. Когда я лежу в постели, достаточно протянуть руку, и можно коснуться звезд. И они все равно красивые, хоть и не светятся. Зато разных цветов – синие, красные, зеленые… Только желтый плохо видно на досках, но я-то знаю, что они там есть.
– А может, хочешь переночевать сегодня в этой комнате? Под звездами твоей мамы?
Ханна ничего не сказала, но через приоткрытую дверь в комнату проникал свет из коридора, и я увидел, как она кивнула. Я решил уже, что вот он, момент единения, момент, который стянет ненадежные узы. Звезды на потолке, оставленные Леной в качестве символа. Звезды, которые на свой лад, без лишних слов, должны были показать, что теперь это и ее дом тоже.
Но я заблуждался. За ужином Ханна спросила:
– А сколько мне нужно здесь пробыть? Скоро мне можно будет вернуться домой?
Я снова понадеялся на Карин, но в этот раз и она ничего не смогла придумать. Пришлось пробовать самому:
– Ханна, полиция опечатала хижину. Наклеила на дверь ленту, которая означает, что входить внутрь запрещено.
Ханна опустила хлеб с маслом, от которого успела пару раз откусить.
– Навсегда?
– Думаю, что так.
– Но почему?
– Ханна… – начал я, хоть и не представлял, что хочу ей сказать, но меня прервала Карин:
– Потому что там произошло кое-что плохое.
Я внутренне сжался и бросил на Карин предостерегающий взгляд. Ханна, вероятно, еще не понимала, что произошло в хижине, и, на мой взгляд, вводить ее в курс дела должны были специалисты. И тот факт, что они до сих пор в этом не преуспели, лишний раз показывал, как осторожно следовало с ней обращаться. Но высказывать подобное при Карин я, конечно же, не стал. Она тотчас напомнила бы, как часто я в последнее время называл этих специалистов бездарными идиотами.
Однако, к моему изумлению, Ханна сразу кивнула.
– Думаю, Йонатан все равно не сумел вычистить все пятна с ковра.
Карин с шумом втянула воздух.
– Только нам все равно нужно съездить туда, дедушка. Там осталась Фройляйн Тинки. А она ведь еще не знает, что мы больше не живем в хижине.
– Съездим, Ханна, обязательно, – ответил я и заработал предостерегающий взгляд от Карин.
Хочу быть уверенным, что Ханна почувствует себя здесь как дома. Что все в конечном счете наладится. И все-таки этой ночью мне не спится. Не желаю придавать какое-либо значение слабому, гложущему сомнению. Нельзя, чтобы Карин в итоге оказалась права, усомнившись, что мы сможем стать семьей. Снова стать семьей, как раньше… За этими мыслями я, вероятно, все же задремал.
Я привык, что Карин просыпается среди ночи. Это происходит уже не первый год после исчезновения Лены. В какой-то момент она просто встает с постели. Отправляется в ванную, спускается на кухню выпить стакан воды или сделать чай, или читает в гостиной, пока не начнет клонить в сон. За долгие годы я уже перестал воспринимать шум крана или шаги по лестнице. Обычно я лишь на миг приоткрываю глаза, в крайнем случае перевернусь на другой бок.
Но этой ночью я просыпаюсь.
Крик.
Протягиваю руку к выключателю прикроватной лампы.
Крик, голос Карин.
Подскакиваю в постели, мой пульс не поспевает за телом. Ноги ищут опору.
Крик доносится снизу. Что-то грохочет – наверное, стул. «Столовая», – проносится у меня в голове.
На шатких ногах добираюсь до двери из спальни.
Кто-то проник в дом, кто-то напал на Карин. «Оружие, – думаю я, – мне нужно, оружие, и у меня его нет». Единственное, что приходит на ум, – кочерга в стойке у камина; только вот она в столовой, где сейчас Карин.
Спотыкаясь, бегу по коридору, порываюсь заглянуть в старую комнату Лены. Мысль о Ханне вытесняет стремление защитить Карин. С ней ничего не должно случиться.
Тут я снова слышу голос Карин и замираю.
– Какого черта ты делаешь? – кричит она.
И в ответ ей звучит робкое:
– Невежливо не помахать в ответ.
Ханна! Ханна ей ответила.
Я преодолеваю последние шаги по коридору, сбегаю по лестнице, пролетаю через прихожую – в залитую светом столовую. Карин держит Ханну за предплечье.
– Что стряслось? – спрашиваю я и недоуменно озираюсь. Никаких взломщиков, никакой борьбы, только Ханна и Карин.
– Я поймала ее возле окна!
Ханна болезненно кривится в железной хватке Карин. Я подскакиваю и высвобождаю тонкую ручку Ханны.
– Я не знала, что мне нельзя подходить к окнам. Я сожалею.
– Конечно, тебе можно подходить к окнам, Ханна, – успокаиваю я внучку и, чтобы развести обеих, беру Карин за плечи и оттесняю в сторону. – Да что случилось-то?
– Я спустилась налить стакан воды и услышала, как она возится со ставнями. Думала, это грабитель. – Карин сама с трудом переводит дух. Я подвожу ее к обеденному столу и усаживаю на стул. Ее трясет. – Она говорит, кто-то бросал камешки в окно в ее комнате.
– Это правда. Я не вру, – вмешивается Ханна. – Только я не могла разглядеть, кто это, и спустилась сюда. Отсюда лучше видно улицу.
– Спасибо, что лишь посмотрела в окно, а не открыла дверь, чтобы выглянуть, – с едким сарказмом замечает Карин, опирается локтями о стол и складывает ладони у лба.
– Перед домом кто-то есть? – Мое тело машинально устремляется в направлении камина, за кочергой.
– Нет, никого там нет, – останавливает меня Карин. – Должно быть, Ханна спугнула его, приветливо помахав ему.
– Карин, хватит, прошу тебя. – Я киваю на Ханну.
Девочка и без того выглядит жалко в ночной сорочке от благотворительного фонда, слишком большой и к тому же слишком тонкой для осенней поры. Голова ее виновато клонится, узкие плечи опущены.
– Ханна, – я подхожу к ней и тяжело опускаюсь на корточки, – не расскажешь, что произошло?
– Кто-то стоял в саду и бросал что-то в мое окно. Сначала я подумала, что пошел дождь. По звуку было похоже – такой тихий, мелкий стук… Но потом решила, что лучше посмотреть. Смогла разглядеть только тень и потому спустилась сюда.
– И перед окном кто-то стоял?
Ханна кивает.
– Он помахал мне, а я – ему.
– Ты видела, кто это?
– Снаружи еще очень темно.
Я глажу ее по руке, чтобы успокоить.
– Не бойся, я сейчас посмотрю. Поднимайся в свою комнату и ложись, хорошо?
Ханна снова кивает и, повернувшись через плечо к Карин, добавляет:
– Сожалею. И обещаю, что больше не подойду к окну без разрешения.
Карин только вздыхает. Я отвечаю за нее:
– Не переживай, Ханна. Ты не сделала ничего плохого. Всё в порядке. А теперь иди, ложись. Мы скоро придем.
Я не спускаю глаз с Карин и одновременно прислушиваюсь к мелким, робким шагам Ханны. Когда шаги затихают на лестнице, я напускаюсь на жену:
– Да что с тобой?
– Я тебя умоляю, – огрызается Карин и опускает руки.