И опять — внимательный взгляд Надежды Дуровой:
«Вчера был концерт в пользу бедных; Милорадович подарил по два билета всем своим ординарцам, в том числе и мне. Концерт был составлен благородными дамами; главной в этом музыкальном обществе была княгиня X***, молодая, прекрасная женщина и за которой наш Милорадович неусыпно ухаживает. Я не один раз имела случай заметить, что успех в любви делает генерала нашего очень обязательным в обращении; когда встречаюсь с ним в саду, то всегда угадаю, как обошлась с ним княгиня: если он в милости у нее, то разговаривает с нами, шутит; если ж напротив, то проходит пасмурно, холодно отвечает на отдаваемую нами честь и не досадует, если становимся ему во фронт, тогда как в веселом расположении духа он этого терпеть не может»[833].
Далее автор воспоминаний рассказывает, как Михаил Андреевич решил осчастливить доблестных апшеронцев и, объявив обществу, что это — юнкеры[834], завел толпу солдат в бальную залу. Ничего хорошего из того не вышло, и генерал-губернатор поспешил отправить однополчан на свежий воздух.
Казалось бы, все наладилось, но «…в скором времени в жизни Милорадовича произошло какое-то особенное обстоятельство, о котором умалчивает большая часть его биографов и о котором мы узнаем только из его формуляра: в сентябре 1810 года Милорадович, по прошению, был уволен от службы»[835].
«Милорадович как бы предвидел неприятности, испытанные им еще в Валахии, и в мае писал Барклаю-де-Толли:
"С новыми местами новые будут у меня неприятели; к несчастью везде встретиться могут люди, в коих алчность к наживе истребляет все другие чувствования; сии люди будут конечно против меня. Но чем ускромить их дерзость — одна доверенность сие сделать может. Надеяться же мне оной иначе нельзя, как точнейшим исследованием всех моих поступков, открытием истины во всей ее чистоте, тогда покажется дерзость интригантов и неуместная моя деликатность, и я льстить могу себя удостоверением, что найдут меня таковым, каковым должен быть русский офицер, любящий честь, службу и Государя…"»[836]
«Милорадович пробыл в отставке всего только около двух месяцев: 20 ноября принят вновь на службу, вторично определен киевским губернатором и опять назначен шефом Апшеронского полка»[837].
…Кстати, следовало бы сделать небольшое отступление, чтобы сказать несколько слов о появившемся вдруг генерале от инфантерии Барклае-де-Толли.
Он и действительно, появился «вдруг», хотя, пройдя войны с турками, шведами и поляками, стал генерал-майором еще в 1799 году — почти 42-х лет. Отличился в несчастливую кампанию 1806—1807 годов, был замечен государем, произведен в генерал-лейтенанты, а после войны со шведами — 20 марта 1809 года — награжден чином генерала от инфантерии. 18 января 1810 года Михаил Богданович был назначен военным министром.
Понятно, что отношение Милорадовича к «выскочке», каковым считали Барклая-де-Толли многие, было достаточно сложным, хотя представить тому стопроцентные доказательства невозможно. «Из всех его писем нельзя не вывести самых приятных заключений о его отношениях к начальникам, сослуживцам и подчиненным»[838] — такую оценку дает эпистолярному наследию Милорадовича великий русский писатель Николай Семенович Лесков…
В общем, все вновь пошло по накатанной колее.
П.А. Сафонову — 26 марта 1811 года:
«По последней почте просил я тебя взять на себя труд принять деньги по аренде, о чем и писал я к министру финансов. Теперь же прошу тебя наиубедительнейшее, выкупя брильянты мои из ломбарда, паки оны в ломбард положить на шесть месяцев, а деньги употребить на заплату в казенной лавке всех вещей, мною там заказанных, и на доставку оных ко мне. Вещи заложи на шесть месяцев. Между тем я, имев много горелки в деревне, буду стараться, дабы оная была продана и тогда удовлетворю всех кредиторов, имея на душе и на сердце должные мною тебе деньги, коими ты меня дружески одолжал, сам нуждаясь. Таким образом, кажется мне, брильянты будут шесть месяцев в целости, лавка удовлетворена, и вещи ко мне будут доставлены…»[839]
Денег нет, но это досадное обстоятельство не мешает жить на широкую ногу. Французский граф де Лагард оставил описание губернаторского бала: «Сады были иллюминованы до самого низу гор, и в чащах деревьев спрятаны были хоры музыки, которые сообщали этой прекрасной ночи какой-то волшебный колорит. За несколько дней перед тем разосланы были гонцы к дамам из общества, которые почти все теперь в деревнях. Генерал открыл бал с одной из прелестнейших особ, каких я видел в жизни, г-жой Давыдовой, рожденной Аглаей де Грамон. Ужин был великолепен. В два часа ночи был концерт, в котором соперничали между собой на виолончели и скрипке Ромберг и Лафон. Потом танцевали до света. В девять часов утра подан был в сад завтрак»[840].
Ну а «…генерал-майору Паскевичу, по высочайшему повелению, поручено формировать в Киеве Орловский пехотный полк, которого он наименован шефом»[841]. С этим полком нашему герою не раз придется встречаться на полях сражений Отечественной войны. Но это — впереди, а пока, как пишет историк, «…киевляне считали золотым веком время, когда Милорадович был военным губернатором.
"Всегда справедлив, всегда добр, всегда весел, он был страхом преступников, надеждой угнетенных, душою общества"»[842]. А между тем…
«Никто не помнит такого жаркого лета. Пожарам нет числа: каждую ночь с какой-нибудь стороны рдеет небо. В одном месте горят слободы; в другом пылают стога и скирды сена. Там, на краю горизонта, сгорают леса, и пламя льется рекою. Во многих местах горят поля, и земля на аршин глубиною выгорает. Случается, что огонь, растекаясь по степям, выходит к селениям и зажигает их. — Не один Киев; сгорает Бердичев и Житомир, горит Волынь и Малороссия. Здесь, в Киеве, загораются многие дома, еще не достроенные: горят те, в которых печей совсем не топят; и такие строения занимаются огнем, в которых вовсе нет печей.
Все это подает повод к разным догадкам и сомнениям. Полагают, что есть поджигатели; что они составляют особого рода секту или тайное общество; что выпущены из Польши, из герцогства Варшавского, где наперсник Н[аполео]на, злобный Д[а]ву[843], готовит во мраке молнии для поджигания священных городов России.
Но здешнее начальство смотрит неусыпными очами. Все меры приняты; все предосторожности взяты»[844].
«28 июля, в исходе 1 часа за полночь был пожар во дворце у военного губернатора, аки бы от зажогу, и сгорел правый со въезду корпус»[845].
«Страшнее всех был известный пожар на Подоле. В тесных, изгибистых улицах всё горело. По обе стороны пылали здания; под ногами тлела из бревенчатого накатника мостовая; сверху сыпались горячая зола и огарки, высоко взвиваемые крутым, порывистым вихрем, может быть, возбужденным разрежением воздуха от сильного развития огня. И в этой буре свирепеющего пламени и дыма, на статном коне, с обожженным лицом, в мундире, покрытом звездами и орденскими знаками, в шляпе с высоким пером, которое не раз загоралось, отличался один человек: он всем распоряжался, его все слушались. Это был Милорадович!»[846]
«Генерал Милорадович, известный непоколебимым мужеством своим в сражениях, ободряя жителей и поощряя войско, являлся везде, где огонь и опасность усиливались. В одном тесном переулке пламя, обойдя его кругом, опалило ему щеку, волосы и мундир. Едва он мог ускакать по горящим развалинам»[847].
«На другой день большая часть дворца, служившего помещением для военного губернатора и его штата, уже вмещала в себе до пятидесяти беднейших семейств, лишившихся последнего приюта в пожаре. Их кормили и оделяли первыми потребностями»[848].
«Пожары угасают: раскаленное небо покрывается благотворными облаками и дарит землю спасительным дождем. — Как несчастны они! бедные жители сгоревшего города!.. Целые семейства гнездятся в развалинах, в погребах; шалаши почитаются выгоднейшим жилищем. Многие роются в пепле, ища сами не зная чего!..»[849]
«Следуя непринужденно развитию характера своего во всей его полноте, Михаил о Андреевич в то же время давал балы и веселил целый Киев. Занятия его были слишком разнообразны. Часто в один и тот же день он принимал просителей и местным, отчасти ему природным, наречием разговаривал с добродушными малороссиянами, приходившими из дальних сел просить у него расправы; потом охотно и, так сказать, с любовью, занимался разведением нового сада, ездил верхом, заходил в келью к схимнику Вассияну и, к вечеру, давал в полном смысле блестящий бал, где часто бывал сам первым в мазурке и всегда радушным угостителем всех и каждого»[850].
«Сентября 2-го. Вчера появилась здесь комета. Звезда сия необычайного вида. Думают, что она имеет собственный свет. Сия небесная странница усугубила страх в народе. Ее почитают предвестницей великих переворотов, кровопролитной войны. Всего естественнее жителям земли желание читать в небесах судьбу свою»