Тейлор опрокинула рамку с фотографией изображением вниз и вышла.
Некоторые родители просто невыносимы.
Глава 22Ангел
— Мама! Мамочка!
Я заглядываю в четырнадцатую палату. Пациентка плачет, прижимая к себе плюшевого мишку.
Она уже не девочка. Причем очень давно. Некогда зеленые глаза выцвели, сделавшись почти белыми. Кожа такая тонкая, что кажется прозрачной.
Захожу в палату.
— Ты моя мама?
— Нет.
Боже упаси.
Ее мать давно на том свете. Где уже оказалась бы и сама больная, будь Господь милостив. Но она все еще жива.
— Ты можешь позвать маму?
Я заглядываю в ее карточку. Элла. Девяносто лет.
— Чего ты хочешь, Элла?
Она улыбается.
— Можно мне печеньку?
— Сейчас принесу.
В комнате отдыха вроде лежало печенье с шоколадной крошкой.
— Вот, Элла, держи.
— Спасибо, мамочка. А где молоко?
Молоко ей еще. Приношу молоко.
Пытается разжевать беззубыми деснами печенье. Давится.
Я отбираю угощение.
— Моя печенька! Моя!
Быстро просматриваю карточку. Дисфагия — расстройство глотания. Только жидкая пища.
Ей девяносто, она хочет к маме и даже печенье съесть не может. Роняет лакомство и поднимает крик.
Так-так-так, Элла, и чем же тебе помочь?
Фентанила у меня не хватит, инсулина под рукой нет. Придушить подушкой? Не вариант. Слишком голосистая.
На стойке я замечаю гипертонический соляной раствор. Используется для уменьшения объемов мозга. Его прописывают перед операциями; пациента, которому предназначался раствор, перевели. Как же хорошо, что наш фармакологический отдел так медленно работает.
Не знаю, сработает ли раствор. И если да, то насколько быстро. Впрочем, какая разница? Куда торопиться? Бабуля ждала аж девяносто лет, потерпит еще чуть-чуть.
Я даю старушке еще одно печенье и, стараясь не терять ни секунды, ввожу в капельницу соляной раствор.
Сердце так и заходится. Делать мне в этой палате нечего; если меня здесь застукают — все пропало. Старуха закреплена не за мной, а за Беном. А ну как он войдет? Надо поскорее сваливать. Как бы капельницу не испортить.
Дверь открывается. Делаю вид, что проверяю капельницу.
Женщина-рентгенолог. Улыбаюсь.
— Зайдите в десять, пожалуйста.
Она уходит. Выдыхаю. Да так и обоссаться от страха можно.
Соляной раствор почти полностью введен. Бабуля все еще мусолит печенье. Пожалуй, я совершаю весьма опрометчивый поступок.
Интересно, что станет с мозгом у бабки? Съежится? Или, наоборот, распухнет? Думаю, съежится. Скорее всего. Неважно. Больше на такое безумство я не пойду.
Надо достать калий в таблетках. Растолку и буду вводить внутривенно. Должно сработать.
Не особо стерильно? Ну и что с того? Смерть наступит куда раньше, чем начнется сепсис.
Глава 23
К началу следующей смены Эмма позабыла о Майке и тревожившем ее ощущении, что в отделении творится что-то странное. Она недавно закончила с пациентом в девятой палате, который жаловался на опухшее колено. Эмма вытянула из колена полный шприц жидкости насыщенного желтого цвета — целых тридцать миллилитров. Жидкость была настолько прозрачной, что, глядя сквозь нее, удалось бы прочитать печатный текст. Превосходно. Колено выглядит безобразно, зато жидкость чистая. Сепсиса нет. Может, подагра? Вернувшись к себе за стол, она обнаружила, что ее ждет Алекс. Из-за огромных круглых очков с толстыми стеклами казалось, что у Алекса вечно озадаченный вид.
— Можно с тобой кое-чем поделиться?
— Ну да, конечно.
— Вчера мне привезли пациентку из дома престарелых. Инфекция мочевыводящих путей. Она была немного дезориентирована, но по большому счету в порядке. Назначил инфузионную терапию, антибиотики и отправил обратно.
— Так.
— Сегодня ее привезли снова. Больную не узнать. С мочой у нее, конечно, получше, зато один показатель просто мама не горюй. Вчера натрий у нее был сто тридцать пять, нижняя граница нормы. Сегодня — сто шестьдесят.
— У нее обезвоживание?
— С чего? Вчера-то все было нормально. Ни рвоты, ни поноса, жидкость потребляет в достаточном объеме. Откуда обезвоживанию взяться?
— Диуретики принимает?
— Да там все их принимают. В доме престарелых, наверное, лазикс в воду добавляют. Считай, что она сидит на нем целую вечность.
— Что-нибудь еще необычное?
— Пока вроде ничего. Я распорядился сделать анализы повторно.
— Что думаешь?
— Первое, что приходит на ум, — врачебная ошибка. А вдруг ей вчера дали гипертонический раствор?
— Вряд ли. У нас его даже в списке препаратов нет, надо заказывать у фармакологов. Кто был за ней закреплен?
— Бен.
— Он ни за что не допустил бы такой ошибки.
— Само собой.
— К чему ты клонишь, Алекс?
— В последнее время у нас творится что-то странное. Внезапно умирает пациентка в стабильном состоянии. Диабета и в помине не было, и вдруг раз — и глюкоза уже двенадцать. А теперь еще и эта. Я вот думаю: может, всем этим случаям есть одно объяснение?
Эмма поняла, на что он намекает. Она об этом уже подумывала и сама, но никак не хотела верить. Впрочем, закрывать глаза на происходящее тоже нельзя.
— Как фамилия твоей пациентки? Попробую разобраться.
— Спасибо. Если что выяснишь, дай знать.
Глава 24
Эмма сидела за угловым столиком в столовой и пила чай. Половина смены была позади, и заведующая решила устроить себе перерыв, что делала крайне редко. Чай не лез в горло. Хотелось вина. Хотелось домой. Хотелось спать. Но впереди работа. К тому же надо поговорить с Виктором.
Давно уже стихла суета, поднимавшаяся в столовой во время обеденного перерыва. Лишь кое-где в зале за столиками сидели поодиночке люди в медицинских халатах и со скучающим видом читали газеты. Жаль, что у нас в столовой не торгуют вином. Народ был бы веселее. Да и пациенты с их родней тоже. Вон французы пьют за обедом вино, и ничего — работают лучше нас. А итальянцы, стоит малышам научиться держать в руках стаканчики, подливают им в воду чуток вина. Алкоголь утрачивает элемент загадочности, его потребление становится нормой, обыденностью. В нем нет ничего запретного, тайного, манящего. Именно поэтому у них нет таких жутких пьяниц, как у нас. Ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь из студентов в Италии умер от алкогольного отравления.
Она сделала еще один глоток чая, изо всех сил стараясь не вслушиваться в разговор за спиной. Другого места поболтать не нашлось, что ли? Она узнала мягкий испанский акцент Карлоса. Женский голос был тоже знакомым: Джуди. Разговор так их увлек, что они не обращали на Эмму ни малейшего внимания.
— Короче, он отправил мочу на анализ. Причем, прикинь, был без перчаток. Потом заскочил в комнату отдыха и принялся лопать пиццу. Даже не подумал помыть руки.
— Что, правда? — удивился Карлос. — Ну и мерзость. Как можно быть таким засранцем?
— Ты поаккуратнее, Карлос. У него много друзей.
— Плевать.
— Привет, Эмма. — Виктор приобнял ее и чмокнул в щеку.
Вьющиеся седые волосы закрывали ему уши, на носу поблескивали круглые очки, совсем как у Джона Леннона, а вместо брюк Виктор носил джинсы. Бывший муж Эммы напоминал скорее стареющего хиппи, чем кардиолога. Он сел за столик, улыбнулся и взял ее руку в свою.
— Я слушаю, Эм. Что случилось? Надеюсь, у тебя хорошие новости.
— Ага. Тейлор нашлась. — Эмма высвободила свою ладонь и положила себе на колено.
Виктор с явным облегчением выдохнул:
— Слава богу! Где она? Что случилось?
— Сбежала из центра и на попутках добралась до дома.
— Но почему?
— Ты надолго освободился?
— Не очень. Но если что, у меня пейджер.
— Эрик сделал ей предложение.
— Предложение? Но ей же всего семнадцать!
— Через месяц будет восемнадцать.
— Все равно, еще слишком рано…
Эмма пожала плечами:
— Одним словом, он позвал ее замуж. Вот она и сбежала. Потому что солгала ему. Ничего не рассказала.
— О чем?
— Ну… о том, что беременна.
— Опять?
— Все еще.
— Все еще?
— Да. Она так и не сделала аборт. Передумала. Потом, когда они с Эриком начали встречаться, она не сказала ему, что беременна. Ну а теперь, когда начал расти живот, другого выхода просто не осталось. Вместо того чтобы во всем признаться, она сбежала.
Виктор нахмурился:
— Но она в порядке?
— Внешне выглядит неплохо. Общаться с врачом не желает.
Виктор вздернул брови.
— Я имею в виду гинеколога, — пояснила Эмма. — Я ей не врач, а мать.
— И при этом врач.
— Ну ты сам знаешь, как мы, врачи неотложки, относимся к родным…
— Знаю. Помнишь, как ты неделю гоняла Тейлор в школу, прежде чем удосужилась отправить на рентген и выяснить, что у нее перелом запястья?
— Не перелом, а трещина. Там все равно ничего сделать было нельзя.
— Вот в этом вся ты! — рассмеялся Виктор.
— В этом вся неотложка.
— Так у Тейлор все нормально?
— Пожалуй, что да. Она расстроена. Эрику так и не звонила. Я пригрозила, что, если она сама с ним не поговорит, это сделаю я.
— Ты ему уже звонила?
— Пока нет.
— Эмма, не наседай на нее. Дай ей немного времени.
— Уже дала. Целых три дня.
— Верно, но…
— Никаких «но». Девочке пора наконец повзрослеть. Она должна нести ответственность за свои поступки. И быть с Эриком откровенной. Он того заслуживает.
— Но, Эмма, она еще ребенок…
— А скоро станет матерью. Самое время взрослеть. Причем быстро.
— Ты всегда с ней слишком сурова!
— А ты слишком мягок. Понятно, кто ее избаловал.
— Эмма, она все-таки твой ребенок. Можно хоть немножко подобрее?
— За доброту у нас отвечаешь ты. Мы обе просто купались в твоей доброте. Кому-то нужно научить Тейлор отвечать за себя.
— Наверное, ты права. Я был с ней слишком мягок. — Виктор снял очки и принялся протирать их полой рубашки. Обычно он так делал, когда погружался в раздумья. — И что теперь?