Значит, так. Еще час иду по лесу, а потом сверну в сторону шоссе.
Ей было больно. Она устала. К тому же ее снедала ярость. Мать снова оказалась права. Как всегда.
— Ничего не выйдет, Тейлор. Тебе придется рассказать ему правду.
— С какой стати?
— Потому что он и так ее узнает. Почувствует себя обманутым и преданным, перестанет тебе доверять. Отношения на лжи строить нельзя. Это никогда ни у кого не получалось.
— Много ты знаешь о том, как строить отношения.
Эмма резко втянула воздух сквозь зубы, и Тейлор поняла, что попала в яблочко. Задела мать за живое. Эмма заставила себя улыбнуться.
— Больше, чем ты. Я знаю, как их начать и как прекратить. Но сейчас речь идет не обо мне, а о тебе. Придется сказать Эрику правду.
— Может, и придется. А может, и нет. Если я сейчас все ему выложу, он от меня сбежит и никогда не вернется. А если выждать время, он ко мне привяжется, и ему уже будет все равно. И потом, вдруг мне вообще не понадобится ему что-то рассказывать? Всякое случается. Может, к тому времени, как у меня вырастет живот, мы уже успеем расстаться.
— Тейлор, послушай, он приличный молодой человек. Я не думаю, что он тебя бросит. Если же это случится, что ж, так тому и быть. Такова жизнь. Но постоянно врать нельзя. Не выйдет. Эрик узнает правду, и будет только хуже.
— Я могу сказать, что беременна от него.
— Это глупо. Во-первых, он поймет, что ты врешь. Он все же медбрат, а ты почти на четвертом месяце. Подумай сама. На шестом месяце у тебя вдруг родится полностью доношенный ребенок — как ты Эрику это объяснишь? Кроме того, само желание обмануть его подобным образом вызывает у меня отвращение. Так нельзя. В-третьих, настоящий отец в курсе. А что, если он вернется?
— Ему сидеть еще очень долго. Когда его выпустят, вот тогда и буду думать, что делать.
— Вдруг ребенок будет с отклонениями?
— Эрик знает, что я собираюсь в реабилитационный центр. Он в курсе, что может случиться, когда принимаешь наркотики во время беременности.
Эмма сдалась. Тейлор приняла решение, и переубеждать дочь было бесполезно.
А потом Тейлор осознала, насколько была не права. Какой чудесный выдался тогда вечер! А каким милым был Эрик! Она могла бы соврать, что ребенок от него, и он запросто поверил бы. Она могла открыть ему правду, и он все равно остался бы с ней. Или сбежал. Но не из-за ребенка, а из-за лжи — о чем и говорила мать.
Тейлор смотрела ему прямо в глаза. Ей очень хотелось сказать: «Я беременна. Теперь у нас настоящая семья».
Но она так и не смогла решиться. И вместо этого сбежала, надеясь отыскать норку, чтобы укрыться в ней от всего мира.
Тейлор тщательно все спланировала. На подготовку ушел целый день. Девушка понимала: если она хочет уйти подальше, много с собой брать нельзя. Большую часть вещей пришлось оставить. Тейлор взяла ноутбук, куртку, фонарь, воду, печенье и все сухофрукты, которые у нее были.
Она сбежала перед самым рассветом. Вышла из комнаты на цыпочках, пробралась к забору в задней части реабилитационного центра, влезла на склонившийся над забором дуб, который приметила накануне. Скинув рюкзак на землю, она посмотрела вниз. Высоко.
Ей вспомнилось, как читала однажды про африканских женщин. Прыгая с деревьев, они провоцировали выкидыш. От удара плацента отрывалась от матки, и плод погибал. Если у меня будет выкидыш, не придется ни в чем признаваться Эрику. А потом я снова забеременею. Уже от него.
Задрав голову, Тейлор приметила еще одну ветку метрах в полутора над ней. Сойдет. Девушка полезла вверх.
Нет, я не смогу. Не смогу, и все.
Она спустилась обратно на самую нижнюю ветку. Ухватилась, свесилась с нее, чтобы ноги были как можно ближе к земле, и разжала пальцы. Приземлилась она мягко, согнув ноги в коленях, и тут же перекатилась, чтобы погасить ускорение — так делали в фильмах, которые она видела.
Девушка встала. Ныло плечо: она налетела им на камень. Тейлор ощупала живот — неприятных ощущений нет. Она надела рюкзак и отправилась в путь. И с тех пор все шла и шла. Куда? Тейлор и сама не знала.
Хотелось бы, конечно, к бабушке. Она с радостью меня приютит. Но с другой стороны, именно у нее меня станут в первую очередь искать. Можно поехать в Нью-Йорк. Там меня точно вовек не найдут. Вот только денег мало, хватит всего на пару дней. А что дальше? Рвану к Кэти. Она никому не скажет. У нее я буду в безопасности. Доберусь до Кэти, а там посмотрим.
Заболела спина, а за ней и живот. Девушку скрутил спазм. Тейлор остановилась, чтобы перевести дыхание. Затем пошла дальше.
Еще один спазм. На этот раз он длился дольше. Девушка глянула на часы.
Идти еще полчаса.
От третьего спазма у нее перехватило дыхание. Надо ловить попутку. Немедленно.
Куда ехать?
Она села, обхватив колени. Задышала медленно, ровно. Что-то не так с ребенком. Похоже, у меня все же случится выкидыш. И куда мне теперь податься?
Душевные муки терзали ее сильнее, чем спазмы в животе. Тейлор достала телефон и сверилась с картой. Шоссе находилось слева, метрах в восьмистах от нее. Девушка сделала еще один глоток воды и направилась в сторону автострады.
От очередного спазма у нее подкосились ноги, и Тейлор опустилась в молодую, зеленую, влажную от росы траву.
Ну все, куртку теперь не спасти. Еще один спазм. Она подтянула колени к груди, легла на бок в позе эмбриона и стала ждать. Наконец спазмы прекратились.
Встав и надев рюкзак, Тейлор направилась в сторону дороги, согнувшись не столько от веса поклажи, сколько от боли и мучительного чувства вины.
Глава 12
Вернувшись в отделение неотложки, чтобы заступить на новую смену, Эмма взялась за результаты ЭКГ пациента из пятой палаты. Именно их она внимательно изучала, когда к ней заглянул Курт.
— Эмма, у тебя найдется для меня секундочка?
Курт, как всегда, был само великолепие в темном костюме с галстуком, и рядом с ним Эмма почувствовала себя оборванкой. Застиранная униформа сидела на ней слишком плотно и уже запачкалась. «С утра была еще чистая», — подумала Эмма, искренне надеясь, что коричневые пятна на ткани оставлены кофе, а не чем-то другим.
— Да, конечно.
— Можешь взглянуть на нарывы у одной пациентки?
— Дерматология не мой конек, но постараюсь помочь.
— Двадцатая палата. Нездоровая худоба и плюс ко всему язвочки во рту. Я уже начал опасаться, как бы это не синдром Стивенса — Джонсона.
— Да я такого сто лет уже не встречала. Надеюсь, ты ошибаешься, — ответила Эмма.
Синдромом Стивенса — Джонсона называлось острое дерматологические заболевание, которое начиналось с сыпи, а заканчивалось тем, что с больного слоями сходила кожа.
На старуху в двадцатой палате было больно смотреть. Маленькая и хилая; потрескавшиеся губы в крови, глаза крепко зажмурены.
Эмма включила фонарик. Язвы. На шее, нёбе, языке. Герпес?
— Нарывы болят?
— Не особенно, — с трудом произнесла женщина.
— Тогда, наверное, не герпес. При герпесе ранки чертовски ноют. Курт, на твоем месте я бы связалась с инфекционкой, а пока нужно лечить сепсис. Антибиотики и внутривенное питание. Пока пусть она побудет у нас.
— Спасибо, Эмма.
— Надеюсь, вы скоро пойдете на поправку, — проговорила заведующая. Она кинула взгляд на старика, который сидел у дверей, опираясь на трость. — Мы сделаем все возможное, чтобы ей помочь.
— Благодарю вас. — Старик улыбнулся, глядя куда-то за плечо Эммы.
У нее екнуло сердце. Да он же слепой. Как он будет жить без жены? Нет ничего хуже, чем потерять своего спутника жизни. За исключением одного — потери ребенка.
Она погладила старика по плечу, чтобы его ободрить, и занялась своими пациентами. Жалобы на боли в спине в двенадцатой палате, депрессия в седьмой, сепсис в десятой.
Эмма пыталась растолковать пациенту из двадцатой палаты, что она не может прописать ему перкоцет, если у него аллергия на парацетамол. В этот момент динамики прохрипели: «Код девяносто девять. Отделение неотложной помощи. Двадцатая палата». Эмма бросилась на помощь. В палате уже было битком народу. Гейл делал непрямой массаж сердца. Карлос качал воздух. Десятки рук устанавливали капельницы, вводили препараты, подключали датчики. Курт был готов к интубации.
Эмма решила помочь ему с трубкой. Чтобы выбрать правильный размер, бросила взгляд на пациентку. Узнала окровавленные губы. Да это же та самая больная, которую Курт просил посмотреть! Что случилось? Состояние ведь не было критическим!
Курт действовал как настоящий профессионал, придраться было не к чему. И все-таки усилия врачей оказались тщетны. Спасти пациентку не удалось.
Через полчаса Курт прекратил реанимационные процедуры и назвал время смерти. Все вернулись к выполнению своих повседневных обязанностей. У кровати остался лишь слепой старик: он держал посиневшую руку покойной супруги. От этой картины у Эммы едва не разорвалось сердце. Она осмотрелась в поисках Курта.
— Что случилось?
— Сам не знаю. — Он пожал плечами. — Делал в точности, как мы запланировали. Антибиотики плюс внутривенное питание. Ей как будто стало лучше, а потом, когда я заглянул ее проведать, она уже была мертва.
— Бред какой-то.
Курт кивнул, поджав губы.
— Сердечный приступ? Инсульт?
— Не знаю.
— Анафилактическая реакция на антибиотики?
— Не похоже. Где крапивница? Где отеки? Я же говорю, бред.
— Очень странно.
— И не говори. Посмотрим, что скажет патологоанатом.
— Особых открытий ждать не приходится.
Эмма не понимала, что могло случиться с пациенткой, и собственное бессилие сводило ее с ума. Люди просто так не умирают. А старушка взяла и умерла через пару часов после того, как я ее осмотрела. У нее все было более-менее в порядке, если не считать нарывов. И вдруг — бац, и сердце остановилось. Почему? Самое отвратительное, что это уже не первый случай. Взять ту больную с переломом бедра из пятой палаты. Все случилось точно так же, как и с этой старушкой. Сперва состояние удовлетворительное, а потом, спустя час-другой, наступает смерть. Без всяких видимых причин. Что-то тут не так. Но что? Партия лекарств с производственным браком? Инфекция, которую мы не можем распознать?