Если после моего приезда пациент умрет, то с ним умру и я.
Я отошел первый раз от Серика только через шесть часов в туалет, – но за эти шесть часов я сделал маленькое чудо.
Я вошел в ординаторскую глотнуть чая, но тут нарисовался Джолдас:
– Доктор, давайте съездим пообедаем. Здесь недалеко.
Меня валило с ног, хотелось спать и жрать, но не было никакой уверенности, что у пациента не будет очередной остановки сердца, поэтому я был вынужден отказаться от предложения Джолдаса. Крепкий чай и сигарета в ординаторской – и опять к больному. Через десять часов мы получили мочу, наступила минимальнейшая стабилизация в состоянии пациента. Но я, конечно же, не питал иллюзий, я знал, что он умрет. Моя задача была проста – он должен был умереть после моего отъезда. Иначе шансов умереть вместе с ним было у меня ой как много…
Наш Серик неудачно упал с крыши, поломав себе все ребра – и справа и слева, разорвав оба легких, печень, и потерял около шести литров крови во время операции, после чего он впал в кому и больше уже из нее не выходил. Как я понял, Серик был наркоман и забулдыга, но зато его родные братья были парни что надо. Старший был начальником областной милиции, средний владел несколькими пивоваренными заводами в Казахстане и еще каким-то производством в Германии. Про среднего мне тихонько шепнул один из анестезиологов: торговля пивом – это лишь легальное прикрытие торговли наркотиками на Западе, и крови на руках обоих братьев было немерено… Вот она, настоящая мафия.
Шансов у Серика не было, и я только надеялся, что умрет он после моего отъезда.
С младшим братишкой им явно не повезло, и это была его не первая травма, но в этот раз явно последняя. Несмотря на забулдыжность Серика, он был самым любимым в семье, которая делала все возможное для его спасения. Лекари из ЦКБ прилетели на вторые сутки после травмы, но в тот момент у Серика уже отлетели почки и дважды останавливалось сердце. Так что мне уж точно после всего этого ловить было нечего.
В шесть утра Джолдас все же решил вывести меня поесть. Поехали на громадном красном джипе по узким улочкам с саманными домиками куда-то в махалю. В скромном по внешнему виду доме внутри оказались просто шикарные хоромы. Дорогущие мебельные гарнитуры, все в зеркалах, камин и кондиционеры, ковры. Посередине одной из комнат стоял накрытый стол с мантами, лагманом, лепешками, зеленью и прочими яствами. Конечно, в Казахстане лагман готовить не умели, впрочем, как и в Узбекистане. Настоящий дунганский лагман с джусаем готовят только в Киргизии. Но все равно было вкусно.
Подавали еду девочки фотомодельной внешности, их было трое. Одна явная славянка, вторая кореянка, а третья – то ли казашка, то ли узбечка. Красавицы отменные. Но мне было не до забав и утех. Беседа с Джолдасом во время приема пищи была ни о чем. На меня смотрели если не как на слугу, но и не как на равного. Восточная сдержанность не настраивала на дружескую беседу.
К концу раннего завтрака (а заодно обеда и ужина) у Джолдаса зазвонил телефон. Он моментально поднялся, жестко сообщил:
– Срочно в больницу, Серику стало плохо.
Мы за пять минут домчались до больницы, влетели в палату, но Серик не ухудшился, просто медсестре показалось, что что-то произошло. Она тоже боялась за свою жизнь. Когда мы вышли в ординаторскую, я решил поговорить с Джолдасом откровенно.
– Джолдас, все, так дело дальше не пойдет. Или мы работаем нормально, или не работаем.
Он зыркнул на меня своим волчьим взглядом, напрягся и спросил:
– О чем ты, доктор, о чем? Не забывайся, фильтруй базар.
– Джолдас, пойми меня правильно. Для успешной работы, для спасения Серика необходимы простой реанимационный монитор и нормальный аппарат искусственной вентиляции легких. – Я говорил умиротворенно, как дрессировщик с тигром или львом на арене цирка.
Напряжение последних дней прорвало восточную ментальность, и Джолдаса понесло.
– Почему ты раньше молчал? Откуда мне знать, что нужно? – закричал Джолдас. – Я все достану. И эти врачи из Москвы, что были до тебя, почему не сказали? Я вам всем плачу такие бабки, и только сейчас узнаю, что что-то еще надо… Послушай, я не лох и умею спросить за свои деньги. И я спрошу… Сколько дней потеряли… – Слезы стояли у него в глазах, и кажется, начиналась истерика.
– Так, Джолдас, надо действовать. Все это есть в Ташкенте. И монитор, и аппарат для вентиляции легких. Можно взять напрокат – в Институте кардиохирургии или в Институте травматологии.
Джолдас сразу же очнулся и по-казахски начал что-то говорить своему референту, стоящему чуть в отдалении. Затем повернулся ко мне и сказал:
– Через четыре часа все будет на месте. Еще что-нибудь надо? Думай быстрее, доктор.
Я ответил, что на этом этапе этого было достаточно. Я пошел к больному, Джолдас пошел на выход из реанимации, а двое серьезных парней с мордами уголовников постоянно держали меня в поле зрения.
Ситуация оставалась критической. Почки и легкие у Серика работали еле-еле. Артериальное давление удавалось поддерживать на фоне постоянного введения вазопрессоров. Кома продолжала оставаться глубокой и вот-вот могла перейти в атоничную, как признак смерти мозга.
До конца срока моего пребывания в славном городке оставалось двое с половиной суток. Я забыл, когда спал. Меня шатало, меня начинало уже глючить. Я зашел в ординаторскую, сел в кресло, вытянул ноги на соседний стул и провалился в черную яму сна. Проснулся от нежного трепетания по плечу – разлепив глаза, увидел стоящую надо мной медсестру.
– Доктор, у нас все хорошо. Но сейчас приедет Джолдас Курбанбекович, привезет аппаратуру.
– Чон рахмат, эже, – сказал я и медленно поднялся. Я проспал ровно четыре часа. Класс. Я полностью восстановился и вновь был готов к бою.
Состояние Серика за четыре часа не изменилось. Все было на прежнем критическом уровне. Несмотря на октябрь, жара в Казахстане стояла несусветная, градусов под тридцать пять. Дурак, надо было заказать еще кондиционер в палату, потому что нам приходилось постоянно окутывать тело Серика мокрыми, холодными простынями, чтобы хоть как-то уменьшить лихорадку и воздействие жары.
Мы или работаем нормально, или не работаем вовсе. Нам нужно оборудование.
Когда мы подключили Серика к монитору и перевели его на новый, фирменный аппарат вентиляции легких, дышать стало легче не только ему, но и всему персоналу: теперь все функции сердца и дыхания отражались на экране. Но в сознание Серик не приходил. Что это, что? Закрытая черепно-мозговая травма, инсульт или гипоксический отек головного мозга. Ответ можно было получить только при выполнении компьютерной томографии головного мозга. Но этого не смог бы сделать даже Джолдас – нельзя доставить и установить компьютерный томограф за двое-трое суток. А остальное было уже не важно.
Да, парадоксы. В этом нищем городе живут пивные короли, короли наркомафии, ездят на шикарных машинах, содержат бордели высочайшего класса и не могут сделать одну маленькую больничку на самом современном уровне хотя бы для себя. Вот и готовы сдохнуть в грязи, как свиньи, как и все их сограждане, на равных условиях. Им не хватает мозгов понять, что вечную жизнь не купить ни за какие деньги.
«Я прошу тебя остаться. Ты должен до конца вылечить Серика».
Я вспомнил недавнюю командировку в один российский городок, где в состав службы безопасности руководства металлургического комбината входил главный врач маленькой лекарни при комбинате. Но когда я посетил сию лекарню, то будто очутился в лучшей клинике Запада. И самое главное, что эта больница располагалась на частной территории комбината, и городские власти не имели к ней ни малейшего отношения.
В режиме коротких перебежек от работ с пациентом ко сну, который длился от силы пару часов, прошло еще двое суток. За это время я подружился с медсестрами и врачами отделения. Они еще смотрели на Москву с уважением, они еще продолжали жить многими ценностями Советского Союза. Но уже наметилась глубокая борозда, как на треснувшей льдине, разделяющая нас. Они были здесь, а я там.
Самолет мой должен был улетать через десять часов. Пора было приступать к тяжелому разговору с Джолдасом.
– Джолдас, я военный врач, и мне нужно скоро улетать. Ты знаешь об этом. Я прошу тебя отпустить меня. Я честно выполнил свой долг.
– Я прошу тебя остаться, – попросил меня Джолдас, его лицо потемнело от всего пережитого напряжения. – Ты получишь любую сумму. Ты должен до конца вылечить Серика. Я тебя очень прошу.
– Извини, Джолдас, извини, но я не могу. Я отпросился только на пять дней. И это не зависит от меня. Джолдас, я должен улететь.
Он помолчал несколько минут, что-то обдумывая, и наконец произнес:
– Хорошо, доктор. Ты улетишь в срок. Через три часа тебя отвезут в Ташкент, в аэропорт.
Я мысленно перекрестился.
Через три часа подъехал черный джип, и в сопровождении охранников я двинулся в обратный путь. Ехали мы по ночной степи, в кромешной тьме. Я сразу же заснул. Очнулся от криков, стрельбы, воя и причитания. Джип стоял в ночи, а вокруг него – несколько машин. Взрослые мужики рыдали и выли, стреляя при этом из пистолетов и автоматов в небо. Я все понял. Серик умер. Бессонная неделя вымотала меня настолько, что мне было абсолютно все равно. Я только подумал: «Пристрелили бы сразу меня, чтобы не мучился». Охранник грубо дернул меня за руку и приказал выйти. Ну, вот и все. Приехал.
Однако меня не расстреляли – просто пересадили в драные «Жигули», и какой-то казах, похожий на чабана, сразу же куда-то меня повез. Я опять провалился в сон.
Очнулся от тычка в бок – за окном машины была светлая площадь. Казах, похожий на чабана[5], открыл двери машины и жестом показал на аэропорт. Я пошел, не оглядываясь. Обратно я опять летел первым классом, только ничего не видел. Я спал.