Всесветным заревом встаёт
Всепомрачающая скука.
Кривит зевотою уста
Трибуна, мечущего громы,
В извивах зыбкого хвоста
Струится сплетнею знакомой,
Пестрит мазками за окном,
Где мир, и Врангель, и Антанта,
И стынет масляным пятном
На бледном лике спекулянта…
Последнее стихотворение сборника — «Вот и всё…» — один из вариантов эпитафии самому себе. Другой, неопубликованный — «Умер и иду сейчас за гробом…» — хранится в архиве М. Шкапской. Приведём его здесь:
Умер и иду сейчас за гробом —
Сам за гробом собственным иду —
То ныряя, лёжа по сугробам,
То соображая на ходу —
Как теперь свести концы с концами?
Тяжела ты, смертная стезя, —
Сто мильонов надо бы с чаями, —
Даже больше — а не дать нельзя.
Трудно умирать нам, бедным людям,
Что имел — то обменял давно.
Взять аванс под книгу «Все там будем?»
Кто же даст покойнику? — Смешно!
Дождь-то как по крыше колошматит.
Мародеры! Семь мильонов крест!
Напишу-ка в «Правду» — пусть прохватят
Всероссийский похоронный трест.
Холодно. Пронизаны ознобом,
Понемногу разбрелись друзья,
Вот теперь нас двое — я за гробом,
И в гробу покойник — тоже я.
Всё ещё не видно Митрофанья.
Вот Сенная. Вот Юсупов сад
Надо торопиться. Отпеванье
Ровно в шесть. А вечером — доклад.
Из периода после «Страстной Субботы» нам известно лишь несколько произведений Зоргенфрея. Это — «Воспоминание» — большое по объёму, посвященное безрадостным воспоминаниям детства[43], шуточное стихотворение «Сид», адресованное собаке, и, наконец, незаконченное стихотворение 1925 года, где, видимо, действует трансформированный пушкинский Герман (оба последних произведения хранятся у вдовы поэта). Приводим его:
Герман
От утреннего режущего света
В глазах темно. И вижу наяву
Такое же удушливое лето,
Такую же пустынную Неву.
Канал, решётка, ветхие колонны.
Вот здесь, сюда! Мне этот дом знаком.
Но вдруг опять: трамвай идёт бессонный,
И очередь стоит за молоком.
Не хорошо. Без крова, без работы,
Без родины. И время мне судья.
……………………………………
Это — очень характерные для Зоргенфрея стихи. Чувство бесперспективности, безродности и бездомности, выпадения из времени в какой-то мере пронизывает всю его поэзию. Можно предполагать, что поражение революции 1905 г., с которой он связывал большие надежды, навсегда надломило его, и он уже как-то так и не смог оправиться в дальнейшем, воспринимая всё окружающее в мрачном, пессимистическом, «похоронном» аспекте. И, вместе с тем, Зоргенфрея никогда не покидала вера в лучшее счастливое будущее родины, России, патриотическое чувство стихийной спаянности с нею. В его автобиографии 1924 г. есть такие строки о родине:
«Моему отношению к России больше всего отвечают слова Блока “О Русь моя! Жена моя”. Хочу сказать, что жена моя — Россия. Та, которую любят, не понимая, которой изменяют любя, которая сама изменит и утешится»[44]. В этом, пусть очень субъективном понимании Родины, есть большое оправдание всей деятельности этого не до конца высказавшегося, но честного и искреннего поэта и человека — поэтического спутника Блока.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Первые публикации стихотворений, вошедших в сборник В. Зоргенфрея «Страстная Суббота», П., 1922.
1. Кровь. — прил. к газете «Наша жизнь», 29 июня 1905, № 13.
2. Сентябрь. — «Перевал», 1906, № 1.
3. Мертвым. — «Прометей», 1906, № 1.
4-6. Кладбище. (I–III). — «Золотое руно», 1906, № 5. (с переводом на французский яз. Eshmer-Valdor).
7. «Близко то…» — «Золотое руно», 1907, № 2.
8. «Сердце еще не разбилось…» — «Псковская жизнь», 29. XII 1907, № 8.
В «Страстной Субботе» опущена предпоследняя строфа:
Шумно шептались березы,
Листья роняя в тоске,
Чистые крупные слезы
Влажно блестели в песке.
9. Эпилог. — «Русская мысль», 1908, № 12.
10. «Горестней сердца прибой…» — «Русская мысль», 1917,7–8.
11. Декабрь. — «Записки мечтателей», 1919, № 1.
12. «Приходит как прежде…» — там же.
13. Черная магия, — там же.
14. Над Невой. — «Дом искусств», 1921, № 2.
15-17. Лилит (I–III) — «Петербургский сборник», П., 1922.
18. Терсит. — «Записки мечтателей», 1922, № 5.
19. «Пытал на глухом бездорожье…» — там же.
В первой корректуре сборника (РО ИР ЛИ, ф. 172, ед. 732) 9-я строфа читается:
Я ждал этой низменной доли,
Предела высокой тщеты.
В последней позорной неволе,
Всевышний, открылся мне ты.
20. Земля. — там же.
21. «Вот и всё…» — там же.
Русская филология. Сборник студенческих научных работу <в.>2. Тарту, 1967.