Она замечает, что Авессалом тоже почти не прикасается к своей порции. Его руки лежат на столе, тоненькие волоски на фалангах его пальцев поблескивают в свете свечей, точно нити черной паутины. Сами руки большие, как окорока. Урсе трудно дышать, горло будто сдавило петлей.
Вскоре после десерта комиссар Моу уходит спать.
– Я весьма вдохновлен, – говорит он, с жаром пожимая руку Авессалома. – Мне не терпится взяться за дело.
Кристин сидит очень тихо. Видимо, в отличие от мужа, она не распаляется от спиртного, а, напротив, впадает в задумчивость. Сама Урса тоже пьяна, она выпила больше, чем того требует вежливость. От аквавита саднит во рту. Авессалом с Каннингемом встают, собираясь переговорить с глазу на глаз у губернатора в кабинете. Урса проводит рукой по губам. Они очень мягкие и какие-то словно чужие.
– Урсула?
Кристин стоит у нее за спиной, пристально наблюдает за ней.
– Вы, я надеюсь, не против?
– Не против?
– Я что-то устала, хочу лечь пораньше. Проводить вас в вашу комнату?
– Да, конечно. – Урса торопится встать, подол ее юбки застревает под ножкой кресла. Губернатор Каннингем неспешно подходит, чтобы ей помочь. – Благодарю вас. Спасибо за дивный ужин. Было очень вкусно.
– Мы нашли Фанне в Алте, – говорит губернатор Каннингем. Он стоит слишком близко к Урсе, она чувствует запах его дыхания, запах спирта и жирных сливок. – Она замечательная повариха.
– Я бы так не сказала, – хмурится Кристин. – Но я рада, что вы остались довольны.
– Кто-нибудь вам помогает по дому? – спрашивает Каннингем, глядя на Авессалома. – Женщины в Вардё хоть что-нибудь понимают в домашнем хозяйстве?
В его тоне явно сквозит ухмылка, от которой у Урсы сводит зубы.
– У жены есть помощница по хозяйству, – отвечает Авессалом. – Хотя ее выбрал не я. Она родственница лапландки.
– Они не кровные родственницы, – говорит Урса, преодолевая страх. – И она ходит в церковь, муж. Она хорошая женщина.
Кажется, Авессалом хочет что-то сказать, но Каннингем машет рукой.
– Такими вопросами пусть занимаются женщины, – говорит он. – У нас и без того хватает забот, особенно в свете последних событий.
– Мы идем? – Кристин только что не притоптывает от нетерпения. Ей явно хочется лечь в постель, и Урса на нее не в обиде. Ей тоже хочется провалиться в сон, как в беспамятство, и чтобы скорее настало утро, когда можно будет вернуться домой, к Марен. В голове все плывет, но Урса твердит себе, что она все запомнит и непременно предупредит Марен о том, что услышала за ужином. О Дийне и о фигурках. Она сжимает кулак, вонзая ногти в ладонь, чтобы ничего не забыть.
Они выходят в коридор и желают спокойной ночи мужьям, которые уже погрузились в беседу и прерываются лишь на пару мгновений: губернатор Каннингем звучно целует жену, приложившись губами к ее высокой скуле, Авессалом целует Урсу в щеку, снова до странности нежно.
– Вы, должно быть, гордитесь своим супругом, – говорит Кристин, когда они остаются вдвоем. Урсе хочется рассмеяться, хочется уточнить, чем конкретно ей надо гордиться: его явным стремлением угодить губернатору или его участием в казни слабой женщины?
– Ваш муж действительно не принимает участия в подборе прислуги?
– Она не прислуга, скорее компаньонка.
– Лучше, чтобы они не встречались, – говорит Кристин, открывая дверь в комнату Урсы. Когда Урса шагает через порог, Кристин прикасается к ее шее в том месте, где прядка волос выбилась из узла. Такое нежное, легкое прикосновение. – Хотя вы такая красавица. Вам не о чем беспокоиться.
В горле Урсы встает жаркий ком, кровь приливает к щекам.
– Беспокоиться?
– Выпивка, карты. – Кристин медленно моргает, глядя на Урсу. – Смазливые служанки. Даже у великих людей есть свои слабости. И нам приходится с ними мириться.
Урсе вдруг хочется ей рассказать о своей жизни с мужем, рассказать все как есть – о всех своих страхах и недовольстве, – но Кристин уже идет прочь. Ее походка тверда, шаг не сбивается, просто она ступает очень осторожно.
– Доброй ночи, Урсула. Я буду молиться за вас.
Урса закрывает дверь. Шторы на окнах задернуты, но сквозь щели сочится свет. Постель застелена свежим бельем, покрывало откинуто. Правда ли, что губернатор спит с Фанне? Может быть, в этой самой постели, когда в замке не ждут гостей.
Урса распускает тяжелый узел на голове и, сжав шпильки в кулаке, подходит к окну, отодвигает занавеску. Постройки на противоположной стороне двора по-прежнему освещены. Все, кроме темницы. Урса замирает, прислушивается: ей кажется, она слышит стоны, хотя, наверное, это просто шум ветра и плеск моря. Темные окна тюрьмы как будто глядят на нее, и она поспешно отходит от окна. Надо скорее раздеться, скорее лечь и уснуть, пока не пришел Авессалом.
Прежде чем лечь в постель, она встает на колени рядом с кроватью, как они всегда делали вдвоем с Агнете, и молится за Кристин с ее грустным взглядом, молится за Марен где-то там, в темноте, молится за себя. И хотя это, наверное, немыслимое богохульство, она молится за несчастную Элспет Рох, умершую от руки ее мужа. Даже если она была ведьмой, никто не заслуживает такой смерти.
29
Урса думала, что на сегодня все плохое уже закончилось, но она не успевает уснуть до прихода Авессалома. Незнакомые звуки в чужом доме сбивают с толку. Море так близко, что кажется, будто оно бьется о берег под самыми окнами, и его плеск отзывается смутной тревогой в душе. Урсе все время чудится, что она слышит, как муж входит в комнату: не раз и не два до того, как дверь и вправду отворяется.
– Не спишь, Урсула?
Притворяться нет смысла. Она садится в кровати, подтянув одеяло к самому подбородку. Авессалом снимает башмаки, садится на стул у камина. В одной руке он держит рюмку, в другой – какие-то сложенные бумаги.
– Надеюсь, тебе понравился ужин.
– Он был очень сытным, я отвыкла от такой еды.
Авессалом ставит рюмку на каминную полку и сидит, склонив голову, так что Урса почти не видит его лица. Он говорит, обращаясь к пламени в камине, но говорит тихо, и Урса не разбирает слов.
– Что ты сказал?
Он повторяет чуть громче:
– Я не хотел, чтобы ты узнала вот так.
Урса думала, что онемеет от страха, когда придет муж, но в ней горит ярость, та же самая, что сжигала ее изнутри за столом. И эта ярость придает Урсе смелости.
– Что ты убил женщину?
Молчание затягивается, зияет, как яма. Урса слышит стук своего сердца, он громче, чем море, шумящее за окном. Она уже тысячу раз пожалела о том, что разделась для сна. Ей так неуютно в одной тонкой ночной рубашке.
Наконец Авессалом отворачивается от камина и смотрит на Урсу. Его губы сжаты в тонкую линию, глаза совершенно стеклянные, взгляд рассеянный, мутный. Он так сильно пьян?
– Убил женщину? – Он хмурится, словно не может понять смысла слов. – Нет. Нет… – Он трясет головой, словно отгоняя настырную муху. – Я казнил ведьму, жена. Суд приговорил ее к смерти. Она была виновна в глазах закона и Господа Бога. «Ворожеи не оставляй в живых». Такова воля Божья.
– Но ты… Тебе обязательно было убивать ее собственноручно?
Он морщится, словно ему обидно это слышать, берет рюмку с каминной полки и сжимает ее в руке. В другой он по-прежнему держит какие-то бумаги.
– Это было серьезное дело. Я не испытывал радости от содеянного, хотя она заслужила смерти. Потом я молился. Бог меня простил. Я не тщеславен, Урсула. – Ей с трудом удается не фыркнуть. – Но я горжусь своим служением Богу. И я надеюсь, что моя жена тоже будет мною гордиться.
Урса знает, как сейчас поступила бы мудрая женщина: сказала бы мужу, что им гордится, – просто чтобы разрядить напряжение между ними. Авессалом сильно пьян, может быть, утром он и не вспомнит, о чем они говорили накануне. Урса знает, что надо делать, но почему-то молчит и только пристально смотрит на мужа.
Он сидит, откинув голову на высокую спинку стула, и Урса видит лишь самые краешки его глаз, которые сейчас кажутся почти черными.
– Я счастлив, Урсула, что взял жену из хорошей семьи. Когда твой отец рассказал мне о тебе, я едва поверил в свою удачу. Дочь судовладельца. – Он резко втягивает носом воздух. – Ты еще прекраснее, чем я смел надеяться.
Ей хочется, чтобы он замолчал. Чтобы перестал на нее смотреть.
– Ты комиссар. Ты мог бы выбрать кого-то получше.
Вот бы он так и сделал. Хотя это значит, что она никогда не приехала бы на Вардё и не встретила Марен, сейчас Урса всем сердцем желает оказаться дома, в Бергене, обнять Агнете во сне, и никогда не быть замужем за человеком по имени Авессалом Корнет, и даже не знать, что такой человек существует на свете.
– Я начинал с самых низов. Не как губернатор, занимающий высокое положение уже по праву рождения. Ты знала, что я родился в простой крестьянской семье?
– Нет, я не знала. Ты никогда не рассказывал.
«Осторожнее, – говорит она себе. – Не надо так резко».
– Ты никогда не спрашивала. – Он умолкает, словно ждет, что она спросит сейчас. Но Урса молчит, не решается заговорить, чтобы не сказать лишнего.
Он подносит рюмку ко рту, отпивает глоток.
– Я родился на крошечном островке, где только скалы, и овцы, и вонь от овец. А потом на соседнем острове построили церковь, и там было чисто и пахло свечным воском. Я в жизни не видел такого чудесного места. – Он закрывает глаза, словно мысленно переносится в картину, рожденную воспоминаниями. – Тамошний пастор разглядел во мне что-то особенное. Когда изловили ту ведьму, пастор порекомендовал меня Колтарту, и тот взял меня в помощники.
К горлу Урсы подкатывает плотный ком горькой желчи.
– Разве это не чудо? Сын овцевода становится охотником на ведьм, а потом комиссаром? – Его черные глаза блестят.
– Да, муж.
Он ерзает на стуле.
– Почему ты не зовешь меня Авессаломом?
– Если хочешь, то буду звать, Авессалом.
Она чувствует приближение великой опасности и пытается сообразить, как ее избежать.