Марен все же дает себе волю и задевает губами белую кожу подруги – так легонько и неуловимо, что сама толком не понимает, точно ли это было на самом деле или ей просто почудилось.
Даже если Урса что-то заметила, она не подает виду. Усадив Марен на стул, она принимается заваривать чай. Ее руки дрожат, чашки звенят.
– Тебе надо быть осторожнее.
– Мне надо с ним поговорить. – Слова вырываются прежде, чем мысль успевает сложиться в голове Марен.
– С кем? – В голосе Урсы слышится вызов, словно она подзадоривает Марен сказать что-то запретное.
– С твоим мужем. – Марен резко встает, вся захваченная этой мыслью. – Надо сказать ему, что он не прав.
Урса подходит к Марен, кладет руки ей на плечи и заставляет ее сесть на место. Марен не сопротивляется.
– Это будет большой ошибкой.
– Все, что сейчас происходит, большая ошибка. – Марен сжимает кулаки, чтобы унять дрожь в руках. – Это же Кирстен, Урса.
Урса возвращается к очагу.
– Нельзя привлекать к себе лишнее внимание. – Ее руки порхают над котелком, точно белые птицы. – Капканы расставлены, и я не хочу, чтобы ты была следующей, кто попадется в ловушку.
– Тогда мне, наверное, не стоит сюда приходить, в этот дом.
– Мне кажется, наоборот. Здесь, со мной, безопасней всего.
Марен не сидится на месте. Она ерзает на стуле, нервно притоптывает ногой.
– Что можно сделать для Кирстен? Как ей помочь?
– Ты не слышишь меня, Марен? Ничего сделать нельзя. Остается лишь ждать.
– Когда на нее ополчилась почти вся деревня? – Марен качает головой. – Кто-то должен выступить в ее защиту.
– Тогда лучше я, а не ты. – Урса ставит чашки на стол. Ее руки дрожат. В расстроенных чувствах она забыла добавить заварки, и в чашках дымится пустой кипяток. – Ты не в том положении, Марен. Даже я это вижу. Возможно, тебе надо уехать. Сбежать, как сбежала Дийна.
Марен резко оборачивается к ней.
– Сбежать?
– Поезжай в Берген, к моему отцу. Он сумеет тебя защитить.
Расстаться с Урсой гораздо страшнее, чем остаться в деревне, где идет охота на ведьм.
– Зачем мне бежать? Я ни в чем не виновата, Урса.
– Кирстен и фру Олафсдоттер тоже ни в чем не виноваты. И ты сама видела, что с ними стало.
В словах Урсы есть смысл, но Марен он не нравится.
Ей хотелось бы, чтобы все было иначе. Совсем иначе.
– Они ничего им не сделают, – говорит Урса. – Без причины они их не тронут.
– Ты сама знаешь, что им не нужна никакая причина. – Марен злится на Урсу за ее предложение об отъезде. – Твой муж – охотник на ведьм.
Урса вздрагивает, как от удара, и Марен тут же жалеет о сказанном.
– Мой муж так же далек от меня, как Торил, Зигфрид и все остальные, – говорит Урса. – Ты же не думаешь, что я знала.
Марен становится стыдно за свои злые слова.
– Конечно, нет. Моя мать… – Она морщится, словно от боли. – О Господи, моя мать!
– Она не в себе, – говорит Урса. – Даже я это вижу. Торил задурила ей голову. Вот откуда все беды, от Торил. Она – главное зло. И мой муж, и губернатор, который направил его сюда. Да, губернатор. Он давно собирался устроить охоту на ведьм здесь, на севере. Он считает, что весь этот край погряз во тьме и безбожии.
– Я была слепа, – говорит Марен, погруженная в собственные невеселые мысли. – Я даже не представляла, как люто ее ненавидят.
– Кирстен?
Марен кивает.
– Даже Эдне…
– Ты здесь ни при чем. Ты столько раз предупреждала Кирстен, но она не хотела ничего слушать.
– И фру Олафсдоттер, – говорит Марен. – Чем она провинилась? Она не сделала ничего, чтобы привлечь к себе их внимание.
– Они говорят, она их покусала.
Марен удивленно моргает.
– Покусала? Фру Олафсдоттер?
Урса издает нервный смешок и тут же пристыженно умолкает.
– Извини. Просто… все так нелепо. – Она берется за чашку двумя руками. – И эти фигурки… Они говорили, что это поганые идолы. И еще они говорили о ее доме. Что такой большой дом невозможно так хорошо содержать в одиночку…
– Торил всегда ей завидовала.
– Думаешь, все дело в зависти?
Марен не хочется произносить это вслух, хотя она именно так и думает.
– Фру Олафсдоттер не ведьма. Все, что о ней говорят… эти следы от укусов… Это ложь.
– Мне казалось, что между вами есть какая-то неприязнь. – Урса пристально смотрит на Марен.
– Неприязнь?
– Да, у тебя с фру Олафсдоттер.
– Я никогда не питала к ней неприязни, – говорит Марен. – Она меня недолюбливает, это правда.
– Почему?
Марен вздыхает.
– Ее сын… Даг Бьёрнсон. Он ко мне сватался, мы должны были пожениться. Она считала, что я недостаточно хороша для ее сына. – Марен смотрит на то место, где сейчас стоит кровать. Вспоминает жаркие объятия Дага. – Она не хотела отдавать нам этот дом.
– Этот дом? – потрясенно переспрашивает Урса. – Ты хочешь сказать, этот дом должен был быть твоим?
Марен молча кивает.
Урса закрывает лицо руками.
– Какая я глупая, даже страшно подумать. Ты здесь работала, как служанка. В доме, где могла быть хозяйкой.
– Я думала, я не служанка, – говорит Марен. – Я думала, мы подруги.
– Конечно, подруги. – Урса тянется к ее руке. – Ты моя самая лучшая, самая близкая подруга.
После горячей чашки рука у Урсы очень теплая, и Марен чувствует себя куском льда, тающим в воде. По телу разливается какая-то странная слабость, и Марен хочется, чтобы Урса снова ее обняла, как обнимала, когда привела в дом. Но Урса убирает руку и хмурится, глядя в свою чашку.
– Я же не положила заварки, – она тихонько смеется, но смех получается невеселый, пустой. – Почему ты не сказала?
– Я не заметила, – врет Марен. – К тому же я лучше бы выпила пива, если оно есть.
Урса качает головой.
– Ни пива, ни аквавита.
Марен резко встает, удивив даже себя самое.
– Дома у Кирстен точно есть пиво.
Урса глядит на нее, открыв рот.
– Ты же не собираешься идти к ней домой? Да еще прямо сейчас.
– Почему нет? – От собственной удали у Марен кружится голова. – Хозяйку мы не потревожим. Ее же нет дома.
Она издает сдавленный истеричный смешок, и Урса тоже поднимается из-за стола, подходит к Марен и кладет руку ей на плечо.
– Марен, послушай…
– Ты идешь? – Марен сбрасывает руку Урсы, передернув плечами. В кожу как будто вонзаются сотни невидимых иголок. Желание попасть в дом Кирстен мучительно и неотступно, как жажда.
– У тебя дома нет пива?
– Домой я не вернусь, – говорит Марен с такой яростью в голосе, что Урса испуганно вздрагивает. – Пока там эта женщина, я туда не вернусь.
Перед глазами у Марен стоит обвиняющий мамин палец, нацеленный на Кирстен. Она трет глаза, чтобы отогнать этот морок.
– Эти люди… солдаты… Они рыщут по всей деревне, – говорит Урса.
– Тогда мне как раз лучше бы быть рядом с женой комиссара.
Марен выходит на улицу, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, последует ли за ней Урса. Она знает, что Урса идет. Слышит ее шаги. Дверь дома фру Олафсдоттер распахнута настежь, и Марен видит внутри мужчин в черном. Кажется, будто они заполонили весь дом.
– Они обыскивают его, – шепчет Урса. – Может быть, кто-то есть и у Кирстен.
Марен знает, что Урса пытается ее удержать, но лишь прибавляет шаг. Ноги как будто несут ее сами. Мимо дома Торил, где свет горит во всех окнах, и слышны громкие разговоры. Марен хочется ворваться в дом, опрокинуть масляную лампу, раскидать по полу угли из очага, сжечь все дотла. Но она идет дальше – мимо церкви и дома Зигфрид, мимо дома предательницы Эдне, – и вот впереди уже виден хутор Питерсона. Олени кружат по лугу, бледные, точно призраки.
Урса дышит сбивчиво и тяжело, она уже отстает, ей трудно угнаться за Марен. Но Марен не оглядывается, не сбавляет шаг и останавливается лишь тогда, когда подходит к двери в дом, чьи темные окна глядят на море. Дверь плотно закрыта. Марен быстро заглядывает в окно. В доме темно и пусто, огонь в очаге почти догорел.
Урса подходит и встает рядом с Марен, пытаясь отдышаться.
– Нам не стоит заходить в дом. Они скоро закончат обыск у фру Олафсдоттер и придут сюда.
– Тебе необязательно заходить, – говорит Марен, положив руку на дверной засов.
– Объясни, что происходит. – Урса сердито топает ногой. – Думаешь, я поверю, что тебе так отчаянно хочется выпить?
Сердце у Марен колотится, как сумасшедшее, и она вдруг понимает, что тоже запыхалась. Дверной засов у нее под рукой холодный, как лед.
– Я хочу… – Марен пытается подобрать слова. Она сама толком не знает, как объяснить, зачем ей понадобилось врываться в дом Кирстен, а потом что-то щелкает у нее в голове, и мысль рождается сама собой. – Я должна убедиться, что они ничего не найдут.
Брови Урсы ползут на лоб.
– По-твоему, такое возможно?
– Я знаю, что Кирстен не ведьма, – говорит Марен. Она вспоминает рунные камни в комнате Дийны, гадательные кости, иголку, воткнутую в кружево Торил. – Но они могут найти что-то такое, что им непонятно. Что-то, что они могут использовать против нее.
– Хорошо, – кивает Урса. – Но нам надо поторопиться.
Марен заходит в дом. Урса идет следом за ней, нерешительно, словно ступает с причала в шаткую лодку.
– Что именно мы ищем?
Марен ворошит еле теплящиеся угли, подбрасывает в очаг брикет торфа. Огонь разгорается, испуская тепло и свет.
– Ты поймешь даже лучше меня. Все, что покажется тебе странным. Все, что тебе непонятно.
– Как эти камни? – Урса показывает пальцем.
Марен смотрит в ту сторону и видит два рунных камня на полу у кровати.
Она быстро их подбирает. На одном выбита саамская руна защиты, на другом – руна тихого моря. Марен знает, что вместе они означают оберег от дурных снов. Она сжимает камни в кулаке. Ей хочется плакать при мысли о Кирстен, совсем одной в этом доме, подхваченной течением ночных кошмаров. Кирстен всегда была сильной и несгибаемой, незыблемой, как скала, но она тоже страдала от боли потери. «Являлся ли ей кит?» – думает Марен.