– Госпожа Корнет, для меня было большим удовольствием сопровождать вас в пути.
Он склонился в церемонном учтивом поклоне, а ей хотелось стиснуть его в объятиях, вцепиться в него мертвой хваткой. Перед тем как уйти, капитан вручил Урсе маленький черный мешочек.
– Еще немного аниса. Я знаю, он вам понравился.
Она боялась, что если скажет хоть слово, то разрыдается в голос, и лишь молча кивнула в знак благодарности. У нее вдруг мелькнула безумная мысль, что сейчас он предложит: «Пойдемте со мной, я отвезу вас обратно в Берген». Но он ушел, не промолвив больше ни слова. Кирстен тоже ушла, и Урса осталась одна в этой чужой жуткой комнате с узкими окнами. Она подбежала к окошку и смотрела вслед капитану. Он ни разу не оглянулся.
Уже через час на корабле поднялись паруса, и вскоре он растворился в сером дожде, размывающем горизонт. Урса тяжело опустилась на деревянную скамью у стола, сложила руки на коленях и стала ждать, когда придет Авессалом.
Без закатов, отмечающих время, Урса чувствует себя неприкаянной и потерянной. Она даже не знает, сколько времени провела в ожидании в тот первый день. Когда пришел муж, она так и сидела за пустым столом в тусклом свете очага, где еле теплился почти догоревший огонь. Авессалом ее не упрекнул, только подбросил дрова в камин и спросил:
– Ты не голодна?
Она покачала головой, вздрогнув при воспоминании о тушах мертвых животных в кладовке. Он коротко кивнул и обвел взглядом комнату.
– К такому ты не привыкла. – В его голосе слышалось что-то похожее на извинение.
Ей не хотелось ничего говорить, она боялась его разозлить своим явным разочарованием, но он просто уселся за стол и достал из кармана письмо.
– Я думал, все будет иначе, – сказал он, не глядя на Урсу, но она знала, что эти слова предназначались и для нее тоже. Муж замолчал, и она тоже молчала, ждала продолжения. – Я ходил в Вардёхюс. Губернатор еще не приехал. Там почти никого нет. Ко мне вышел какой-то старик, тамошний сторож. Они даже не знают, будет ли губернатор жить в замке или устроит свою резиденцию где-то еще. – Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак. – В его письмах об этом ни словом не упоминалось.
Авессалом так резко поднял голову, что Урса вздрогнула. Его лицо было замкнутым и угрюмым, и будь Урса чуть посмелее, она бы, наверное, потянулась к нему через стол, может быть, даже смогла бы коснуться его руки.
– Я вырос в доме, похожем на этот, – сказал он. – На острове, немногим больше Вардё. Сбежал оттуда при первой возможности, уехал в город. И там я кое-чего добился. – Он ударил кулаком по столу. – И вот я опять там же, откуда начал.
Урса не знала, откуда взялись слова, но она сказала:
– Здесь ты можешь добиться большего.
Его лицо изменилось, словно вдруг озарившись светом. Он посмотрел на Урсу так, словно только сейчас разглядел ее по-настоящему. А потом неожиданно потянулся через стол и взял ее за руку.
Так они и сидели, слушая, как дождь барабанит по крыше. Наверное, было уже за полночь, когда Авессалом позвал Урсу в постель, хотя в узких окошках так и серели непрестанные сумерки. В этот раз муж был особенно нежен, но Урсе все равно было жестко и неудобно на новой кровати, а дождь все стучал и стучал, и ветер ломился в дом, и она унеслась мыслями далеко-далеко.
17
До воскресенья еще три дня. Каждый день, рано утром и ближе к вечеру, Авессалом уходит из дома, уходит надолго, возвращается хмурый, промокший насквозь.
– Никого нет, – говорит он. – Ни в церкви, ни в Вардёхюсе.
Урса знает, что он нуждается в утешении, но утешения она ему дать не может. Ее напугало его лицо в тот первый вечер, когда она попыталась его успокоить: Авессалом так отчаянно жаждет ее одобрения, и она не понимает почему. Ей хочется вновь стать невидимой.
Урса чувствует, как копится его мрачное настроение, но в воскресенье дождь прекращается, и солнце сияет на небе как знак, что, может быть, все не так плохо, как представлялось вначале. Она надевает свое самое темное платье и идет в церковь следом за мужем, увязая в размокшей грязи.
По дороге он ей рассказывает, что их ближайшая соседка, фру Олафсдоттер, как и многие из здешних женщин, потеряла мужа и сына во время шторма. Ее дом самый лучший в деревне: двухэтажный березовый сруб с крышей, покрытой толстым слоем дерна. Крыльцо обрамляют резные столбы, и сквозь широкие окна Урса видит кусочек внутреннего убранства: на стенах развешено что-то красное и ярко-желтое. Может быть, она спросит у мужа, нельзя ли ей как-то украсить их собственный дом. Иначе она просто не выдержит в четырех голых стенах. Все остальные дома в Вардё – одноэтажные, прямоугольные, включая и тот, куда поселили их с Авессаломом, хотя их жилище самое просторное из всех.
Деревянная церковь довольно большая, высотой с папин городской дом, и построена в стиле более изящном по сравнению с новыми лютеранскими церквями в Бергене. С виду она очень старая и напоминает древний корабль, брошенный на берегу. Около дюжины женщин стоят перед входом, занятые разговором, и если судить по тому, как они умолкают и отодвигаются друг от друга при приближении Авессалома и Урсы, можно с уверенностью сделать вывод, что они говорили о них.
Урсе хочется съежиться под их колючими взглядами. Среди них есть и Кирстен, и та сероглазая женщина, которая помогала ей надеть куртку. Урса хочет им улыбнуться, но почему-то смущается. Она чувствует себя глупо в заляпанных грязью нарядных туфлях. Надо было надеть сапоги, купленные в Тронхейме. Проходя мимо притихших жительниц Вардё, Урса украдкой расправляет плечи и жалеет, что не улыбнулась. Ей нужно с кем-нибудь здесь подружиться, иначе она просто сойдет с ума.
Суетливый, угодливый пастор приветствует их у дверей и провожает к скамье в первом ряду. За деревянным крестом на стене видны светлые участки, словно раньше на этом месте висело что-то другое. С одной стороны от креста темнеет большое пятно, и Урсе мнится, что в нем проступают какие-то призрачные узоры. Все время, пока идет служба, она ощущает странное тепло, сосредоточенное на ней; чей-то почти осязаемый, испытующий взгляд.
Ее муж смотрит на пастора напряженно и пристально – так он вглядывался в горизонт на корабле. Его руки неподвижно лежат на коленях. Кажется, он почти не дышит.
Когда он встает, чтобы обратиться к собравшимся с речью, Урса пытается стряхнуть с себя сонное оцепенение и изобразить на лице хоть какое-то подобие интереса. Пастор Куртсон переводит довольно посредственно, чтобы не сказать – убого, вопиющее несоответствие слов пастора словам Авессалома действует Урсе на нервы, и она чуть было не пропускает мимо ушей просьбу мужа подняться и представиться женщинам Вардё. Их взгляды летят в нее, словно камни. Ей надо выпрямить спину, заставить себя посмотреть им в глаза. Она делает реверанс, как того требует элементарная вежливость, и кто-то фыркает в задних рядах. Прежде чем сесть на место, Урса смотрит в ту сторону, откуда донесся приглушенный смешок: там сидит молодая женщина, помогавшая ей надеть куртку. Рядом с ней – ее точная копия, только старше и еще худее. Они обе смотрят на Урсу одинаковыми серо-голубыми глазами. Это она рассмеялась? Урса чувствует себя преданной, хотя та женщина ничего ей не должна. Ее щеки горят, жар приливает даже к затылку, и ей хочется лишь одного: чтобы муж поскорее закончил речь, и тогда можно будет пойти домой.
Но им приходится задержаться еще на час, чтобы он записал имена всех присутствующих, хотя их не так уж и много. Некоторые из женщин желают поговорить с Авессаломом: он внимательно слушает каждую и даже одаривает улыбкой. Перед тем как идти на воскресную службу, он подстриг бороду и надел в церковь тот же самый костюм, в котором знакомился с Урсой и брал ее в жены. Благодаря корабельной диете он похудел, стал стройнее, утренняя молитва смягчила его суровые черты – и лишь когда кто-то из женщин упомянул о тех людях, которые не ходят в церковь, его губы на долю мгновения сложились в жесткую линию, а на щеках заиграли желваки, – в мягком свете свечей его черная борода отливала золотистой рыжиной.
Сейчас Урса видит его таким, каким видела раньше. Каким его видят все остальные. В городке, где одни женщины, не считая безвольного пастора, двух стариков и нескольких мальчишек, ее муж будет желанным гостем. А вот ей здесь не рады, размышляет Урса по дороге домой. Они наблюдают за ней, словно стая ворон: она слышит их хриплое карканье сразу, как только церковь скрывается из виду.
В ярком солнечном свете Авессалом кажется старше, морщины у него на лбу проступают резче.
– Шестеро не ходят в церковь, – говорит он. – Как пастор мог это допустить?!
Урса открывает рот, но не говорит ничего: она не уверена, что вопрос адресован ей. И она правильно сделала, что промолчала, потому что муж точно не ждет ответа. Он уже знает дорогу к дому, ведь он дважды в день ходит молиться в церковь и наведывается в крепость. Они проходят мимо трех приземистых домов, стоящих почти вплотную друг к другу. Здесь нет заборов, границы дворов обозначены линиями из камней.
Урса старается запомнить путь, делает мысленные зарубки. Деревня создает странное ощущение тесноты и простора: дома то сбиваются в кучу, то вдруг расступаются на приволье, участки земли неловко теснятся между постройками из камня и дерева, торфа и глины. Авессалом почти ничего не рассказывал ей о Вардё. Она знает только, что здесь был сильный шторм, все мужчины погибли, и женщины остались одни. Ей представлялась община сестер, где все как родные друг другу: может быть, так и есть, но она не уверена, что ее примут здесь как свою. Чуть впереди в небе кружит какая-то птица – кажется, крачка, – поднимаясь все выше и выше.
Перед дверью в их дом муж замирает так резко, что Урса едва не врезается ему в спину. Она успевает свернуть, но все равно задевает его бедром.
– Муж мой?
Он смотрит, прищурившись.
– Вон там. Видишь?
Урса видит, но не понимает, что это такое. На темном дереве над дверной притолокой грубо вырезаны какие-то знаки. Круг с волнистыми лучами, расходящимися от него во все стороны. Наверное, солнце? Рядом с ним – рыба, примитивный рисунок, словно сделанный детской рукой. На эти рисунки как бы наложены линии, ломаные и прямые. Сперва Урса думает, что кто-то пытался их зачеркнуть, но, присмотревшись, она понимает, что они похожи на буквы какого-то странного алфавита.