В одной из стихийно возникших группок кто-то начал петь, и понемногу составился хор. Время от времени голоса сливались в религиозном гимне или погребальном напеве, в популярных песенках или импровизациях; мелодия и ритм выдерживались, пока все не умолкали. Если это не раздражало, то бывало красиво. Дафид стоял в толпе, слушая затихающие ноты старой любовной песенки, когда зазвучал голос: холодный, бесполый, с безупречным выговором – глас апокалипсиса.
– Мы возвращаемся в симметричное пространство. Переход не будет болезненным.
Сперва Дафид не поверил. После затянувшегося молчания легче было поверить в галлюцинацию, чем в то, что голос и вправду заговорил. Стоявший с ним рядом человек – старый, лысый, незнакомый, но какой-то свой – озирался, будто только что вошел сюда, потом поднял руку и уперся ладонью в низкий, угнетающий потолок. Он тоже слышал это. У Дафида засосало в животе.
– Простите, – сказал ему Дафид, заканчивая небывший разговор, и повернулся к тому углу, который они привыкли считать «своим». Ропот усиливался, как шелест деревьев под ветром. Пришло необъяснимое чувство: если не найти своих, пока это не началось, он уже никогда их не найдет.
Инверсия времени казалась такой же пугающей и необъяснимой, но более привычной. Он запомнил, что, протолкавшись мимо молодой женщины с округлившимися темными глазами, увидел Кампара, обнимавшего Синнию за миг до того, как это случилось. Он знал, что Илси будет слева от Кампара, а Джессин – справа. Он отметил про себя облегчение до того, как ощутил. К тому времени, как он увидел лицо Синнии – ее рот ввалился от ужаса – и тоже утратил спокойствие, все прекратилось.
– Что это? – спросила Синния, затем стала повторять вопрос, снова и снова, словно внутри нее что-то закольцевалось.
– Все хорошо, – отозвалась Джессин. – Мы вместе. Все будет хорошо.
Было бы хуже, если бы она ответила: «Не знаю»
Началась низкая, скрежещущая дрожь, которая отозвалась у Дафида в подошвах ног. Камера покачнулась, дернулась, все словно потеряли в весе, как бывает в стремительно летящем лифте. Пленники дружно ахнули. Синния закрыла глаза и уперла кулаки в бедра.
– Не думал, что буду скучать по этому отрывку, – сказал Кампар. – А теперь вдруг засомневался.
Какой бы маневр ни производили тюремщики, он длился, казалось, целую вечность. Но вот трюм задрожал, замер, замолчал, и все разом кончилось. В раскрывшуюся дверь хлынул белый свет, прорезав тусклое оранжевое свечение. Дафид взял Илси за руку левой рукой, Кампар – правой.
Голос звучал сразу отовсюду.
– Вы переводитесь на платформу. Ваша идентичность будет подтверждена. Выходите.
Живой ветер разорвал неподвижность тюремного воздуха, прорвавшись даже в глубину, к Дафиду. Рядом с его острым холодом постоянная царапающая промозглость камеры показалась теплом. Руки и ноги подернулись гусиной кожей, но, когда сквозняк коснулся лица, Дафид понял, как ему не хватало движения воздуха. Джессин обхватила Синнию за плечи. Лицо Кампара из чистилищно-оранжевого вдруг стало пепельным. Долгое время не было ни малейшего движения, а потом из-за двери послышалось тихое шарканье. Подошвы шуршали о палубу. Они, как обезумевшие в загоне бойни животные, повалили на свет и холод.
Им открылся новый мир. Дафид ожидал увидеть один из тех громадных, как города, кораблей, что прибыли на Анджиин, но, видимо, тюремную капсулу с тех пор отстыковали. Она выступала – приземистый барак – над поверхностью из зеленовато-бурого металла, словно вершина столовой горы, исчерченная стальными и серебряными линиями. За ее краем поднимался огромный, черный как смоль зиккурат, за ним – еще, и еще, и еще. Каждый был огромным, как гора, с вершин тянулись длинные лучи света, что блестели на окружавших подножия облаках. В разрывах этих светлых облаков Дафид увидел образования помельче, скопления деревьев или зданий – или того и другого, – мерцавшие где-то красным, где-то золотым. Мир-город.
Над ними к белому диску солнца поднимались огромные серебристые арки. Для зданий – слишком высокие, для естественных образований – слишком изящные. Они уходили в космос с непринужденной простотой лестницы, поднимающейся к балкону. В высоте текло и переливалось что-то яркое. Дафид не мог определить, что это, материя или игра отражений и преломлений света, но сияющие нити словно уплывали, уходили или возносились к невидимым звездам.
А над ними смутно виднелись далекие темные пятнышки. Сеть крошечных черных точек, совсем как та, что поработила Анджиин.
На прорезанной сплетавшимися линиями плоскости стояли шесть карриксов. У троих панцири – или броня, или мундиры? – были уже знакомого им золотисто-зеленого цвета. Четвертый, раза в полтора больше остальных, был белым, как кость. По сторонам от него стояли двое с матово-красными панцирями; их массивные передние конечности были вдвое длиннее и толще, чем у других. Они располагались ближе всех к центру, где помещался белый. Все шестеро излучали величественное спокойствие и силу.
Сквозь толпу обомлевших людей пробежали долгоногие, приземистые мягкие лотарки, потянули одного, другого, вытолкнули их вперед. В воздухе стоял запах далекого дождя. Тумана. Запах чистоты.
Один из мягких лотарков привел кучку незнакомых Дафиду людей к белому карриксу. Когда те остановились, растеряно оглядываясь, мягкий лотарк подсек одному колено, и тот растянулся ничком, раскинув руки. Прочие, за исключением одного, поспешно распростерлись в той же позе. На ногах осталась лишь какая-то женщина, заоравшая на большого белого каррикса, хотя из-за расстояния Дафид не разбирал слов. Она гневно потрясала сжатым кулаком – и вдруг взорвалась; на пол платформы осели брызги тканей и розоватый туман. Это произошло так быстро, что Дафид лишь потом сообразил: один из двух красных выбросил вперед руку. Опустив окровавленную конечность на пол, он замер в ожидании. Оставшиеся лежали ниц, пока их не подняли на ноги и не увели.
Один из мягких лотарков постучал Дафида по плечу, и он мгновенно вспомнил об Илси и остальных. Из черного квадратика на его груди прозвучало: «Дафид Алькор и Илси Янин. Вы сейчас же идете сюда».
Лотарк дернул за плечо Илси, потом Дафида и потянул их вперед, заставив Кампара разжать пальцы. По-прежнему держась за руки, оба пошли туда, куда им указали. Белый, как кость, каррикс взглянул на них, и пленникам велели остановиться. Дафид не стал дожидаться пинка – упал ничком, повалив заодно Илси, и замер. Ему вдруг отчетливо вспомнились гадальные карты, в которые он играл ребенком. Мужчина и женщина в цепях перед огромным страшным зверем.
Один из золотисто-зеленых карриксов засвиристел – так органист мог бы передать птичий щебет. И указал на них тонкой лапой, подающей пищу ко рту. Белый зверь коротко свистнул в ответ, и мягкий лотарк поднял их на ноги, чтобы увести. Другой тюремщик загнал на их место новую группу пленников.
– По-моему, нас показали королю, – сказал Дафид. – Как военные трофеи.
– Возможно, – сказала Илси. Сказала правильно. Все выглядело так, но могло означать и что-то другое.
Мягкий лотарк вглядывался в линии на полу, выискивая в них какой-то недоступный Дафиду смысл. Он открыл рот, прошелся черным языком по щекам.
– Сюда, – прозвучало с его груди. – Здесь вы будете ждать прибытия транспорта. Не покидайте этого места.
Пока Дафид решал, надо ли ответить, что он понял, лотарк уже метнулся прочь. Илси вглядывалась, щурясь, в далекие странные башни. Ее сальные волосы отливали медной патиной, липли к голове и шее. Под покрасневшими глазами набухли мешки. Дафид проследил за ее взглядом. Громады серебряных арок, гипнотические переливы света и темная сеть в небе. Вдали большая платформа придвинулась к склону зиккурата и вошла в него плавно, как ключ в замок. Захватывающее зрелище.
– Мы ничего не могли сделать, – сказал он. – Ты посмотри! Что мы могли сделать против такого?
– Не могли, – согласилась Илси. – Жаль, что не знали.
– А если бы и знали…
Она перевела взгляд на него. В углах губ пролегли морщины, которых не было до вторжения. Скулы от худобы заострились, под подбородком образовалась впадина – голод и стресс сожгли жировую прокладку. Все они, униженно столпившиеся на платформе пришельцев, выглядели так же. Отощавшие, измученные, сломленные. Дафид указал на них, на анджиинских пленников.
– А все же мы сражались, – сказал он, вспомнив Остенкура с его самодельным ножиком. И схватившуюся с тюремщиком Синнию, – Уж такие, какие есть.
– Не знаю, глупо это или благородно.
– Люди, – сказал Дафид, – есть люди. Нам не обязательно нужна надежда, чтобы держаться.
Илси кивнула, наморщила лоб и, не заметив выкатившейся из глаза слезы, пожала плечами.
– Надежда есть всегда. Только не всегда… не всегда надеешься на то, на что хочешь.
Джессин лежала на кровати и пыталась понять, больна она или здорова.
Квартирка, куда их привели, была архитектурным эквивалентом не вполне освоенного чужого языка. Почти все составляющие – спальня, общее пространство, кухня – присутствуют, но все немножко не так. Двери закрываются, но слишком широки, створки закреплены высоко и не по центру. Одежда – рубашки, штаны, белье – дожидалась их в виде плотно скатанных цилиндров, закрепленных чем-то вроде воска, который отваливался, когда свертки разматывали. Ткань напоминала мягкий брезент и пахла мятой. Джессин понятия не имела, что это за волокно. Она разложила одежду, но не стала снимать старую, ту, в которой ее захватили, решив не надевать чистое.
От общего пространства отходил коридор, вдоль которого располагались десять спален. Она заняла ту, что была в середине, по левую сторону. Здесь имелись постель, тумбочка – неудобная, слишком низкая, – полки с восковыми свертками одежды, стул и письменный стол без бумаги и перьев, душ в углу: тусклые металлические плитки и заглубленный на шаг слив. Ни занавески, ни двери, чтобы вода не забрызгала грубый металлический пол. Словно кто-то заметил, что люди предпочитают спать и мыться без свидетелей, и совместил одно с другим. Туалет – слава всему святому, нормальный туалет, а не те мерзкие коврики – был общим, но с закрывавшимися кабинками.