А пока ей оставалось только обычное, грустное и не совсем бесполезное лечение режимом. Спи вволю, каждый день принимай душ, заставляй себя есть, даже если не хочется, разговаривай с людьми, делай гимнастику. Прибирайся. Принимай участие в делах вроде спасения протеомного словаря.
Это ничего не исправит. Но станет немного легче.
Лаборатория пострадала не так сильно, как казалось Джессин. Пока она лежала в постели, вспоминались сплошь обломки да кровь. Но все выглядело почти прилично. Те повреждения, что больше всего бросались в глаза, причинили они сами, вынося приборы. Темные пятна от взрыва и почерневшие с тех пор кляксы крови тоже остались, но в реальности их было не так много, как в памяти.
– Я посторожу, – сказал Рикар.
– Мы быстро, – ответил Кампар.
Она не знала, где Дафид раздобыл ломики – длиной почти от кончиков пальцев до локтя, если взять ее руку, из того же волокнисто-кристаллического материала, что и подпорки рабочих столов. Может быть, Дафид разломал душевую в комнате Иринны. Та уже не заметит потери.
«Это ее кости. Они использовали ее кости».
– Ладно, – сказала Джессин, – займемся делом.
Тоннер с Илси остались в квартире – налаживали работу резонансного анализатора. Там же была и Синния, с головой ушедшая в свое горе. С одной стороны, было не очень-то честно отказываться помочь и во всем полагаться на других. С другой – стоило ли ссориться с ней? Они все в аду. Пусть горит так, как ей больше нравится. Дафид ушел с рассветом – сказал Илси что-то насчет библиотекаря и поисков других анджиинских групп. Если бы она задумалась об этом, то стала бы рваться домой, вообразив, что Джеллит уже ждет их, и испытала бы болезненное разочарование. Но она не задумывалась – просто вогнала конец ломика в щель гнезда словаря и навалилась всем телом на другой конец.
– Почти! – сказал Кампар. – Вот так хорошо. Для начала.
– Сменить не хочешь?
– С радостью и удовольствием! – отозвался здоровяк.
Спина Рикара в устье ниши напряглась.
– Эй-эй, у нас тут проблемы!
Она ощутила вкус страха на языке. Гомон инопланетян, отдававшийся под высокими потолками общего для всех зала, будто стал более громким, резким, угрожающим. Джессин стиснула зубы и повернулась в ту сторону.
По правде говоря, она не выносила собора с его открытыми пространствами. А при других обстоятельствах могла бы полюбить. Она представляла себя девочкой, озирающей этот простор и наблюдающей за невиданным разнообразием инопланетных существ. Зачарованно. Восторженно.
В сводчатой высоте плавали прозрачные медузы, перемигиваясь, как зловещие светляки. Несколько черных крабообразных особей просеменили мимо высокого, тяжеловесного существа: Джессин не помнила, чтобы хоть раз встречала такого. Его тело покрывали зеленоватые хитиновые пластины. Ей было противно видеть всех их.
Рикар смотрел неподвижно и сосредоточенно, как охотничья собака. За пятнадцать шагов от них в потоке перемещавшихся тел возник островок неподвижности. Десять круглых обезьяньих глаз нацелились на нишу. Пятеро мелких убийц, покрытых чем-то средним между мехом и перьями. У Джессин сдавило горло. Пьющие ночью, как назвал их Дафид. Джессин такое самоназвание казалось довольно бессмысленным. Но откуда им знать, как обходятся эти черные коробочки, переводящие чириканье, щелчки и бульканье в человеческую речь, с идиомами и метафорами?
– Как я понимаю, это они? – угрожающе ровным голосом спросил Рикар.
Ее не хватило на ответ, лишь на кивок, который он увидел. Кампар вышел вперед, обойдя ее, заслонив собой от угрозы. Вот какими должны быть люди. Стоять друг за друга. Смыкать ряды перед лицом врага. Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, и прокляла себя за то, что гнев заставляет ее плакать. Ей хотелось вложить свою ненависть в крик. Ринуться на злобных мартышек. А не реветь, как разбившая коленку девчонка.
– Ну и ладно, – сказал Кампар. – Мы ждали, что они вернутся. И вот. Ничего удивительного.
Рикар придвинулся к Джессин, скрывшись за внушительной спиной Кампара; в побелевшем кулаке – самодельный ломик. Им всем страшно, сказала она себе. Нечего проклинать себя и стыдиться. Но она все равно проклинала и стыдилась.
Там, в пятнадцати шагах от них, одна из пяти пернатых обезьянок провела растопыренными тонкими пальчиками по лицу и что-то зачирикала, обращаясь к остальным. Джессин ничего толком не расслышала, а если бы расслышала, не поняла бы смысла. И все-таки она была уверена, что это слова. Потом обезьянка повернулась к ним и оскалила зубы – будь она человеком, Джессин назвала бы это ухмылкой.
В ее страхе что-то изменилось. Изменение было глубоким, фундаментальным, как перелом кости. Вся ненависть к себе куда-то ушла. Образ Иринны еще причинял боль, но теперь уже не казнил, а подхлестывал. Не кара, а приказ. Душевные ножи, которыми она резала себя всегда, насколько хватало памяти, стали оружием, требовавшим чужой крови.
– Что… Джессин! – Рикар хотел схватить ее за плечо, но промахнулся. – Что ты делаешь?
– Хочу кое-что сказать им, – ответила она, шагая между инопланетянами. Услышала позади себя вырвавшееся у Кампара ругательство. Перед ней возник – в облачке мускуса – зеленый искрящийся олень или подобие оленя, а когда он прошел мимо, маленькие мерзавцы стали ближе. Их непомерно большие глаза расширились еще больше, они шарахнулись, заскакали с места на место, будто подумывали удрать. Один протянул к ней руку и оскалил зубки. Джессин ухмыльнулась в ответ. «У меня больше!»
Оказалось, что за плечом у нее стоит Рикар. В его правой руке был лом, в левой – зазубренный прозрачный обломок. Кусок ящика с ягодами-образцами. Рикар держал его, как держат нож. Пернатые мартышки застрекотали и бросились наутек.
– Шустрые какие, – заметил Рикар.
Джессин пожала плечами:
– Люди – терпеливые охотники.
У нее за спиной что-то бормотал себе под нос Кампар. В гулком гомоне большого зала слова терялись, но это было похоже на молитву. Оглянувшись, она обнаружила его прямо позади себя. И не поняла, радуется он, что они держались вместе, или встревожился, что лаборатория осталась без охраны. Впрочем, лаборатория оставалась без охраны все то время, пока она приходила в себя. В худшем случае враги могли бы ее разгромить. То, что она могла бы сотворить с ними, было бы намного хуже имущественных потерь.
Пьющие ночью разбегались, шныряя под ногами других инопланетян и огибая их, словно ребята, играющие в пятнашки. Джессин взмахнула ломиком. Тяжелый. Можно нанести сильный удар.
– Неосторожно, – сказал Рикар.
– Да, – согласилась Джессин.
– Это тоже симптом, да? От депрессии? Стремление причинить себе вред.
– Возможно. Хотя сейчас я хочу повредить не себе.
Их разговор прервал возглас Кампара:
– Справа!
Джессин метнула взгляд в ту сторону. Один из мягких лотарков – тех самых, что служили на корабле охранниками и тюремщиками, – усердно не замечал пьющего ночью, который отчаянно приплясывал у его коленей. У этого лотарка имелся говорящий квадратик, пискливо визжавший голосом ее противника.
Пьющий ночью оглянулся на них, заломил руки и поскакал прочь. Джессин не стала спешить, просто сменила направление. Она еще ни разу не заходила вглубь собора. Как и остальные. Вдоль всех стен виднелись ниши – такие же, какую заняла их команда. И другие. Высоко в стене были отверстия, через которые влетали и вылетали крошечные создания. Крылатые, с толстыми телами-шариками, они собирались в воздухе облачками, отбрасывая тени на толпу под собой. Большущие арки из того же зеленовато-бронзового металла, из которого соорудили тюрьму, уходили в светящуюся дымку. В их прямоугольной простоте была своя грубоватая красота.
Каким бы просторным ни казался этот зал, он был не больше площади в ирвианском кампусе. По крайней мере, видимая его часть. В прошлой жизни Джессин преодолевала расстояние побольше этого – когда выходила из дома, чтобы выпить утренний кофе перед работой в лаборатории. Все это уже казалось сценами из необыкновенно красочного сновидения. Вдали кто-то издавал протяжно-певучий вой, в котором Джессин слышала то ли отчаяние, то ли восторг. В поперечном направлении скользнул рак-хунд и куда-то свернул. Обезьянка вприпрыжку бежала вперед, оглядываясь все отчаяннее.
Джессин замахнулась на нее своим оружием.
Рикар захихикал.
– Что будем делать, когда поймаем? – спросил Кампар. – Просто хочу убедиться, что все думают об одном.
– Надерем уши, – сказал Рикар. – Все только и думают, как бы надрать им уши.
Ответ Рикара – будто это он собрал экспедицию и поставил перед ней цель – немного задел Джессин. «Ты дери уши, а они мне кое-что задолжали».
Пьющий ночью уже удирал на всех четырех лапах, занося задние за передние. Трое охотников двигались мерно, не стараясь догнать его, но и не выпуская надолго из виду. Когда он развернулся и помчался к стене, Джессин сперва решила, что он спешит к тоннелю или проходу, куда не втиснутся широкие плечи разъяренных людей. Иные отверстия были немногим шире кроличьей норы. Такая тактика могла бы сработать.
Рикар замедлил шаг и стал шарить глазами по стене, словно читал надписи. На его губах медленно возникла улыбка, выражавшая едва ли не удивление.
– Ну и ну! Видали?
Она уже увидела. До сих пор, занятая мелким беглецом, она не смотрела по сторонам. Эта стена, тоже изрытая норами, была не из шершавого металла, как прочие здешние сооружения. Сероватый материал казался мягким. Там и сям отверстия были окружены складчатыми пластинами, вроде тех, что встречаются на грибных шляпках. А из темных провалов глядели круглые глаза.
– Крольчонок прибежал домой к мамочке, – сказал Кампар.
– Это он зря, – объявила Джессин и, выступив вперед, стукнула ломиком о землю. Удар отдался в пальцах.
– Я знаю, где ты живешь! – заорала она. – У тебя же есть этот сраный квадратик? Вот пусть он тебе передаст: я знаю, где ты живешь!
В проеме одной норы появился пьющий ночью с золотистой шкуркой, обвел взглядом Джессин и остальных. Изогнутые под острым углом губы придавали ему мрачный и осуждающий вид. Джессин рявкнула на него – без слов – и отвернулась.