Дафид немного сдулся.
– Да-да, понимаю.
В эту ночь Джессин спала как убитая.
К тому времени, как Экур из когорты Ткалала выпал из асимметрии на входе и оказался в защищенной зоне подвластного Карриксу пространства, связи с его дактилем и библиотекарями мира-дворца не было несколько недель. Он не выносил этих переходов, отреза́вших его и от подчиненных ему библиотекарей, и от властных структур, указания которых могли бы снять с него бремя решений. В асимметрии ты ни с кем не свяжешься, и никто не свяжется с тобой; ты оказываешься наедине с кораблем, животными, солдатами и навигационным полуразумом. Экур коротал время, составляя отчеты и просматривая информацию о предшествующих событиях. За решения, не согласованные с вышестоящим библиотекарем, отвечал он один. Если бы результат его действий принес значительную пользу, его могли повысить. В случае провала его могло ожидать унизительное переращивание в солдата.
Ему не светило продвижение на высшие уровни Каррикса, как и включение в число благородных, поставлявших генетический материал для следующих поколений. Это было установлено много лет назад: правило столь же неотменяемое, сколь верное. Шрамы на его боевых руках отмечали места переломов, а его неудача говорила о том, что он заслужил ее. Это не вызывало ни стыда, ни сожалений. Тем не менее Экур вернулся к решениям, принятым им самостоятельно на Аяэ, отыскивая слабые места в своей стратегии.
Как только корабль вышел в симметрию, тишину перехода нарушил поток сообщений. Его самого касалось всего одно, исходившее от регулятора-библиотекаря. Сообщение от высших голосов империи, от одного из восьми членов самой Совран. Разумеется, на пути к нему оно прошло через множество библиотекарей, но то было в мире-дворце. Время прохождения каждого уровня сводилось к минимуму. Если бы регулятор-библиотекарь принял решение пятнадцать вдохов назад, его приказ уже достиг бы низших библиотекарей-подчинителей, вроде Экур-Ткалала.
Регулятор-библиотекарь, раза в два больше его, по размерам был ближе к солдату, нежели к библиотекарю. Но солдаты устроены просто – толстые недифференцированные конечности и глаза, фокусирующиеся на одном объекте, как у ребенка, – а регулятор-библиотекарь был устроен более сложно. На бронзовой коже светилась серебряная филигрань. Голос звучал одновременно на нескольких частотах и мог вместить в один слог целую поэму. Его глаза воспринимали множество образов, и каждый передавался в отдельный мозг. Регулятор еще не заговорил, а Экур-Ткалал уже трепетал перед его величием. В глубине его собственного мозга выделились вещества, подавляющие ощущение своего «я» и открывающие сознание воле вида.
– Ты сопроводишь пленных, – сказал регулятор-библиотекарь, – в загоны для низших животных и проследишь за допросом.
Мгновенное отчаяние, чувство потери и даже дрожь отвращения. Допрашиватель-библиотекарь по достоинству был равен подчинителю-библиотекарю, но его осквернял непосредственный контакт с животными. На протяжении перехода Экур-Ткалал избегал прямого взаимодействия с пятичленными врагами. Впредь ему не будет дано такой роскоши. Всплеск гормонов в крови начал готовить члены к неуловимым изменениям, происходившим в нем, согласно его новому месту в долях.
Он начал меняться еще до того, как ответил: «Я понял».
Рой и пожилая женщина идут рядом. Когда-то они вместе исследовали мир тюрьмы, отходили далеко от их общего жилища. Теперь держатся поблизости, не изучают, а стерегут. Рой знает, что пьющих ночью поблизости нет. Он не ощущает своеобразного мускусного запаха их покровов, не слышит звучания их голосов в белом шуме коридора. Однако носитель и не мог бы выделить их, поэтому рой действует как бы в неведении. Он подменяет уместную, но отсутствующую тревогу своей рассогласованностью.
– А у тебя это как начиналось? – спрашивает рой. После многих месяцев практики речь дается ему естественно. Рою уже не приходится переводить движения в смысл. Вот это осталось от Эмир Кинред. А это – от плененного сознания Илси Янин.
Синния рассказывает, как совсем молодой познакомилась с Ньолом. Как привыкала к нему, как он дал ей почувствовать себя нужной, как внушил некоторую уверенность в себе. Как решила завоевать его привязанность, о чем он так и не узнал.
– А у тебя? – спрашивает Синния, и адреналин заливает похищенное роем тело прежде, чем рой понимает, откуда взялся испуг. Старая женщина интересуется сердцем Илси; не называя имен – без «у тебя с Тоннером?», без «у тебя с Дафидом?» – она намекает на следующий вопрос, который делает беззащитным и смущает то, что осталось от Илси Янин. Рой отмечает про себя, как он относится к беззащитности и смущению.
– У меня не так просто, – говорит рой и отводит взгляд. Он надеется, что Синния не станет настаивать, и та не настаивает. Они вместе идут по коридорам, через залы, потом возвращаются той же дорогой. Синния высматривает других людей, разбросанных по этому пространству анджиинских пленников, а рой ищет другое.
Им встречаются сотни организмов, относящихся к дюжине разных видов. Рак-хунды, давние слуги карриксов, по-собачьи преданные им. Тюремщики – мягкие лотарки, – с приземистыми телами, передвигающиеся боком каракатицы-синены. Этим видам дано больше свободы. Рой догадывается, что некоторые покинут этот мир с собирающимися войсками, как покинули его при нашествии на Анджиин. Они сворачивают в новый коридор, залитый желтым сиянием из-под сводчатого потолка, и Синния отмечает его расположение на принесенной с собой бумаге. Одна стена разукрашена цветными осколками и широкими завитками мозаики; цвета недоступны человеческому глазу, но доступны рою. Это красиво. Какие-то пленники, попав сюда, создали произведение искусства. Нечто осмысленное и радостное среди утрат и ужаса. Рой с удивлением обнаруживает, что это воодушевляет и печалит.
Что-то касается его сознания – далекое и слабое, как запах цветов из соседней комнаты. Шепот аккорда частот кажется беспорядочным, но это не так. Рой замирает. Эмир замирает. Илси замирает.
До появления на Анджиине рой не обладал сознанием. У него нет воспоминаний о том, что было раньше, но есть знание. Инстинкт. Программа.
Он опознает крик о помощи.
Захватив кого-нибудь во время обычной экспансии, полуразум извлек бы из него сигналы, чтобы воспринять и смоделировать их: закономерности химических выбросов, звуков, управляемого светового и теплового излучения – всего, что враг производит в своей естественной среде. Поняв способы коммуникации животных, полуразум смог бы имитировать их, придавать им нужную форму, сообщать карриксам о мыслях и намерениях низших животных, выдавать понятные животным указания.
Без всего этого пятичленные пленники были загадкой. Но лишь временно.
Первые допросы проводились в анфиладе длинных, низких помещений мягкими лотарками и синенами. В одной из комнат пленники подвергались вивисекции. Сведения об их анатомии, химии и энергетической активности передавались полуразуму в качестве контекста. В следующем помещении пленников дрессировали, приучая выполнять простые действия в обмен на пищу или облегчение боли, а затем выясняли, как они преподают этот урок себе подобным.
Экур-Ткалал наблюдал за процессом. Чтобы свести контакты с синенами к минимуму, он выбрал исполнителем белоглазого полусамца, кажется достаточно популярного у сородичей. Когда допрашиватель-библиотекарь заинтересовался металлическими волокнами в пяти конечностях пленников, белоглазый синен передал приказ о начале вивисекции. Увидев, как два пленника сворачиваются вокруг раненого сородича, словно баюкая его, белоглазый синен велел отследить энергетический профиль, возникающий при подобном контакте. А когда полуразум обрел базовое понимание, тот же белоглазый синен доставил библиотекарю сообщение о том, что можно приступать к серьезному контакту.
Для этого выбрали одного из двадцати выживших в процессе. Контакт проходил в сухом баке, под ультрафиолетовым освещением, по-видимому мучительным для пленных. Для общения использовалась комбинация химических выбросов с электромагнитными волнами, так что допрос проходил в тишине, не считая переводов полуразума.
– Когда ты ответишь на мои вопросы, будет рассмотрено включение тебя и твоего рода в доли. Отказ ведет к смерти.
Полуразум-переводчик выдал одиночный импульс, переводя сказанное в понятия пленника – смесь сложных эфиров и циклических терпенов плюс радиоволновой импульс определенной частоты. Пленник скорчился и пошевелил конечностями.
– Я понял, – чирикнул полуразум.
– Определи звезду, планету или систему, на которой эволюционировали ваши виды.
Полуразум долго молчал. Затем:
– Такого места не существует. Мы – не продукт эволюции.
Экур-Ткалал перенес большую часть тяжести тела на боевую конечность. Концепция намеренного сотворения нередко встречалась среди животных, однако извлекать информацию из религиозных иллюзий вида было бы долго и скучно. Он развернул кормящую руку, размышляя о том, не сломать ли пленнику одну из конечностей.
– Назови звезду, планету или систему, на которой пребывали ваши виды, прежде чем получили возможность перемещаться между звездами.
Снова пауза.
– Такого места не существует. Мы созданы как орудия войны и не существовали до кораблей, которые пилотируем.
– Объясни.
– Мы – сконструированная жизнь… – начал полуразум и надолго замолчал, пока пленник бормотал посредством электромагнитного спектра и облака ароматов. Допрашиватель-библиотекарь терпеливо ждал. – Мы, как и полуразум, созданы из живого.
По телу библиотекаря прошла дрожь отвращения. Карриксы и прежде сталкивались с искусственными симуляциями жизни. Палкоцветы с Урсин-Квина, каменный разум высших лотарков, Двусмысленные с Кэла и Деафана. Извращения! Имитация разума неизбежно деградирует и гибнет, поскольку животные способны питать его лишь собственными испражнениями. Создать подобное чудовище из живой плоти – немыслимая гнусность, библиотекарь не мог и подумать о таком.