Они вернулись к началу, к падению Анджиина – это событие первостепенной важности притягивало к себе все мысли.
– Как это вышло? – спросила она, откидываясь на легком стуле, предназначенном здесь для дежурного. Стоило Джеллиту улыбнуться шире, как открывалась дырка на месте недостающего зуба, – но сразу исчезала. Она не знала, как он лишился зуба.
– Это было… кажется, так давно. Давай подумаем. Лларен, Оллстин и Денния входили в группу ближних визуализаций. Мы позволили им поработать на своем оборудовании, раз уж они съехались на… э…
– На праздник Окончания года в Доме ученых, – подсказала Джессин.
Джеллит ткнул в нее пальцем, подразумевая: «Да, так». Не в первый раз с тех пор, как они нашли друг друга, им не хватало слов.
– Так что они захватили нас всех вместе, – продолжил Джеллит. – Мы ждали безопасников для эвакуации в укрытие, но не дождались. Карриксы доставили нас сюда и дали лабораторию. Велели воспроизвести результаты работы Лларена по линзам тонкого спектра. Показать, как нам удалось пробить их дымовую завесу. И…
И.
В этом «и» слышалось много чего. Потери, боль. Она понимала это без слов. Признаки этого были видны повсюду: смятые, но больше никем не занятые постели в маленькой квартирке, звучавшие в разговоре имена – Баррис, Симьен, – уже никому не принадлежавшие, чувство пустоты там, где раньше кто-то был. И привычка нести вахту тоже напоминала о войне.
Сами комнаты походили на отражения в кривых зеркалах: разные и одинаковые. Здешняя архитектура выглядела грубоватой, везде были прямые углы – и бледные основные цвета, как в вылинявшей детской игровой. Краски и ритм вместо неба в их окне. Кухня такая же, как у них. Точно такие же чашки и тарелки. Только здесь был один душ на всех, а в каждой спальне – туалет и раковина. В спальню приходилось подниматься по лесенке. Здешняя дверь, такая же широкая, не сдвигалась, а распахивалась. Все на тех же местах и расставлено примерно так же, но не совсем. Словно карриксы установили определенный уровень точности в отделке помещений для одомашненного человека, но не слишком старались соблюдать его.
И уж точно не удосуживались защищать их от насилия. И не мешали его применять.
– Знаешь, я волновался, – сказал он. – Симьен принимал что-то от болезни крови. Наследственное. Легко поправимо. Вернее, было поправимо. Но у них такого лекарства не нашлось.
– Он умер от этого?
– Нет, не от этого, – ответил он. И еще: – Я по-настоящему горжусь тобой. Ты справилась, хотя… ну, ты понимаешь.
– Хотя мой мозг упорно пытался меня убить.
Он ответил смешком и на миг увиделся ей таким, каким помнился. Ярким, энергичным, любопытным, живым.
– Да, – сказал он. – Хотя даже твой мозг пытался тебя убить.
– Иногда это ему почти удавалось.
– «Почти» не считается, главное, чтобы ты справилась. Рикар сказал, что ты возглавила сражение, когда еще не было лекарства. Как видно, та терапия по сопротивлению действительности все же дала результат.
Он сказал это с улыбкой – поддразнивая, но и серьезно.
На миг она вернулась в дом, где они жили, когда ей было тринадцать, – в то лето, когда голова впервые изменила ей. Отец спал в ее комнате на раскладушке, чтобы не оставлять ее одну, пока не подействуют лекарства. Отец, или мать, или Джеллит. Он был немногим старше ее, но тоже сторожил, присматривая за младшей сестренкой, чтобы та ничего не сделала с собой. Она не понимала, как воспоминание может быть таким близким и в то же время далеким.
Тогда она была уверена, что умрет. Знала это так же точно, как то, что утром солнце встает, а вечером садится. Что сахар сладкий, а не соленый. И удивлялась, как родные этого не понимают. Когда разум вправили, она словно услышала щелчок. Тихий, влажный хруст становящегося на место сустава. Пришла такая же прочная, как прежде, уверенность, что протухшая часть ее мозга ошибалась, а настоящая Джессин – все-таки теперешняя. Она не сомневалась, что родным это тоже видно. Но почему же они продолжали ее сторожить? Не перестали за ней присматривать, просто чуточку успокоились. С тех пор за ней присматривали всегда и везде, хотя бы вполглаза.
И хорошо: ее мозг, подлый ублюдок, съезжал, когда она меньше всего ожидала этого. Даже когда они, повзрослев, разъехались с родителями, Джеллит – если не было других, всегда оставался Джеллит – оказывался рядом, замечал, когда земля уходит у нее из-под ног, и сидел с ней в самые тяжелые ночи.
В плену она впервые в жизни проверила, способна ли пережить нелегкие времена сама, без посторонней помощи. И получила ответ: нет, не способна. Зато способна найти поддержку. Это понимание было критически важным, глубоким и чудовищно, чудовищно несправедливым.
– Если бы… – начала она, прокашлялась и начала заново. – Если бы мы вернулись на Анджиин. Вернулись домой. Я бы тебя отпустила. Не позволила бы впредь упускать что-нибудь из-за меня.
– Вернемся домой, тогда и обсудим, – сказал он.
Широкая дверь отворилась, скрипнули петли из какого-то металлического волокна. Джеллит вернулся на свое место, чуть поодаль, будто не хотел, чтобы старые друзья увидели его сидящим подле сестренки. Хоть что-то осталось прежним.
Оллстин вошел первым и пошевелил бровями, словно подыскивал шутку посмешнее. За ним вошли две женщины. Денния держалась с привычной скромностью лабораторной ассистентки. Высокая, широкоплечая Меррол с короткой гривой черных волос – с усталой уверенностью. Может, по дороге сюда они беседовали, но при входе замолчали. Улыбнулись тепло и радушно. Даже после нескольких дней, проведенных вместе за едой и разговорами, в одних комнатах, Джессин все еще радовалась при виде новых лиц. Мысль о том, что есть не только люди из рабочей группы Тоннера, приносила облегчение: становилось ясно, что неожиданности могут быть приятными, а не только трагическими.
Они обменялись любезностями. Меррол подтянула к себе простой, неярко окрашенный табурет, но дверь осталась открытой. Потом медленно затворилась, сама собой, однако замок не щелкнул. Для щелчка требовалось нажать на нее, и Джессин удивилась, что никто не позаботился об этом, но тут дверь снова распахнулась, и показались Лларен Морс с Синнией.
Не приходилось удивляться, что кое-кто из их группы сошелся с Ллареном и его наблюдателями. Причин для тревоги не имелось. Как-никак Джессин тоже была здесь. Кампар с Рикаром приходили к обеду и спали для разнообразия то там, то тут. Тоннер колебался, не зная, что для него неприятнее: соседство с Дафидом и Илси или отлучки из своей лаборатории. Дафид с Илси, постоянно занятые опросом инопланетян, все же заглядывали – изредка.
Нет, волоски на загривке встали дыбом от другого. Что-то такое почудилось Джессин в блеске глаз Синнии и в ее натянутой улыбке. То была уже не молчаливая фигура у окна, не женщина, понемногу преодолевающая свое горе. Эта Синния в темноте замышляла насилие. Одна эта мысль сильно встревожила Джессин, а потом дверь снова распахнулась, и вошел новый гость.
Джессин узнала его не сразу. Он выбрил голову и отрастил светлую остроконечную бородку, но было еще кое-что. Уррис Остенкур стал куда мускулистее и сбросил жирок, накопленный им под конец путешествия в холодной оранжевой камере. На руках и шее вздувались жилы, мышцы выделялись явственно, как на анатомическом манекене. Ей подумалось, что он нарочно высушил тело, чтобы добиться именно такой внешности.
Остенкур, вожак неудавшегося восстания во время перелета, улыбнулся – едва ли не застенчиво – и протянул ей руку. Джессин колебалась. Она видела этого человека совершенно беспомощным, почти голым, больным, измученным рвотой и поносом, льющим слезы на туалетный коврик. Он, как и все, видел ее в самой интимной обстановке. Любовники, что были у нее в молодости, знали о ней меньше, чем этот почти незнакомый мужчина. Одно его появление словно сорвало с нее одежду, напомнив об унижении, испытанном ею и им. Для таких встреч не существует правил этикета.
Она встала и пожала ему руку. Пожатие Остенкура оказалось достаточно твердым, намекавшим, что при желании он может причинить боль.
– Остенкур… – начала она.
– Джессин. Рад, что вы уцелели.
– Взаимно.
Он выпустил ее руку. Лларен Морс подвинул Остенкуру табурет, а сам вольготно облокотился на кухонный прилавок. Остальные обступили гостя, образовав неправильный полукруг, и у него за спиной как бы выросли ангельские крылья. Джессин покосилась на брата. Тот пожал плечами – так, будто делал признание. Встреча не случайна. Все продумано заранее.
– Я же говорил, что мы отыскали и другие группы.
– Да, – сказала Джессин, – ты говорил.
Остенкур выставил руки ладонями наружу. Жест вышел умиротворяющим, но властным. Джессин пятилась, пока не поймала себя на том, что хочет опереться на прочную стену.
– Вы, может быть, думаете, что мы вас подстерегли? – начал Остенкур.
– С чего это?
– С того, что я и вправду устроил на вас засаду. – В камере он не улыбался так легко и свободно. И кожа в этом свете у него была ярче, чем в тускло-оранжевом. Ей явственно вспомнилось, как этот человек, склонившись в темноте над Синнией, уверял ее, что еще не все кончено. – Надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно. Просто я слышал о вашей группе, о том, что вам довелось вынести. Я решил, что надо поговорить. Не зная, в какой мере здешние власти нас подслушивают, я стараюсь давать им как можно меньше сведений. Обычная информационная гигиена.
Синния, стоявшая за его левым плечом, кивала, будто слушала проповедника.
– Вы установили связь с другими человеческими группами? – спросила Джессин.
– С тех пор, как попал сюда, только этим и занимался. Отследил всех, кого сумел. – Он вздохнул. – Думаю, уже установлено, что всего нас было около трехсот человек. В этом комплексе содержатся главным образом ученые и администраторы. В камере были также люди искусства и писатели. Они размещены в другом комплексе, либо в другой части этого, либо…
– Либо?..