– Ходят слухи, что люди искусства признаны излишними. И казнены. Не знаю, правда ли это. Слухов ходит много, и непонятно, откуда они берутся. Мы имеем группу астрономов-наблюдателей Лларена, ваших биохимиков, сотрудников двух-трех лабораторий энергетической физики, кое-кого из отдела логистики и из руководства. Менее половины от всех захваченных, но приходится работать с тем, что есть.
– Биохимики – не мои, – напомнила Джессин. – Это группа Тоннера Фрейса. Я в ней – простая сотрудница.
Остенкур бросил взгляд на Синнию и тут же отвел глаза.
– Я слышал, Тоннер лишился полновластия.
– Наверное, можно сказать, что часть задач теперь ставит Дафид Алькор, и…
– Я не о нем, – перебил Остенкур. – О вас.
Джессин засмеялась. Никто не последовал ее примеру.
– Я? С чего вы взяли?
– Это ты вступила в бой с пьющими ночью, – заговорила Синния. – Ты перенесла войну на их территорию. Не Тоннер. Не Дафид. Кампар до сих пор зовет тебя «нашим полководцем».
– Дразнится, – сказала Джессин.
– Нет.
– Я не зову вас воевать, – вступил Остенкур. – Для этого есть другие. Но мне нужна помощь, которую может оказать только ваша группа. Поддержка.
– Поддержка в чем? – спросила Джессин. Но она уже поняла. Стресс, власть, любовь. Они не то чтобы меняют людей, но выявляют их сущность. По пути с Анджиина Остенкур был готов драться и убивать. Основные настройки остались прежними.
– Эти шишки предоставляют нам немалую свободу, когда считают нужным, – сказал Остенкур. – Вы сами заметили. Вашим пьющим ночью позволили смастерить бомбы. Я видел, как другие виды потрошат друг друга с помощью механических дронов и ножей. Мы смогли изготовить вот это.
Он достал из-за пазухи предмет, черный и тяжелый. На свету блеснул металл. Окажись у него в руках ядовитая змея, Джессин было бы не так страшно.
– Всего лишь мини-метатели, – пояснил Остенкур. – Примерно половина работает на химическом горючем. Остальные – на магнитном импульсе, но они скоро прогорают. Гладкоствольные, точности никакой. Но пробить дыру могут.
– Вы делали оружие.
– А они нам не мешали. Им и дела нет. Как думаете, почему это?
Джессин не отвечала, и тогда заговорила Меррол. Голос у нее был приятным, низким, «с дымком». В другом месте Джессин сочла бы его успокаивающим.
– Это потому, что они нас не опасаются. Мы для них – не угроза.
– Может, и так, – сказала Джессин. «Или здешние карриксы так мало значат, что настоящую власть не волнует, погибнут они или нет». Вслух она этого не сказала. В голове еще звучал сигнал тревоги.
Остенкур положил пистолет на стол перед ней. Чтобы показать, решила Джессин, будто она могла с первого взгляда отличить игрушечный от настоящего. Но когда он откинулся назад и скрестил руки, она поняла, что это подарок. Теперь у нее есть оружие – только возьми. Она не взяла.
– Если вы затеваете тюремный бунт, хочу напомнить, чем закончился прошлый, – сказала она. – Победы вам не видать. Посмотрите вокруг. Вспомните, как вы вышли из той камеры и увидели все это. Все людское население Ирвиана уместилось бы в одном крыле одного этого здания. А ими застроена вся планета. Бунт – дело безнадежное.
– Смотря какую цель ставить, – подал голос Оллстин. – Если вернуться в прежнюю квартирку на Анджиине, то да, шансы паршивые. А если имеешь в виду что-то другое… понимаете?
– Нет, – отрезала Джессин. Но она поняла. Остенкур задумал умереть со славой, нанеся удар угнетателям. Так муравей кусает в подошву слона, раздавившего муравейник. Даже до моральной победы не дотягивает.
– Вы знаете, что будет, – заговорил Остенкур без прежней теплоты в голосе. Ее сменил холод – не гневный, не агрессивный. Теперь он и говорил, собственно, не с ней, а с самим собой. – Если мы, как воспитанные зверушки, делаем, что нам велено, то можем надеяться прожить еще несколько дней. Или месяцев. Или лет. Те, кто помоложе, могут даже обзавестись потомством, а карриксы будут делать с детьми все, что захотят. Вам нравится такое будущее?
– Или это, или смерть.
– Верно, – признал Остенкур. – Или прожить, сколько они позволят, и умереть, как они велят. Или…
Он пожал плечами. Что-то в его взгляде заставило Джессин взять оружие. Она стала рассматривать уродливый кусок металла. Громоздкий, неудобный – но она верила, что он будет действовать. И припомнила, сколько ночей – почти каждую ночь – рассчитывала использовать что-нибудь такое, лишь бы не увидеть рассвета. Они воображают себя самоубийцами. Оллстин, Меррол, Лларен Морс. Даже Джеллит, хотя ему ли не знать. Они воображают, что их страхи и клаустрофобия – такие же, как у нее.
И ошибаются. Джессин приобрела гражданство во владениях тьмы. Остенкур ищет смысл в смерти. Умереть стоя или жить на коленях, вот это все. Чтобы люди примирились со смертью, ему приходится изображать ее благородной.
Жалкий любитель.
Джессин нашла зарядную камеру. В ней были химический патрон и кусочек стали или шлака. Она вполне могла представить, как наводит оружие на Остенкура и оттягивает спусковой крючок. До чего же он удивится! Могла представить, как проделывает это, уперев ствол ему под подбородок, – вот только Джеллит огорчится.
И еще она с удивлением поняла, что ей не хочется этого делать.
– Какая у вас ко мне просьба?
– Мы можем изготовить кое-какие инструменты, а для широкого производства химикатов у нас нет условий, – объяснил Остенкур. – А у вас есть. Вы уже изготовили биологическое оружие и с успехом применили его. Изобретите что-нибудь для нас. То, что проймет этих сучьих карриксов. Пустит им кровь из носа, чтобы они дважды подумали, прежде чем снова связываться с людьми. – Он улыбнулся, широко и ласково. – Вы только сделайте, а уж мы найдем ему применение.
– Мы могли бы сделать это?
Тоннер открыл и закрыл рот. В голове – одно удивление. Его хватило только на короткий смешок, а дело было не смешным. Джессин с Синнией сидели напротив него, спиной к окну, так что он видел только силуэты. Джессин выглядела серьезной. Синния выглядела голодной. Тишина состояла из гула механизмов, пронизывавшего плоть тюремных стен, и дыхания несильного ветра за стеклом.
Остальные – Кампар, Дафид, Рикар, Илси – расселись кругом на крышках приборов или прислонялись к стене. Из новичков никого не было. Только семья, только свои – и Тоннер понятия не имел, что им сказать.
Вместо него заговорил Кампар.
– Как по мне, это не первостепенный вопрос. Думаю, начать стоит с того, почему мы вообще задумались об этом. Не поймите меня неправильно, мне по душе драматический флер, но речь-то идет о групповом самоубийстве.
– Речь о том, чтобы дать отпор, – сказала Синния.
Когда Тоннер попал в одну камеру с ними, Илси рассказала ему об Остенкуре и о том, как Синния с горя примкнула к бунтовщикам. Тогда это казалось не самым важным. Это осталось в прошлом – но вот оно продолжается. Прошлое вовсе не прошло.
– Не вижу разницы, – возразил Кампар. – Вы даете отпор, а на кону-то моя голова. Меня не купишь смертью, даже самой героической.
– Я согласна с Кампаром, – вступила Илси. – Все равно что очертя голову бросаться в то, к чему мы не готовы.
Рикар покачал головой и переступил с ноги на ногу.
– А можно ли подготовиться к такому? Дожидаться удобного, многообещающего случая для бунта – значит согласиться, что такова теперь наша жизнь. Что мы будем исполнять веления карриксов. Что это не на время. Что это не трудные дни, которые надо пережить.
С каждым словом у него все больше перехватывало голос. Тоннер чувствовал, как напрягается заодно с ним.
– Если не придираться к словам и мелочам, – продолжал Рикар, – Джессин спрашивает, покорны ли мы как слуги.
– Если не вступить в бой сейчас, – сказала Синния, – когда вы будете готовы начать?
– Когда появится хоть зыбкая надежда на успех? – предположил Кампар. – Когда станет понятно, что это не впустую? Я подберу и другие синонимы, но, по-моему, суть ясна и так. А вам нет?
– Эй, эй, эй! – заговорил Тоннер, вставая на ноги, – так резко, что все обернулись к нему. Он бросил взгляд на Дафида, но молодой человек замкнулся в себе, обдумывая, наблюдая и не высказывая своих соображений. Тоннер поднял бровь. «Ты согласишься на такое?» Дафид будто не заметил вопроса.
И ради этого человека Илси ушла от него. Мерзкая ирония судьбы.
– Меня не интересует философия свободы, – сказал Тоннер несколько резче, чем следовало. А может, и нет. Может быть, группе требовалась основательная затрещина. – Джессин, что, собственно, задумали дружки Джеллита?
– Они знают, как мы разобрались с пьющими ночью. И собираются сделать то же самое, – она помолчала, соображая, как обойтись без слова «карриксы», – с другой целью.
«Нет, не то же самое», – подумал Тоннер. Мысль сложилась раньше, чем она закончила фразу. Оружие смастерили пьющие ночью, им оставалось только понять принцип его действия. Начинали они, взяв тот же материал. У них был труп пьющего ночью, послуживший для анализа основных белков. Ни каррикса, ни ноженогого рак-хунда, ни взрывающегося бурдюка-синена им не добыть.
Нет, невозможно. Если только…
А вдруг возможно?
– Я понимаю, – сказала Илси, – как им хочется подняться с колен, однако…
– Речь не о нашем душевном здоровье, – перебила Синния. – Речь о том, что мы собой представляем. Как вид, мать его.
Дафид так часто бывал в логове библиотекаря, что еще один визит не вызвал бы подозрений. Ублюдка не уговоришь лечь на смотровой стол, но можно раздобыть частицы того, что заменяет им кожу и волосы. Пьющие ночью сумели смастерить бомбу. Друзья Джеллита изготовили пистолеты.
– Тоннер? – это сказала Илси. Она смотрела на него чуть искоса, опустив подбородок. Выдернула его из задумчивости, как бывало раньше, когда мир еще не лишился смысла.
– Я не говорю, что это хорошая мысль, – отозвался он. – Но что касается возможности? Может быть.