На миг Дафиду представилась Джессин в день смерти Иринны: вся в крови, с пустым взглядом. Тонущая в невидимом океане. Присутствие брата помогало ей едва ли не больше лекарства. Он не желал оказаться тем, кто сбросит ее обратно в темноту.
«Я открыл тебе дверь, – мысленно внушал он Джеллиту. – Ты можешь выжить. Только сделай шаг. Пожалуйста!»
– Ты знаешь этого? – спросил библиотекарь, наставив на Дафида бледный коготь.
– Да, – не оборачиваясь, ответил Джеллит. – Его зовут Дафид. Он – ассистент в научной группе моей сестры.
– Ты передавал ему сообщение для меня?
Джеллит молчал. Разевал рот, как выброшенная на песок рыба, и снова закрывал его. Лицо и шея налились темной кровью, будто его душили. Если каррикс и понял, что в нем идет внутренняя борьба, то промолчал.
– Я… да.
Дафид обмяк; колени подгибались от облегчения. По щекам Джеллита стекали слезы, но его голос набрал силу.
– Группа ближних визуализаций, в которой я состою, участвует в заговоре, предусматривающем прямые насильственные действия против карриксов. Его возглавляет Уррис Остенкур, но есть еще двое руководителей. Один из них – Ферр Люминан из группы энергетической физики, второго я не знаю. У нас есть оружие и две боевые группы в двадцать человек.
– Ты сообщишь мне все известные тебе подробности, – сказал библиотекарь.
– Да, – сказал Джеллит, – сообщу.
Дафид слушал его, уронив голову на грудь. Джеллит перечислял незнакомые имена, рассказывал о неизвестных ему планах. Когда сведения Джеллита о чем-либо заканчивались, он называл имя того, кому должно быть известно больше. Организация сопротивления оказалась гораздо обширнее, чем предполагал Дафид, и Джеллит раскрывал заговор – тщательно, продуманно, без умолчаний. Когда он закончил, библиотекарь долго молчал.
Он припал к полу, подогнув под себя ноги, затем приподнял две тонкие кормящие конечности, словно собрался сорвать висевший в воздухе невидимый плод. Прозвучавшая трель была тоньше всех, что слышал Дафид до тех пор, – почти в диапазоне человеческой речи. Или человеческой песни. Голос переводчика показался ему горестным, но это могла быть игра воображения.
– Вы бы потерпели неудачу не только в наших, но и в ваших намерениях. Теперь вы достигли успеха, недоступного вашему пониманию. Вы слишком мелки, чтобы увидеть, как это трогательно, а я слишком нечист, чтобы не ощутить. Что есть, есть.
Джеллит сглотнул, опущенные руки сжались в кулаки.
– Я приношу извинения за свое участие. Я умоляю оставить мне жизнь, чтобы служить Карриксу.
– Ты силен и послужишь своей жизнью. Если же нет, ты послужишь своей смертью. Служат все. – Библиотекарь поднялся. – Вы оба останетесь здесь. Если испытаете телесное расстройство, говорите.
Библиотекарь засвистел и зачирикал, обращаясь к рак-хунду. Змееподобное туловище вытянулось и стало живым барьером, отделившим Дафида и Джеллита от выхода. Неясно, для чего – чтобы помешать им поднять тревогу или чтобы защитить их от всевозможных «телесных расстройств». Библиотекарь зажег в воздухе ряд светящихся картин, передвинул их понятным только ему образом, затем стер и покинул помещение.
Джеллит стоял как стоял, уставившись туда, где недавно был библиотекарь. Слезы у него на глазах высохли, хотя на щеках остались соленые дорожки, а сами глаза стали краснее, чем в тот момент, когда он вошел. Поскрипывали стены, вдали раздавалось гневное, могучее жужжание ос, чье гнездо потревожили.
Дафид сел, поджал под себя ноги. И только потом спохватился, что повторяет движения библиотекаря. У Джеллита сбилось дыхание. Казалось, он готов удариться в насилие или в слезы. Дафид ждал, молчание требовало слов. Он не знал, что сказать. Говорить было нечего. Последствия его поступка – их поступка – вырвали у них из рук. Когда пуля вылетела, ее уже не вернуть в ствол.
Наконец Джеллит шевельнулся, развернулся и отошел к стене. Он привалился спиной к темной поверхности и соскользнул на пол. Рубашка задралась до подмышек, обнажив живот и ребра. Вид его голой кожи казался Дафиду несколько непристойным. Джеллит затрясся, сперва чуть заметно, потом сильнее, крупной дрожью. От страха или от рыданий. Может быть, от того и другого.
– О господи, – заговорил он. Голос прозвучал странно. Высокий, почти незнакомый. – Как все это неэтично!
– Мне очень жаль, – сказал Дафид. – Понимаю, это мало чего стоит, но я сожалею.
Джеллит улыбнулся; он был уже не тем человеком, с которым Дафид недавно говорил в его комнатах. В нем не осталось ярости – одна тоскливая усталость. Он протянул руку, и Дафид неуверенно пожал ее. Кожа, почти обжигавшая, была очень сухой.
– Мы сделали то, что должны были сделать, только и всего, – сказал Джеллит. – Ты храбрец. Я понимаю, как тяжело тебе пришлось, но ты поступил правильно. Может, годы спустя ты будешь гадать, так ли это. Тогда вспомни эту минуту. Вот эту. Вспомни, как я тебе сказал, что все правильно.
У Дафида в горле стоял ком. Страха больше не было – во всяком случае, не было причин бояться. Облегчение походило на грусть. На ужас. Ему хотелось, чтобы здесь была Илси, или чтобы он был с ней. Там, где можно было бы поговорить; и чтобы она обнимала его, а он – ее. Там, где найдется противовес всему этому насилию и ужасу.
Джеллит, тихо шепча, сжал ему ладонь, вернув к действительности. Дафид протяжно, прерывисто вздохнул, благодарно кивнул и выпустил руку Джеллита.
– Она тебе рассказала? Объяснила?
Джеллит стрельнул глазами на рак-хунда, на чьей шее не было квадратика-переводчика, – но, может, он в нем и не нуждался? А вдруг кабинет библиотекаря прослушивался, и если так, то кем? Джеллит поднял бровь.
– Она помогла мне лучше понять положение дел, – сказал он. И, после минутного молчания: – Она поступила, как должна была поступить.
– Она потрясающая женщина.
– Не… не идеализируй ее, Дафид. Никто не влюбляется в того, в кого следовало бы. Каждый идет той дорогой, на какую его направили, и делает, что может.
– Я знаю. Я слышу тебя. Но она была со мной во время перелета. Со мной, Джессин, Синнией и Кампаром. Мы вместе прошли через это. И… ты понимаешь. Это сближает. Не знаю, выжил бы я без нее или нет. Не только без нее, без них. Без всех. Я не мог иначе. Не было другого способа их спасти. Хоть кого-нибудь.
Джеллит помолчал. Потер щеки ладонью, стирая дорожки от слез.
– Ты бы пошел на это без ее… довода?
Он подразумевал шпиона.
– Не знаю. Может быть. А если бы не пошел…
– Знаю, знаю. Мы непригодны к одомашниванию, и всем конец. – Он опустил глаза. – А все равно ты чувствуешь себя так, будто продался им. Разве нет?
– Да. Ты тоже?
– Я тоже, – сказал Джеллит. Что-то в нем вспыхнуло и погасло. Ярость, горе, безумие. Прошло, пропало. – Я думаю, что скоро потеряю немало тех, кто много для меня значит.
– Но сестры не лишишься. И она тебя не потеряет. Во второй раз.
– И то верно. Пока.
Снаружи раздался рокот – как поступь сотен босых ног – и тут же затих. Нечеловеческий визг – и тоже как обрезало. Дафид подтянулся ближе к Джеллиту. Раньше он не надеялся переубедить его, даже если бы Илси рассказала ему про шпионов. И был невероятно рад. Благодарен. Он боялся, что умрет и что умрут другие, и лишь немногим меньше этого боялся наткнуться на ненависть. Если уж Джеллит понял, что он поступил как должно, если сумел его простить, другим тоже будет не так трудно понять.
Тем, кто останется.
Джеллит бессильно навалился ему на плечо. От него исходил необычный запах. Как от забытой на плите сковородки. Запах раскаленного металла. Дафид начинал работу в лаборатории, где высаживали в тигле гемоглобин. Такой же запах.
– Как думаешь, что там происходит?
– Ничего хорошего, – сказал Джеллит.
Они ждали возвращения библиотекаря. Или появления других. Ждали вестей о последствиях своего поступка, и им пришлось ждать очень долго.
Джессин радовалась новой нише по нескольким причинам, не в последнюю очередь потому, что получила еще один предлог уходить из комнат. Они поступили правильно, решив перетащить в комнаты оборудование из первой лаборатории; тогда им еще грозило нападение пьющих ночью. Но врага не стало, а новая ниша давала новые возможности. Больше места, безопаснее, нет давящего чувства, что ты заперт в осажденной крепости. Маленькая радость, почти терявшаяся в тени всего плохого. Но тем больше значили для нее маленькие радости.
А кроме того, помещение было приятным и хорошо обставленным. Лабораторное оборудование – лучше по качеству, набор инструментов – богаче. Можно добиться большего. Даже освещение было приятнее: казалось, спектр настраивали под ранний весенний вечер. И конечно, подсознательное понимание того, что это отвоевано у мерзавцев, убивших Иринну. И что она видела их всех мертвыми.
В нишу проникал гул из собора, но он звучал едва ли не успокаивающе. Гомон занятых своими делами инопланетян и животных походил на уличный шум в густонаселенном городе. Почти незаметный фон. Правда, они не отменяли сторожевых вахт. Сейчас у входа в нишу сидела Синния: высматривала, нет ли чего подозрительного, и вела беседу с заглянувшей в гости Деннией, которая теперь всегда была подле Рикара. Несмотря на это, Джессин сумела забыть, что она в тюрьме, забыть гложущее чувство утраты и бездомности, лишь изредка всплывавший в памяти бунт Остенкура, смерть Иринны, унижение Анджиина. Иногда – недолго – ей удавалось жить одной минутой.
И это была вся отпущенная ей свобода.
– Ну вот, – подал голос Рикар, – по-моему, можно переходить к следующей стадии.
– Стряпать обед?
– Стряпать обед.
Контейнер был величиной в две ее пригоршни. Хватало места для целого поколения ягод, ползавших медлительно и сонно, как морские звезды в лужице, оставшейся после отлива. Прорывная идея Тоннера не требовала выведения специализированной породы животных. Необходимые поправки достигались посредством применения нескольких катализаторов и погружения ягод в слабую кислоту. Рикар выбрал из грозди одну и бросил ей. Она поймала ее в воздухе и шагнула к кормушке.