Из дремы его вырывает ужасный скрежет. Словно кто-то гигантским гвоздем процарапывает обшивку. Биплан проседает, потом идет вверх, чугунной неподъемной тяжестью наливается тело. Отчаянно кричит пилот, но слов сквозь скрежет не разобрать, вроде бы: «Держитесь!.. Держитесь!..» – Иван хватается за вертикальную металлическую распорку. Мальке до нее не достать, она крепко обнимает Ивана: живое трепещущее тепло, колотун сердца, смятенье дыхания… А иллюминатор на противоположном борту заполняет собой свирепый мутно-зеленый глаз с черным зрачком.
– Держитесь!..
Биплан резко ныряет, а затем так же резко, кренясь левым крылом, совершает непостижимый кульбит. Чудовищный глаз исчезает. В том же иллюминаторе мелькают извивающиеся, как у осьминога, длинные полупрозрачные щупальца.
По бесконечной глиссаде они снижаются. Как сумасшедшая, несется под ними – все ближе и ближе – зеленая масса деревьев.
Нет в ней ни одного разрыва.
– Нагнитесь!.. Прикройте лицо!.. – кричит из кабины пилот. – Садимся!..
Иван не понимает куда.
Биплан слегка клюет носом, жутковато, будто о камень, ударяется выпущенными шасси о твердь покрытия, подпрыгивает, опять ударяется так, что у Ивана явственно ляскают зубы, еще раз подпрыгивает и наконец, сцепившись с землей, катится, подрагивая на неровностях, опасно скрежеща сочленениями.
Сейчас развалится.
Но нет – скрежетнув еще раз, они останавливаются у самой кромки летного поля, дальше – остатки ограды, кусты и сумрачный лес. Пилот немедленно спрыгивает из кабины, задрав лицо, таращится в солнечное светлое небо, как сумасшедший крутит башкой.
Небо, однако, пустынно.
Тает в нем перышко облака, более ничего.
Тогда пилот поворачивается к биплану:
– Ну ни хрена себе! – Вдоль фюзеляжа тянутся рваные неровные полосы: краска содрана, а кое-где прорезан и сам металл, выгибаются наружу острые заусенцы. – Вот тебе и Летающий Макаронный Монстр! А говорили – ласковый, просто порхает…
– Обратно нас довезти сможешь? – спрашивает Сержант.
Он уже тоже выбрался из салона. Подтягиваются и остальные.
Стоят несколько ошарашенные.
Пилот все не может прийти в себя:
– Нет, ну вы видели, как я его лихо стряхнул, а?
– Спрашиваю: обратно нас довезешь?
Пилот шмыгает носом. Ему лет двадцать пять. Совсем молодой.
– Чего же не довезти? Довезу. Подправлю чуток, лохмы эти приглажу, и все. Довезу, в сохранности… – И вдруг добавляет: – Если, конечно, вернетесь.
Воцаряется нехорошая тишина.
Кто же такое мастрячит перед выходом в поле?
Сержант аж крякает. А Малька, как замечает Иван, сложив пальцы щепотью, водит ими по воздуху – обессиливает плохую примету.
– Господь поможет, – раздается негромкий голос.
Они оборачиваются: неслышно и неизвестно откуда подошел человек – седой, с костистым лошадиным лицом, в черных джинсах, черной рубашке, с белым пластмассовым треугольничком в сходе воротника.
– Пастор Рауцис, – представляется он. – Я буду вашим проводником. Вас предупредили?
– Перекреститесь, – говорит Сержант.
Правая ладонь его сжимает рукоятку электрошокера.
Пастор, не удивляясь, осеняет себя крестом.
Слева направо.
– Ин номине Домини Патрис, эт Филии эт Спиритус Санкти. Амэн. – Тут же переводит на руский: – Во имя Отца, и Сына, и Духа Святаго. Аминь… Достаточно?
– Да, – говорит Сержант.
– Вы готовы?
– Секундочку. Лымарь, что со связью?
– Нет связи, – отвечает Лымарь. У него на спине закреплена плоская коробочка радиопередатчика.
– А районная, областная?
– Ничего нет. Белый шум.
Сержант поворачивается к Мальке и Хорю, которые смотрят на экраны своих телефонов.
– Нет связи, – говорят они в один голос.
– И локалка тоже не тянет, – дополняет Хорь. Он уже попытался связаться с телефоном Сержанта.
– Подтверждаю, – кивает Малька.
Сержант засовывает свой телефон в карман.
– Так, понятно. Во время движения не растягиваться. Наблюдение слева – Хорь, справа – Малютка, замыкающий – Соломин (это Никандр), не отвлекаться, попусту не болтать. Всё, работаем…
По ноздреватым бетонным плитам они пересекают аэродром и углубляются в лес, через который ведет узкий проселок. Пастор говорит, что так будет короче, чем по шоссе. Да и шоссе там – одно название: асфальт покорежен, все равно приходится идти по обочине.
– Я знаю место, где произошла эвокация, где материализовался метсаваим. Поиски лучше начинать оттуда.
Аэродром небольшой, всего с двумя летными полосами, в прошлом явно принадлежавший какой-то воинской части, давно заброшенный: меж стыков плит проросла трава, ангар распахнут и проржавел, командно-диспетчерский пункт – в зазубринах выбитых стекол. Зато лес вокруг него потрясающий: звонкие стволы сосен, солнечный неподвижный зной между ними, песчаные проплешины, оплетенные корнями можжевельника. Как на картинке. Идти легко, все заметно повеселели. Одно странно: в такой идиллии совершенно не слышно птиц. Лишь похрустывание под ногами хвои и шишек. Лишь редкое жужжание мошкары, пока не слишком назойливой. Пастор, отвечая на незаданный вопрос, говорит, что стоило появиться метсаваиму, как все птицы эту местность покинули. Вроде бы им-то что? Но вот в одночасье снялись, и все…
– А Макаронный Монстр вас давно… беспокоит? – спрашивает Сержант.
Пастор пожимает плечами.
– Первый раз вижу такое. Говорят, что на земле он не опасен, нападает только на тех, кто в воздухе. Хотя – да, вам ведь еще обратно лететь.
– Могли бы и големов послать вместо нас, – бурчит Никандр.
Это шутка. Големы в ДДБ служат вечным предметом насмешек. Никто их не видел, но все знают, что толку от них никакого. Не заладилось с этой первоначально очень перспективной программой: големы получаются мелкие, по пояс или чуть выше колена, такие тупые, что не понимают самых примитивных команд. К тому же спотыкаются на каждом шагу, дефекты вестибулярного аппарата, падают, сами уже встать не могут – лежат, хнычут…
В общем, шутка заезженная, стандартная. На что-либо оригинальное Никандр не способен.
Тем не менее Сержант резко обрывает его:
– Где ты видел големов, чучело? Не болтай!.. А ну, подтянулись все! Ползете, как беременные червяки… Лымарь, проверь связь!..
– Так нет же связи, – отвечает Лымарь.
– А я тебе говорю: проверь!
Лымарь уныло крутит ручки подстройки.
– Я же говорю: ничего…
– Ладно.
Иван чувствует, что Сержант опять нервничает. И это понятно: Макаронного Монстра отдел мониторинга явно прохлопал. А ведь им – да! – еще выбираться отсюда. А если там мониторщики не только макаронину летающую прохлопали, но и еще что-нибудь этакое, значительно хуже – такое, о чем вслух лучше не говорить?
Нервничает, однако, не один Сержант. Малька тоже быстро-быстро, как заведенная, внимательно оглядывается по сторонам, словно непрерывно сканирует окружающее.
– Ты чего? – спрашивает Иван.
– Не знаю… Здесь что-то не то…
Это «не то» он и сам ощущает: то ли запах какой-то, но, конечно, не запах, скорее – еле заметные вибрации в воздухе, тревожащие сознание.
Ощущение неприятное.
Но именно на уровне ощущений.
К делу не подошьешь.
Наконец лес заканчивается, дорога выводит к поселку. Воздух здесь удивительный, чистый, отдающий слабой голубизной. От этого все вокруг кажется исполненным волшебства. И сразу же становится ясно, что они в Эстонии, а не в России: дома не деревянные, чуть просевшие, темные от дождей, а каменные, аккуратно оштукатуренные, покрашенные, с рыжими черепичными крышами. Кое-где торчат резные забавные флюгеры: хвостатый петух, человечек в шляпе с вытянутой рукой. На площади – невысокая остроконечная кирха, увенчанная зачерненным крестом.
– Мой кирхшпиль… епархия, – объясняет пастор. – Не осталось ни одного человека. В дома лучше не заглядывать – там паноптикум… восковые фигуры… все мертвы…
– А как вам самому удалось выжить? – спрашивает Сержант.
Пастор долго молчит, а потом отвечает негромко:
– Бог сохранил.
И меленько крестит грудь.
Малька осторожно берет Ивана за локоть:
– Отстанем чуть-чуть…
– Зачем?
– Так надо…
Они пропускают вперед Никандра, который в принципе должен идти замыкающим, но ему все равно, он отдувается от жары, и Малька тянет Ивана к кирхе.
– Приказ – не отставать, – шепчет он.
– Пойдем, пойдем, мы просто на секундочку – глянем…
Поскрипывая, открывается тяжелая дверь. Внутри кирхи – сумерки, рассеченные планками солнца, бьющего из оконных щелей. В воздухе – ни пылинки. На молитвенных деревянных скамейках сидят десятка два прихожан – как целлулоидные куклы, раскрашенные и одетые под людей, но без движения, без дыхания даже, в летаргической коме. Царит необыкновенная тишина. А на амвоне, уперев руки в бортики кафедры, так же неподвижно застыл пастор Рауцис, копия того, что сейчас их ведет, чуть наклоненный к залу, готовый начать воскресную проповедь, – рот, словно у снулой рыбы, открыт.
– Как ты догадалась? – спрашивает Иван, осторожно пятясь назад.
– Он тяжело ступает, – говорит Малька. – Помнишь у Крингсхоффера в «Описании инобытийных существ»: «при сходном росте и телосложении демоны тяжелее людей – их отягощают грехи»…
И она мимо Ивана, как молния, выскакивает на крыльцо:
– К бою!..
Голос ее звенит.
Звенит отчаянием.
Потому что ничего уже не спасти.
Пастор Рауцис почти без замаха бьет Сержанта ребром ладони. Не ладони, впрочем, а, как улавливает Иван, деревянной, тяжелой плоской клешней, из которой торчат заточенные сучья пальцев. Он отчетливо преображается: становится выше, грузнее и одновременно – как-то корявее, одежда на нем трепещет жесткой листвой.
Сержант, конечно, тоже не новичок, он успевает поставить блок, сказываются десятилетия тренировок. Но удар метсаваима страшен – он отбрасывает Сержанта шагов на пять, сбивает с ног, а когда Сержант, разворачивает над собой синеватый полупрозрачный магический щит (опять-таки опыт, успел за долю секунды произнести заклинание), метсаваим бьет по нему той же клешней, и щит разлетается во все стороны пылающими осколками.