Отреагировать успевает лишь Малька. Остальные растеряны – никто не ожидал такого стремительного поворота событий. Иван еще суетливо нащупывает рукоятку меча, Никандр топчется, разевая рот в полном недоумении, Лымарь лихорадочно крутит настройку рации (зачем?.. связи ведь все равно нет…), Гришик, Мишик и Хорь вообще где-то за гранью зрения, точно так же, как и Пятак, но вот Малька – молодец, молодец! – уже с обнаженным клинком, словно распластавшись по воздуху, несется к метсаваиму.
– Топь!.. Топь!.. Топь!.. – выкрикивает она.
Иван не сразу, через мгновение, но догадывается, что Малька имеет в виду заклинание топи: земля от него разжижается, метсаваим провалится в нее с головой. Но – бог, черт, леший! – Иван не может вспомнить ни слова из этого не слишком часто употребляемого заклятия. Единственное, что ему удается сделать, – это растянуть для себя нить времени: интуитивно, не прибегая ни к какой магии. Теперь он видит, как Малька, выставив меч вперед, уже не летит, а медленно плывет навстречу метсаваиму, клинок нацелен ему прямо в грудь. А метсаваим, также навстречу ей, вытягивает свою неожиданно удлинившуюся страшную лапу, и клешней, сомкнутой в острие, протыкает Мальку насквозь.
Это так чудовищно, так невообразимо больно, что у Ивана внутри вскипает какая-то обжигающая ужасом и ненавистью волна и, сфокусировавшись, точно выстрел, ударяет демону в лиственное средостение. Метсаваим как бы взрывается, а вместе с ним как бы взрывается и весь окружающий мир. Ивана подбрасывает, переворачивает, он тоже плывет по воздуху – медленно, очень медленно, время еще растянуто тугой толстой пружиной. Однако тут это растягивание заканчивается, пружина схлопывается, он со страшной силой шлепается на землю, хорошо еще, что какие-то упругие колкие ветки смягчают удар, но они же распарывают комбинезон и обдирают кожу.
В полубеспамятстве он садится. Кажется, жив, и, кажется, ничего, ни руки, ни ноги не сломаны. Только тело, где кожа содрана, жжет огнем, а когда он обтирает лицо, ладони оказываются измазаны кровью.
Это опушка леса. Метрах в ста – ста пятидесяти от него видны дома и равнодушный шпиль кирхи.
Ничего себе перебросило.
А неподалеку, три шага пройти, на песчаной прогалине лежит Малька.
Кое-как, на четвереньках, Иван добирается до нее. В теле такая слабость, что подниматься на ноги он не рискует. Легкими касаниями счищает с Малькиного лица хвою и вдавленные земляные песчинки.
Кожа у нее теплая.
Он чувствует.
Малька открывает глаза:
– Ты жив? У тебя кровь на лице.
Иван отмахивается:
– Ерунда! Ты-то как? Дай я тебя посмотрю…
Обе ее ладони прижаты к груди, пальцы – в крови, и темное багровеющее пятно расползается по комбинезону.
Он пытается нащупать аптечку на поясе.
– Не надо… не трогай меня… я умру…
– Ты не умрешь!
– Не надо… я же наполовину ведьма… я знаю… А мне нужно сказать… Это был не метсаваим, мы ошиблись… Это Лаппеттуун, демон земли и вод…
Иван непроизвольно морщится:
– Но он же перекрестился.
– Ну и что?.. В тот момент он в самом деле был пастором… Вернешься – посмотри в «Бестиарии»: Лаппеттуун – демон, который может воплощаться в кого угодно. – Она дышит натужно, неровно, с мокрыми хрипами. – Ты его убил?
– Да.
– Это хорошо… Кто-нибудь еще выжил?..
– Не знаю.
Малька чуть наклоняет голову влево, куда-то указывая:
– Там – Пятачок…
Действительно, под ржавым кустом можжевельника распластано безвольное тело: руки и ноги раскинуты, а голова свернута так, что шея лопнула, будто перекрученный жгут.
Нет более Пятака.
Иван сразу же отворачивается. Он пытается вызвать внутри себя то странное ощущение, «чувство Бога», как когда-то назвал его отец Доминик. Хоть краешком соприкоснуться с Ним! Вознести молитву – самую горячую из молитв, что он когда-либо произносил!
Малька должна выжить!
Он же ей обещал.
Однако душа у него пуста.
Точней – не пуста, а обессилена взрывом эмоций, который он выплеснул на Лаппеттууна.
Она вычерпана до дна.
Ничто в ней не откликается.
Ни на какие просьбы.
Ни на какие слова.
Как же так?
– Не напрягайся, – говорит Малька. – Уже все… Я только хочу сказать тебе одну вещь…
Она умолкает.
– Ну говори, говори!.. – просит Иван. Он верит: пока она говорит, она еще будет жить.
Но Малька молчит.
Дыхания больше не слышно.
Остекленели глаза.
Веки ее неподвижны.
Хроника Смуты
В своей статье, напечатанной в USA Today, исключительно интересной, насыщенной множеством малоизвестных подробностей и потому многократно цитировавшейся, генерал Янгер Хорст (напомню, председатель Объединенного комитета начальников штабов армии США), умолчал об одной важной детали. Именно в те дни в обстановке строжайшей секретности в изолированном комплексе, расположенном на территории Лэнгли (штат Вирджиния), совместными усилиями ЦРУ, ФБР, АНБ, Особого технического агентства и еще некоторых американских спецслужб началась разработка проекта «Логос», сыгравшего колоссальную роль в последующих событиях.
Правда, об этом стало известно значительно позже.
А пока в центре внимания находились исследования все тех же социологов из группы «Обеспокоенных атеистов», которые уже переименовали себя в «Академию по изучению Аномалии» (АКИЗА) – так скромненько, нейтрально и вместе с тем однозначно, с заглавной буквы был обозначен данный феномен, – и первый же публичный доклад которых произвел на мировую общественность не меньшее впечатление, чем доклад Римского клуба «Пределы роста», выпущенный еще в семидесятых годах прошлого века.
Любопытно, что в этом докладе «Академия» почти слово в слово повторила высказывание генерала Хорста о том, что мы не можем определить суть феномена, преобразующего наш мир. Мы не может сказать, что он собой представляет: это именно Бог, то есть вседержащая и всеобъемлющая трансцендентная сущность, альфа и омега, источник всякого бытия, организующий и поддерживающий его, или это Сверхразум Вселенной, с которым мы непроизвольно вступили в контакт, или, быть может, некая могущественная культура, Сверхцивилизация, далеко обогнавшая нашу на эволюционном пути. В научных координатах пока можно утверждать одно: существует загадочное, но реальное Нечто, с определенного момента начавшее вмешиваться в нашу жизнь. Однако и этого одного более чем достаточно, чтобы перевернуть все нынешние представления об устройстве мира, о его скрытой структуре, о феноменах, в которых она, спонтанно или осознанно, проявляется. Во всяком случае, теперь понятно, как ошибались и Джеймс, и Фрейд, и Юнг, и множество их энергичных последователей, считавших веру, да и собственно «бога», чисто психологическими явлениями – прорывом бессознательного в сознание, проецированием латентных его слоев во внешний, наблюдаемый мир, массовой иллюзией, во многом подобной неврозу, или архетипом, то есть компактификацией в этом случае уже коллективного бессознательного, опять же вынесенного за пределы сугубо личного опыта, а потому обретшего интерсубъектность.
И все же, что бы это Нечто собою ни представляло, рассуждали далее «академики» (будем для простоты использовать привычный нам термин «Бог»), оно, несомненно, «обратило свое лицо к миру» и создает сейчас новый бытийный пейзаж, новую онтологическую реальность, в которой – хотим мы этого или нет – нам отныне придется существовать. Причем трансформация мира, по-видимому, не завершена, нас еще ждет Эпоха жестоких чудес…
АКИЗА яростно возражали эгрегорианцы – группа, отколовшаяся от «Академии» и образовавшая самостоятельную научную школу. Нет никакого Бога, никакого Сверхразума, никаких инопланетных цивилизаций, утверждали они. В данном случае мы имеем дело с эгрегором, феноменом чисто земного, человеческого происхождения. Эгрегор – это информационная сущность, мировоззренческий концентрат, то, во что верят миллионы или даже миллиарды людей. По природе своей он действительно интерсубъектен (о чем, кстати, мельком говорили и «академики»): субъективен в источнике (вере), но объективен для включенных в эгрегор сообществ. Причем чем мощнее эгрегор, чем больше людей страстно и искренне верят в него, тем сильнее его индоктринирующая трансляция «оттуда – сюда», буквально гипнотизирующая адептов и через них меняющая реальность.
В качестве примера эгрегорианцы приводили успех первых крестовых походов, когда сравнительно немногочисленные армии европейцев, однако фанатично верующих, что Бог на их стороне, захватили Иерусалим и образовали христианские государства на Ближнем Востоке, или – несколько ранее – Праведный халифат, всего за столетие выросший до империи, именно на искренней вере миллионов своих приверженцев, или доктрину социализма, методологически обозначенную одним из своих основоположников так: идея, овладевшая массами, становится материальной силой. То же самое происходит и в наше время, утверждали они: сотни миллионов, миллиарды людей одновременно, страстно и искренне желают, чтобы не было больше ни бомбежек, ни артиллерийских обстрелов, ни автоматов в руках насильников, ни подрывающих себя террористов, ни мин, ни гранат, ни биологического оружия, ни угрозы ядерного апокалипсиса, и ныне мы являемся свидетелями овеществления этой глобальной индоктринации.
Эгрегорианцы категорически отрицали любые теологические построения. Я еще мог бы поверить, что Бог создал человека, писал их руководитель Карл Фохт, но совершенно невозможно понять, зачем Ему потребовалось создавать рибосомальный механизм синтеза белков: все эти большие субъединицы, малые субъединицы, матричные РНК, транспортные РНК, генетические кодоны (триплеты нуклеотидных остатков, кодирующие включение в синтез определенных аминокислот) – эту сложную, нелогичную и, главное, ненадежную биохимическую операциональность. Если уж Бог по каким-то причинам решил создать жизнь на белковой основе, то пусть бы и сами белки возникали по мере надобности «из ничего», без всякого громоздкого опосредования. Что же касается воздействия эгрегора на реальность, продолжал Карл Фохт, то здесь можно вспомнить копенгагенскую интерпретацию квантовой физики: наблюдение фиксирует мир в конкретной конфигурации, схлопывая все остальные потенциальные вероятности. Суперпозиция сводится к одному единственному состоянию. Причем изменяя оптику суперпозиции, наблюдатель изменяет и пейзаж текущей реальности. Говоря проще: мир таков, каким мы хотим его видеть. Об этом еще Сократ говорил: имя есть просто способ распределения реальных сущностей.